Бомба времени - Лаумер Кейт (прочитать книгу .txt) 📗
Ты же незнакомец в городе, подумал я. Ты должен устроиться здесь, а не просто возникнуть. Ты должен познакомиться с ней принятым в обществе способом, произвести на нее впечатление, угостить ее содовой, пригласить в кино. Дай ей время. Сделай ваши отношения настоящими.
Комната в пансионе стояла пятьдесят центов. Я хорошо выспался. На следующее утро пошел искать работу, и, получив отказы в трех местах, наконец-то получил место за два доллара в день в «Скобяных товарах и кормах Сигала». Мистер Сигал был благоприятно впечатлен моей откровенностью, манерами, вежливостью, почтительностью и явным рвением к работе.
Через три месяца мне подняли оплату до 2, 25$ в день и перевели в бухгалтерию. В своей комнате в пансионе я завел канарейку и полку с умными книгами. Я регулярно посещал церковь и клал десять центов в неделю в блюдо для пожертвований. Я посещал вечерние курсы повышения квалификации для бухгалтеров, и позволил мышцам развиваться, но не больше, чем от обычных тренировок.
В декабре я встретил Пурити. Я расчищал от снега дорожки ее отца, когда она вышла из большого дома, очаровательно выглядя в мехах. Она подарила мне улыбку. Целую неделю я дорожил этой улыбкой, а также лез вон из кожи, чтобы сопровождать ее на вечеринку. Там я пролил на себя пунш для гостей. Она снова улыбнулась мне. Ей явно понравилось мое загорелое лицо, вьющиеся волосы, привлекательная улыбка и щенячья неуклюжесть. Я пригласил ее в кино. Она согласилась. На третьем свидании я немного подержал ее за руку. На десятом поцеловал в щечку. Восемнадцать месяцев спустя, когда мне все еще благосклонно разрешали целовать в щечку, она убежала из города с трубачом из джаз-группы, на концерт которой я ее пригласил.
Ничего страшного, я попытался еще раз. Хоуп Берман была второй самой симпатичной девушкой в городе. Я познакомился с ней тем же способом, после двадцать первого свидания поцеловал ее в губы, и был приглашен мистером Берманом на беседу. Он спросил меня о моих намерениях. Ее братья, здоровенные парни, тоже весьма живо заинтересовались этим. Позиция «Бермана и Сыновей, Портных», стала мне ясной. Хоуп хихикала. Я сбежал.
ПОЗЖЕ, СИДЯ в своей комнате, я серьезно подверг себя критике. Я потерпел Фиаско в Поттсвилле. По городку разнеслась молва, что я бездельник и ловелас. Я забрал свои деньги, выплаченные с опозданием, сделал кое-какие выводы, и, выслушав обиженную речь от мистера Сигала о человеческой неблагодарности и попрыгунчиках, сел на поезд до Сент-Луиса. Там я познакомился и стал ухаживать за Фейт, привлекательной девушкой, работавшей секретаршей в конторе адвоката, имя которого было написано на стекле второго этажа в нескольких кварталах от делового центра города. Мы ходили в кино, катались на трамвае, посещали музеи, устраивали пикники. Я заметил, что Фейт потеет при теплой погоде, имеет несколько дырок в зубах, совершенно невежественна во многих вещах и любит приврать. Позже она плакала и болтала о свадьбе...
Омаха был еще более привлекательным городом. Неделю я жил в мужском пансионате при Железной дороге и обдумывал свои дальнейшие действия. Было очевидно, что я все еще действовал слишком поспешно. Я променял одиночество Бога на одиночество Человека, более мелкое, но не менее острое. И я понял, что для того, чтобы жить человеческой жизнью, надо с самого начала быть частью человеческого общества.
Вдохновленный этими мыслями, я поспешил к в родильное отделение ближайшей больницы и родился в 3:27 в пятницу, здоровый мальчуган в три с половиной килограмма, которого мои родители назвали Мелвин. Мне пришлось съесть более двухсот килограммов кашки, прежде чем довелось впервые попробовать мясо и картофель. И был вознагражден болью в желудке. Как и все, я учился говорить, ходить и любил стягивать скатерть со стола, чтобы услышать звон бьющейся посуды. Потом я пошел в детский садик и строил крепости из песка, а потом учился кататься на трехколесном велосипеде, никелированном, с красной рамой. Я учился обуваться и застегивать штаны, кататься на роликовых коньках и падать с велосипеда. В средней школе я потратил двадцать центов, которые мне дали на завтрак, чтобы провести опыт с колой и майонезом, смесью которых окатил потолок, своих одноклассников и О. Генри. Я прочитал множество скучных книг Луизы Мэй Олкотт и А. Г. Хенти, и выбрал Пейшенс Фрумвол в качестве своей пассии.
Она была очаровательно рыженькая, с веснушками. Я катал ее на своем первом автомобиле, одном из ранних «фордов» с широкими крыльями. После церемонии вручения дипломов я поступил в колледж и продолжал с ней переписываться. Летом мы познали друг друга в библейском смысле.
Я получил степень по менеджменту, устроился в энергетическую компанию, женился на Пейшенс и родил двух спиногрызов. Они росли почти по той же схеме, что и я сам, что заставляло меня задумываться, насколько божественное вмешательство имело отношение к моим замечательным успехам. Пейшенс все меньше и меньше подходила к своему имени [4], все чаще устраивала мне домашние скандалы, толстела прямо на глазах, проявляла интерес к делам церкви и собственному саду, ненавидя лютой ненавистью все остальное в мире.
Я упорно трудился и успешно преодолевал искушение улучшить свой образ жизни или судьбу, превратив Пейшенс, например, в кинозвезду или преобразовав наш скромный шестикомнатный домик в роскошное имение в Девоне. Я боролся с подобными искушениями шестьдесят секунд ежеминутно и шестьдесят минут ежечасно...
И вот пятьдесят лет таких усилий я завершил за своим верстаком в гараже.
В местной таверне я выпил четыре рюмочки виски и стал думать над своими проблемами. После пятой порции меня охватила меланхолия. После шестой стал вести себя вызывающе. А после седьмой окончательно рассердился. Тут владелец таверны стал настолько неразумен, что заявил, будто мне хватит. Я ушел от него разобиженный, остановившись лишь на секунду, чтобы кинуть ему в окошко зажигательную бомбу. Взвилось прекрасное пламя. Я шел по улице, бросая такие «зажигалки» в салон красоты, Читальный зал Христианской общины, оптику, аптеку, магазин запчастей, и налоговую службу.
— Вы все поддельные! — вопил я при этом. — Лжецы, жулики, фальшивки!
Собралась толпа, потом возник полицейский, который принялся стрелять и, кроме меня, попал в трех невинных свидетелей. Это меня разозлило еще больше. Я обмазал этого парня смолой и обвалял в перьях, затем продолжил свое веселье, взорвав здание суда, банк, разные церкви, супермаркет и автомобильное агентство. Они горели синим пламенем.
Я РАДОВАЛСЯ, глядя, как рушатся в дыму эти ложные храмы. Затем немного поиграл с собственными религиозными установками, но тут же запутался в вопросах догмы, чудес, фондов, не облагаемой налогами недвижимости, женских монастырей и инквизиции, так что отбросил эту идею.
Уже вся Омаха приятно пылала. Я отправился в другие города, освобождая их от швали, которая не дает нам жить. Приостановился, чтобы поговорить с несколькими оставшимися в живых, надеясь услышать от них слова радости и облегчения от очищения нашей цивилизации, и хвалу открытой вновь свободе строить мир разума, добра и счастья. Но с тревогой я увидел, что они полны решимости охранять пороки жизни, включая казино, грабительское телевидение и постоянную нехватку денег, а не предаваться философствованиям.
К этому времени действие виски прошло, и я протрезвел. Протрезвел и понял, что снова слишком поторопился. Я быстренько восстановил порядок, вручив власть в руки выдающихся либералов. Но тогда принялись еще громче вопить реакционеры, создавая в народе волнения, так что пришлось создать персонал для охраны порядка, облачив их в форму для простоты идентификации.
Увы, умеренным политикам не удалось переубедить злоумышленников, что люди вполне серьезно не хотят плоды своих трудов отдавать в руки всяких там кровопийц. Тогда пришлось по необходимости прибегнуть к более строгим мерам. Тем не менее, упрямые недовольные использовали в своих интересах свободу волновать народ, произносить подстрекательные речи, печатать нелояльные книги и всяческими другими способами мешать борьбе своих сотоварищей за мир и счастье народное. Разумеется, пришлось принять временные меры, чтобы пресечь эти изменнические деяния. Обремененные такой нагрузкой лидеры сочли необходимым удалиться в свои просторные дворцы и ограничить свою диету икрой, шампанским, цыплячьими грудками и прочими терапевтическими средствами, чтобы с новой силой продолжить свою борьбу с реакцией. Недовольные, естественно, тут же обвинили лидеров в монополии на лимузины, дворцы, костюмы индпошива и общество медсестер, призванных одним своим видом успокаивать переутомленные умы, что было ими объявлено признаками упадка. Представьте же себе их ярость и расстройство, когда власти, отказавшись и дальше терпеть явный мятеж, сослали их в отдаленные районы, где заставили выполнять полезную работу и жить простой жизнью, пока они не изменят свои взгляды.
