«На суше и на море» - 66. Фантастика - Чижевский Герман Михайлович (книги без сокращений TXT) 📗
— А она? — тихо прервал Тиол.
Гел замялся.
— Не хочется огорчать тебя, Учитель…
— Довольно! — выпрямился Тиол. — Не нужно лишних слов, все понятно. Вот мои руки!
Гел прижал к груди сухие руки Тиода. Старик не сдержал вздоха, подумав: «В его радости моя горечь. Теперь она будет моей спутницей до конца. Скоро разлука… Разлука навсегда…»
— Итак, Гел?
— Все уже сказано.
— Значит, решено окончательно и…
— И бесповоротно! — подхватил Гел.
Они помолчали.
— Скажи мне, Гел… — начал Map задумчиво. — Только откровенно, без бравады. Не тебе страшиться упреков в малодушии. Вот ты согласился, для дела это хорошо, но мне кажется, у тебя неважно на душе.
Гел натянуто улыбнулся.
— Раз уж ты подметил, скрывать не буду. Но это не малодушие, нет. Совсем, совсем другое. Это тоска по предстоящей утрате и голод. Да, не удивляйся, это голод. Видишь ли, Map, я слишком долго был лишен всего. Море, горы, да что там… Для меня земля под ногами — счастье, свежий ветерок — роскошь, волна — чудо. Даже простая травинка — откровение. Я не устаю восторгаться, я не насытился, не утолил и сотой части своих желаний. Мне хотелось бы раствориться среди природы и пожить бездумно. Я устал, Map. Устал… И вот опять надолго в таос, а быть может, и навсегда.
— Если так, — встревожился Map, — ты волен поступить иначе. Всему есть предел, и тебя никто не осудит. Я первый пойму. Поверь!
Гел отрицательно покачал головой.
— Ты уже не понял. Это была тихая жалоба по ту сторону долга. Никому не будет легче, если не труднее. За моими плечами опыт, а положение слишком серьезно, чтобы этим пренебрегать.
Map сумрачно кивнул.
— Да, хорошего мало. Как горько это, особенно сейчас, когда жизнь наконец-то наладилась и становится все краше… Эх, Гед! Вспомни, как мы неустанно и терпеливо убеждали, что военная техника поднялась уже на тот уровень, когда война превращается в самоубийство. Но разве они верили? Нет, куда там! С гиком наперегонки мчались к пропасти. И вот расплата…
— Оставим это! Поговорим лучше о полете.
— Да, конечно, займемся полетом. Прежде всего экипаж…
— Пятеро уже есть! — перебил Гел.
— Когда успел?
— Трое прежних, я и Айма Тиол.
— Рад за тебя, Гел, ты уносишь хоть немного счастья.
— Отбрось «не», — улыбнулся Гел.
— Вдвойне рад, если так. Ну а те трое? Назови имена.
— Пэн Дил — полимедик и связист, Иола Асентор — астронавигатор и знаток мыслящих машин. Третьего ты должен бы помнить: вы встречались и беседовали. Это астроном и астронавигатор Зор Темей, мой эном. Все трое опытные навты.
— А скажи, как у них?… — Map замялся, вспоминая. — Ну, это самое, что бывает при долгом совместном пребывании… Вертится на уме, а никак не дается. Вот досада!
— А, бэза! [4] — догадался Гел. — Слава Алому, ни у кого никаких следов. Теперь они иммунизированы до конца дней.
— Это как сказать, — покачал головой Map. — Мы еще слишком мало знаем о ней.
— Хватит и того, что известно. Медики любят преувеличивать, это болезнь бездельников и слабых духом. Побольше работы, веры в дело и друзей, только и всего!
— Быть может, ты и прав. Хорошо, сколько же всего полетит на «Элоне»? Решать тебе.
— На мой взгляд, десять человек вполне достаточно. Но ума не приложу, где взять еще пять опытных навтов?
— Не нужно навтов. Не нужно и опытных, — раздельно произнес Map. — Набери просто молодых: юношей и девушек, здоровых, неглупых и смелых. Людей самых разнообразных профессий, способных воссоздать жизненный комплекс буквально на пустом месте. Найди энтузиастов, готовых пожертвовать настоящим ради будущего там. — Он показал на небо. — Отныне ваше будущее там и только там! — подчеркнул он. — Возвращение? Не знаю. Мало надежды, а все же храните ее.
— Астролетчик и химик Ган Бор, — представил Зор и четкой скороговоркой перечислил: — Сделал восемь рейсов на Танту, десять на астероиды, пять испытательных и…
— Не надо, не продолжай! — перебил командир. — Знаю, слышал, как же, Ган Бор — человек без нервов. Не так ли?
Ган Бор, неулыбчивый, холодноглазый атлет, серьезно возразил:
— Нервы, конечно, есть, но крепкие.
— А подруга? — усмехнулся Гел.
— Тоже есть.
— Кто она?
— Рина Роа, художница и агроном.
— Ее трудовой комплекс меня и смущает, — вставил Зор. — Ну на что она годится в полете?
— А меня нет, — возразил Гел. — Мы уходим надолго. Красота и искусство нужны нам, как воздух и вода. Никакие фиксирующие камеры не заменят глаз художника. Агроном же нам будет просто необходим.
— Следовательно, я принят?
— Мое согласие еще не все. Тобой займутся и другие. Жди результатов и… не болтай. — Астролетчик тотчас же удалился.
— Отличное начало! — весело воскликнул Гел. — Первоклассный астролетчик и известная художница. С меня достаточно, остальными займись ты.
Светало. Грушевидная махина «Элона» отбросила слабую тень. Темный и безмолвный, он казался высоким безжизненным холмом.
Далеко-далеко, у самого горизонта, над высокой башней, повисла целая туча аэролетов. Тонкий шпиль башни вдруг полыхнул вспышкой, выбросив пронзительную зеленую ленту, за ней ринулись в небо еще две.
Звездолет внезапно ожил и отозвался целым снопом яростных красных полос. Они еще светились, медленно угасая, когда из корабля со свистом вырвался ослепительный фиолетовый шар.
Вслед за этим громада «Элона» легко и стремительно рванулась ввысь. От удара антигравитации тяжко ухнула земля и нелепо искривился небосвод.
На миг крохотное пятно корабля застыло, замерло в недосягаемой вышине. Потом коротко громыхнуло, и небо опустело. Над равниной крутился пыльный серый вихрь и, угасая в утреннем свете, тускло мерцала мрачная Танта.
— Ты ничего не сказал ему, Map?
— Нет, Учитель, с ними летит надежда.
— Вернее, ее призрак. Прогноз-машины предсказали всего треть успеха: слишком далек путь и велик процент случайностей. Но что поделаешь? Во имя гуманности иногда приходится совершать обдуманную жестокость. Такова жизнь…
Глава вторая
Taoc
Истекла половина первого цикла в таосе. Алое солнце уменьшилось и поблекло, приняв вид красной звезды, а Фема еле просматривалась в сильный телескоп. Между родным миром и «Элоном» легли бескрайние дали таоса…
Начало пути промелькнуло быстро и незаметно. Обаяние тайны, интерес новизны и романтика полета оттеснили время. Уверенная и регулярная связь с Фемой создавала впечатление ее обманчивой близости. Потом, с удалением звездолета, связь стала ухудшаться. Фема щедро бросала в таос вал стремительной энергии, а долетали жалкие брызги, и долгожданные сеансы связи превратились в сочетание расплывчатых картин с бессмысленными обрывками фраз звукового сопровождения. Но если «Элон» еще кое-как видел и слышал планету, то она уже потеряла звездолет. И все же каждый сеанс, несмотря на все недостатки, ждали как праздник, потом без конца просматривали и прослушивали неразборчивую запись. Спорили и горячились, пытаясь по скупым обрывкам восстановить полную картину. И все же это было живое дыхание родного мира, а без него стало совсем тоскливо. Вплотную подступила и дохнула в лицо мертвенным холодом равнодушная безжизненность таоса. От всего красочного разнообразия мира осталась лишь черная бездна да «Элон», сиротливо затерянный в нем. Тяжко в таосе без связи, но жизнь на «Элоне» шла своим чередом.
Гел оторвался от экрана и, помассировав пальцами усталые веки, вышел из информария. Спирали переходов и кольца бесшумно размыкающихся диафрагм привели его к бассейну.
На мягком пластмассовом берегу он увидел весь экипаж, кроме дежурных. Ган затеял борьбу с медиком. Юный люм-инженер Эмо азартно подбадривал борцов, суетясь вокруг, а остальные наблюдали без особого интереса: возня давно утратила прелесть новизны.
