Смерть этажом ниже - Булычев Кир (читать книги без txt) 📗
И в голосе Шубина была такая настойчивость, что мать, бормоча что-то, пошла в другую комнату и принялась щелкать выключателями.
– Света нет, – сказал Шубин. Он присел на корточки перед диваном и положил ладонь на теплую щеку Эли. И та, все еще не приходя в себя, подняла руку и дотронулась слабыми пальцами до его кисти.
– Почему света нет? – спросила из той комнаты мать.
– Воды нет тоже, – сказал Шубин. – А если есть, то лучше ее не пить. В чайнике вода осталась? Из чайника налейте.
Митька повернулся в кровати и забормотал во сне.
– Да вы хоть скажите по-человечески, что случилось-то? – спросила из той комнаты мать. Она, видно, шуровала среди лекарств, разыскивая валерьянку.
– Авария, – сказал Шубин. – Авария. Выходить из домов нельзя. Закройте форточки.
Мать зашаркала шлепанцами на кухню, громыхнула там чайником.
Шубин прислушался к дыханию Эли. И понял, что она спит.
– Не надо, – сказал он, – она заснула...
Мать уже вернулась в комнату. Шубин не заметил как – в сознании пошли провалы.
– Вы сами тогда выпейте, – сказала мать уже без озлобления.
– Вам тоже нужно.
Она вложила в его руку стаканчик с валерьянкой.
– А где авария? Серьезная, да? На химзаводе?
– Серьезная, – сказал Шубин. И заснул, сидя у дивана на коврике, положив голову на руки, которыми касался руки Эли.
Было пять часов утра. Те жители города, что остались живы, еще спали.
Шубин проснулся, и ему показалось, что он и не засыпал – только закрыл на минутку глаза, чтобы не так щипало. Он сразу вспомнил, где он, и первая мысль была хорошая: ну вот, обошлось.
Он лежал на том же диване, у которого, сидя на полу, отключился. В комнате стоял утренний полумрак – небо за окном было холодным, голубым. Повернув голову, Шубин увидел кровать и спящего на ней Митьку, которого он толком еще не видел.
За стенкой тихо разговаривали.
Шубин вспомнил, что обгорел, спускаясь с крыши, он провел рукой по колючей голове. В комнате было холодно.
Он поднес часы к глазам, но света в комнате было слишком мало. Ничего не увидел. Он поднялся и пошатнулся так, что чуть было не уселся обратно. В голове все потекло.
Эля услышала и вошла в комнату.
– Ты чего встал? – прошептала она.
– Ты же тоже не спишь, – сказал Шубин.
Он прошел на кухню, где на табуретке сидела мать Эли, обыкновенная полная женщина, тоже скуластая и черноволосая. Только губы, в отличии от Элиных, у нее ссохлись и сморщились. Глаза были заплаканы.
На кухонном столе горели две свечи. От них уже наплыло на блюдце.
– Здравствуйте, – сказал Шубин. – Простите, что так вышло.
– Это вам спасибо, Юрий Сергеевич, – сказала мать Эли. Она всхлипнула. – Мне Эля все рассказала, а мы вот сидим и боимся.
– Лучше не выходить, – сказал Шубин.
– А воды нет, – сказал мать, – и газа, знаете, тоже нет. Когда дадут, вы как думаете?
– И холодно, просто ужасно, – сказала Эля. – Знаешь, на улице похолодало.
В синее окно Шубину было видно, что на улице метет.
Наверху кто-то прошел, зазвенел посудой, дом был панельный – слышимость абсолютная.
– Сколько времени? – спросил Шубин.
Эля поглядела на ходики, висевшие над столом. Шубин сам увидал: половина восьмого.
– В это время уже машины ездят, – сказала Эля, – люди на работу идут. А мама мне верит и не верит.
– Чего ж не верить, – ответила та. – Многие говорили, что этот завод нас погубит. Детей вывозили. Вы слышали?
– Да, я даже видел.
– Но с них как с гуся вода. А Эля говорит, много народу погибло.
– Да, – сказал Шубин, – многие погибли.
Он посмотрел на Элю. Она встретила его взгляд настороженно, будто таясь.
Уже был другой день, другая жизнь, и он в ней был будто гостем. Да и что скажешь при матери?
Шубин подошел ближе к окну. Улица, на которую оно выходило, была пуста. Вон оттуда, из-за угла дома на той стороне, они пытались перейти улицу и потом спрятались от желтого шара. Он увидел истоптанный снег, там они лежали, боясь поднять головы. А чуть дальше за домом – лавочка, где сидят влюбленные.
– Я пойду, – сказал Шубин.
– Что? – не поняла Эля.
– Я пойду. Сама понимаешь, не сидеть же здесь.
– Я вас, Юрий Сергеевич, никуда не пущу, – сказала Эля, перейдя снова на «вы». – Вы на себя в зеркало посмотрите. Вы же на последнем издыхании.
– Я выспался, – сказал Шубин. – Я больше двух часов проспал.
– Я с вами.
– И не мечтай, – сказала ее мать.
И Шубин как эхо повторил:
– И не мечтай. Ну как же так... – покорилась Эля.
– Я очень прошу вас, – сказал Шубин, – никуда из дома не выходить. У вас четвертый этаж, это спасение. Мы не знаем, кончилось все уже или еще будут последствия.
– Холодно ведь, – сказала мать, – когда затопят?
– Я все узнаю и вернусь, – сказал Шубин.
– Правильно, – сказала мать, – сходите, поглядите и возвращайтесь.
Шубин взял свечу, прошлепал босиком в ванную комнату. Вода не шла. и не могла идти. Он поднял голову, посмотрел в зеркало и увидел себя впервые с вечера. И не сразу узнал, потому что за тридцать девять лет жизни привык к другому человеку.
На него смотрело грязное, обросшее щетиной существо. Волосы его и ресницы опалены, от волос вообще остались какие-то клочья. На виске и щеке – высохшая кровь. И как назло – нет воды.
– Юрий Сергеевич, – сказала из-за двери Эля. – У нас в кастрюле вода осталась. Вам пригодится.
Шубин хотел было с благодарностью согласиться, но сказал:
– Отлей мне в стакан. Неизвестно, когда пустят воду. Надо экономить. Может, целый день придется терпеть... или больше. Ты же понимаешь, что водопровод может быть отравлен.
– Понимаю, – сказала Эля. – Щетку зеленую возьмите, это моя.
Он открыл дверь. Она протянула ему полный стакан.
Он услышал голос матери из кухни.
– В чайнике еще осталось. Смотри, не выплесни.
Шубину было не ловко, что он не может спустить за собой воду в унитазе. Он прикрыл его крышкой, потом почистил зубы, намочил водой край полотенца и протер кое-как лицо. На полотенце остались пятна сажи и крови.
Пока Шубин натягивал ботинки, Эля почистила его пиджак и пыталась уговорить его съесть холодного мяса. Но есть совсем не хотелось. Он бы еще выпил воды, но не посмел попросить.
Эля стояла в смущении перед вешалкой, потому что Шубину надо бы переодеться, а дома не было мужских вещей. Она уговорила его надеть под рваную аляску свой толстый свитер, и Шубин согласился. Потом вытащила откуда-то белую вязанную шапку и сказала:
– Это ничего, что она женская, у нас ребята многие носят.
на шапке были изображены олимпийские кольца.
– До свидания, – сказал Шубин матери, которая стояла в дверях кухни.
– Приходите, – ответила она сдержанно.
Эля вышла проводить Шубина на лестницу.
Он пониже надвинул на глаза лыжную шапку.
– Ты адрес помнишь? – спросила вдруг она. – Улица Строительная, двенадцать, корпус два, квартира пятнадцать. Записать?
– Нет, запомню, – сказал Шубин. – Только не выходи. Не надо. И мать не пускай. Пока не вернусь, не выходи, обещаешь?
– Обещаю, – улыбнулась Эля. Впервые он увидел ее улыбку с прошлого вечера. Блеснула золотая коронка. А он и забыл, что у нее золотая коронка.
Дверь напротив открылась, и оттуда выглянул громоздкий мужчина в пижаме.
– Привет, – сказал он, – гостей провожаешь?
В вопросе было плохо скрываемое презрение к соседке.
– Доброе утро Василий Карпович, – сказала Эля, не выпуская руки Шубина.
Этот человек был из другого, обыкновенного, сонного, вчерашнего существования.
– Чего-то света нету? – спросил он. – Не знаешь?
– А вы проверьте, – сказал Шубин, – нет воды, нет газа и не работает телефон.
– А что? – Человек сразу поверил и испугался. – Что случилось, да?
– Эля, – сказал Шубин, отпуская ее руку. – Я тебя очень прошу. Пройди по квартирам и еще лучше – возьми кого-нибудь из мужчин, на которых можно положиться. Сейчас люди будут вставать, они ничего не знают. Может быть паника, кто-то может заразиться... Ну не мне тебя учить.
