Искатель. 1968. Выпуск №5 - Смагин Борис Иванович (книги онлайн полные версии TXT) 📗
— Надо из них сделать красных бойцов за десять дней, — сказал Сторожук. — Для этого у них есть все: революционный энтузиазм, желание сражаться с врагами трудового народа, комсомольская дисциплина. Нет только знания военного дела.
Он прошел перед строем. Супрун строго по-уставному следовал за Сторожуком. Унтер-офицер забыл, что на плечах у него латаная гимнастерка, пузырятся стираные-перестираные штаны, а разбитыми вдребезги сапогами лихо не щелкнешь. На него повеяло родными армейскими ветрами, перед ним стояли новобранцы, для которых он высшая власть. Разве ж это допустимо, чтобы человек даже команду «кругом!» не умел выполнить?
— Вольно! — скомандовал Сторожук. — Товарищи комсомольцы! Центральный Комитет призвал нас обучиться военному делу. Апрельская директива предписывает организовать коммунистов в боевые подразделения, которые должны быть готовы по приказу партийного комитета к быстрому сбору и выступлению. Учитывая напряженность текущего момента, это относится и к нам, комсомольцам. Мы должны уметь собственными руками дать по зубам классовому врагу, который пытается нас задушить. Лозунг Цекамола: «Победа куется в мастерских, катится по рельсам и завершается ударом штыка!» По постановлению партийного комитета города все комсомольцы объявляются мобилизованными для борьбы с бандами. Совсем недавно мы отдали по мобилизации каждого второго комсомольца фронту. Сейчас они проливают свою святую пролетарскую кровь в борьбе с мировым капиталом. Наша с вами задача, товарищи, уничтожить подлых наймитов капитала внутри страны. Обучать нас будет видный специалист военного дела, боевой товарищ Супрун, которого много лет мировая гидра угнетала в казармах и окопах. Все его команды выполнять как решение ячейки!
Рисунки П.Павлинова
На Супруна речь Виктора произвела большое впечатление. Особенно насчет «видного специалиста», «мировой гидры» и угнетения. Он расправил плечи, подтянулся. И когда Сторожук сказал: «Товарищ инструктор, приступайте к занятиям», — Супрун ответил: «Рад стараться!»
Хутор кипел страстями. В хозяйском доме — просторном, крытом жестью — гулял Свининников-младший. Он восседал под разлапистым фикусом и вместе со своим «штабом» глушил самогонку.
То была не обычная, каждодневная, тупая и бесконечная пьянка. Сегодня все было куда торжественней: к Свинин-никову прибыл его приятель, атаман такой же, как и у него, банды — Бокун. По сему случаю в доме хозяина хутора Трофима Стригуна собрался весь свининниковский штаб: заместитель Свининникова Сироконь, личный адъютант Мишка Гундосый и начальник штаба Иван Решетило, в прошлом петлюровский сотник. У стены под вышитыми рушниками сидела хозяйка, смиренно сложившая руки на коленях и мирно улыбавшаяся. В душе она все время боролась с искушением запустить в дорогих гостей «чем бог послал». Прислуживали хозяйская дочка Параска и наймичка Марыся. Гундосый время от времени лениво, словно для порядка, уговаривал Параску погулять с ним в степи, где он ей все, «ну, чисто все» расскажет про жизнь. А она так же привычно шептала в ответ: «Маты не дозволяють, а я б пишла…»
Пили и на обширном подворье хутора. Бандиты установили тачанки с тупорылыми пулеметами так, чтобы держать под огнем степь, окружившую хутор, распрягли лошадей, сложили под деревьями пожитки. Хоть они и чувствовали себя в безопасности, но оружие каждый держал при себе.
Свининников наливал стопку за стопкой.
Хозяин полудремал, размышляя о том, в какую копеечку влетят ему «гости». Впрочем, волновался он не особенно. Свининников всегда щедро расплачивался награбленным.
Решетило и Сироконь молча хлестали самогон, закусывая крепко и последовательно.
Свининников и Бокун держали совет, что делать дальше. Не завтра, не послезавтра, а вообще, в будущем. Приятели предчувствовали, что очень скоро им придется туго. Дошли слухи о разгроме Струна на Черниговщине, Зеленого под Киевом, Ангела… Да и другим приходилось не сладко.
В городах большевики организовали этот ЧОН, в деревнях — пораздавали оружие голытьбе. Приходится все время держать ухо востро. Как бы после крупных банд большевики не взялись всерьез и за мелкие.
Перспективы не из веселых.
— Я так думаю, — рассуждал Бокун, — погуляю, пока смогу, насолю побольше, и… — атаман выразительно рубил рукой.
— Рано отчаиваться, — убеждал Свининников, — крестьянин недоволен большевиками, а это уже много. Мы — мужицкая держава.
— Бунтует богатый селянин, — уточнял Бокун. — Но сила сейчас не у него. Подрезали его большевики под корень. Сто хворобин в печенку!..
Бокун был из зажиточных хуторян и знал, что говорит.
Вот так, слово за словом и текла по самогонке мирная беседа. Будто об урожае на будущий год беседовали или о том, ехать или не ехать на ярмарку в соседнюю Знаменку. А между тем банды Свининникова и Бокуна оставили кровавый след по всей округе. У каждого был свой «стиль». Свининников вешал и рубил только большевиков и комнезамовцев, а потом проводил горластые «митинги». В партии эсеров его в свое время учили, что вся опора на крестьянство, то есть на кулака.
Бокун, ни к каким партиям никогда не принадлежавший, выжигал все подряд — питал он лютую ненависть ко всем, кто отобрал у него землю. Там, где проходила банда Бокуна, оставались одни головешки.
В дверь просунулась чубатая голова одного из караульных. Он поманил Гундосого.
— Узнай, чего там, — лениво процедил Свининников. — Нет, все-таки самогонка из пшеницы лучше, у бурячанки слишком дух резкий.
— Там якась дивчина до вас добивается, — доложил Гундосый.
— Это еще что за новости? — удивился атаман. — Нехай войдет!
Вошла девушка. На чеботках — многослойная пыль, серая, едкая, степная. Пыль села и на лицо, только глаза блестят. Каштановые волосы коротко острижены. Одета в аккуратную свитку, какие носят здешние девчата, но сразу видно — с чужого плеча. Весь ее вид, манера здороваться и разговаривать свидетельствовали — не местная, не степнячка. Из города.
Первым делом Свининников спросил, откуда она.
— Из Киева, — сказала девушка. И капризно закусила губку. — Ваши вандейцы ни за что не хотели меня пропустить. А я так устала! Mon dieul Как я устала!
— Вы говорите по-французски? — оживился Свининников. — Какой приятный сюрприз в этой дикой глуши!
Он тоже перешел на французский. Атаман — купеческий сынок, недоучившийся студент, скороспелый прапорщик империалистической войны — считал себя интеллигентным борцом за интересы крестьянства. Всаживая пулю в лоб связанному комнезамовцу, он любил порассуждать о жестокости бытия и очищении кровью.
— Сотни километров пути, товарные вагоны, грязные лапы мешочников, эти бесконечные патрули, проверки документов, облавы, — рассказывала между тем девушка. — И вдруг у вас, у своих, вместо «здравствуйте» гнусное: «Под ними юбку, зараза, может, ты там пушку прячешь!» Боже мой, до чего довели народ! Кстати, как раз перед вашей дверью у меня пропала бриллиантовая брошь — подарок князя Ухтомского, воспоминание о первом бале. Вы понимаете, как она мне дорога, эта безделушка, как мне не хочется, чтобы к светлому воспоминанию прикасались чужие…
Девушка так и сыпала словами. Свининников улучил паузу.
— Я прикажу наказать виновных, мадемуазель! — заверил он и для убедительности даже приложил руку к сердцу. — Впрочем, вы должны их простить — такая война, как наша, ожесточает нравы.
— Я понимаю, все отлично понимаю, но это очень обидно…
Бокун таращил глаза. Поток французских слов привел его в недоумение.
— Про що воны, га? — толкнул он локтем Гундосого.
— Видчепиться, — отмахнулся тот, наполняя самогоном стопки, — хиба не чуете — про политыку балакають.
— За нашу дорогую гостью, — поднялся со стаканом Свининников. — За неожиданный подарок судьбы! Все деловые разговоры потом!
Ему хотелось быть галантным и предстать перед незнакомкой рыцарем, даже в мерзкие времена не утратившим душевного благородства.
