Старьёвщик - Биссон Терри Бэллантин (книги читать бесплатно без регистрации полные txt) 📗
«Век цифровой репродукции заставляет отмирать оригиналы, – сказал куратор берлинской галереи Хаверштаттер. – Они будут предоставлены на изучение квалифицированным академикам».
Охрану усилили, а посещение музеев увеличилось. Выходит, уничтожая великие произведения искусства, устранители напомнили людям об их ценности. Поврежденные работы пользовались успехом на специальной выездной выставке «Ответ искусства вандалам». Реконструкции уничтоженных картин одновременно выставили для побивающих все рекорды толп зрителей в Токио, Лондоне, Нью-Йорке и Ванкувере. Поздним летом, через два месяца после террористических актов, всем уже казалось, что устранители – всего лишь новые чудаки, которые регулярно вызывают потрясения в мире искусства, а кризис миновал.
Утверждение ошибочное по обоим пунктам.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Вернувшись домой, я нашел Гомер в прежнем состоянии. Подогрел в микроволновке ее ужин вместе со своим, но она отказалась есть. Мы с Гомер живем вместе уже девять лет, с тех пор, как умерла мама. Я знал от матери, что отец (которого она с горечью называла «Вечный Жид») дал мне имя в честь знаменитого певца в стиле «кантри», однако с тех пор как мы перебрались из Теннеси в Нью-Йорк вскоре после отъезда моего отца, я никогда не увлекался музыкой. Никогда не пользовался своим настоящим именем. И совершенно забыл о нем – пока не увидел картинку.
Той ночью, прежде чем лечь в постель, я вынул пластинку из сумки (хотя теоретически нам запрещено так поступать) и рассмотрел картинку на альбоме. Данте бы заворчал, увидев Хэнка Вильямса. Он походил на итальянца, как тот певец, Синатра, чье удаление наделало много шума пару лет назад. Если не обращать внимания на шляпу. Я знал, что сегодняшней ночью увижу сон о Западе. Прислонил обложку пластинки к стене в футе от кровати, и почти, но не совсем, услышал музыку. Отдаленный, одинокий звук.
Следующим утром мне снова пришлось будить Гомер. Она казалась очень медлительной, поэтому вместо того, чтобы выгулять ее сразу после завтрака, я загрузил в «Мастера медицины» свой код доступа к Организации профилактики здоровья, описал симптомы («мне пришлось будить ее») и получил свой номер очереди.
Тем утром мне предстояло только одно изъятие, поэтому я взял Гомер с собой. Обычно я так не поступал – но она казалась такой грустной! Адрес – Сансет-Вью на южном побережье Грейт-Киллс, в тени пика. Я оставил Гомер в лектро и пошел звонить.
Открыла маленькая старенькая леди в очках. У нее завалялась пара бумажных книг Гришама и фильм «Песчаная галька». Я дал за фильм 150 и объяснил, что бумажные книги, опубликованные после 20.. года, не получают бонуса. Старушка расстроилась. Три сотни – слишком много для стариков, которым бесплатно достается все, кроме машин.
– Почему не книги? Гришама стерли, я знаю. Сиделка проверяла для меня сайт БИИ.
– Его действительно удалили, – согласился я, проверяя комп и перестраиваясь на свой самый успокаивающий метод информирования.
Информирование населения не столько услуга, сколько способ охлаждения страстей. Что-то вроде обходной дороги вокруг гнева, который вы иногда можете вызвать как официальное лицо, особенно когда в дело вовлечены деньги.
– Книги Гришама удалили из банка данных Библиотеки Конгресса. А значит, их больше не могут загрузить индивидуумы или группы читателей. Оставшиеся бумажные книги изъяли из всех районных библиотек. Но бумажные книги, вышедшие в последнее время, напечатаны на насыщенной кислотой бумаге. Они разложатся сами собой. – Я взял одну и потряс. – Специальное приспособление. Видите, как с них сыплется, со страниц?
Старушка нахмурилась и отвернулась. Библиофил она, что ли, или просто беспокоится за свой ковер? Порошок казался желтым на ее вытертом, необъяснимого цвета напольном покрытии. Потом я посмотрел на ее ладони, руки и понял. Она считала, что разложение не имеет отношения к молодости. Книгам примерно лет двадцать. Ей наверняка в четыре раза больше.
Гомер терпеливо ждала в машине. Обычно яркие, черные глаза-бусинки стали тусклыми, почти серыми, язык – белым. Она тяжело дышала. Я снова попробовал «Мастера медицины», но моя очередь еще не подошла. Я вернулся к анкете и добавил в симптомы «белый язык» и «мутные глаза».
Самый короткий путь в «Уток и селезней» вел через уступ пика Грейт-Киллс. Я мог видеть безупречно симметричную вершину, которую обычно окутывает туман, так что мы с Гомер поехали вверх по серпантину, по уменьшающимся выступам (каждый представлял собой очередное поколение отходов, источая свое особое зловоние) на вершину. По пути миновали Корпус домашних животных «Мастера медицины», хотя в то время я даже не заметил его. На высоте 1128 футов Грейт-Киллс лишь немногим ниже знаменитого в прошлом Всемирного Торгового Центра. Вы смотрите сверху на Тодд-Хилл, видите почти весь Манхэттен и весь Бруклин с «чистейшей в Нью-Йорке мемориальной смотровой площадки».
– Отличное место для ресторана, – сказал я Гомер. Она кисло кивнула. – Только вот никто не пожелает есть, сидя на вершине мусорной кучи. Но что такое любой город, как не мусорная куча? И если подумать, на чем ты сидишь, когда ешь, так ведь?
Гомер снова кивнула. Даже несмотря на то, что она ест, стоя на всех четырех лапах, и ей не нужно думать о таких вещах.
Сегодня днем у меня намечалось еще два изъятия, одно из них за мостом в Бруклине. Оба могли подождать до вечера. Я подкинул Гомер до дома, подогрел ей еду и пошел в «Уток и селезней» один.
– Что в мешке, Санта? – поинтересовался Лоу, впуская меня внутрь.
– Когда-нибудь слышал о Хэнке Вильямсе?
– Белый?
Лоу полукровка, как большинство американцев.
– Певец «кантри и вестерн». Из тех парней, вокруг которых пару лет назад подняли бы шумиху. Как Синатра, помнишь?
– Им следовало оставить Синатру в покое, – отозвался из полутьмы Данте. – Он принадлежит вечности.
Данте – белый или бывший белый. С бледной лысой головой и бледными руками в полутьме бара он напоминал призрака. Как бывший коп (или что-то в этом роде, я всегда боялся уточнить), он не спешил называть его Бессмертным.
– Вильямс похож на Синатру, – сказал я. – То есть, скорее, был похож.
– Ну, теперь они оба принадлежат вечности, – объявил Лоу. – Так же, как и мы все рано или поздно, не исключая Данте. Возьми еще один стаканчик за мой счет. В память о Хэнке Синатре.
– Фрэнк Синатра, – поправил Данте. – Ты забыл, а я помню.
– Ну-ка, посмотрим на него, – сказал Лоу, вытаскивая свой маленький фонарик и высвечивая им содержимое моей сумки. – Куда он подевался?
– Я… отдал его обратно, – сказал я.
Ложь вырвалась на волю прежде, чем я осознал, зачем она мне понадобилась. Альбом в моей комнате, прислоненный к стене у кровати. Совершенно против правил Бюро.
– Отдал обратно? – переспросил Данте из полутьмы.
– Ложная тревога.
– Чушь, – фыркнул Данте. – Парня либо стерли, либо не стерли.
– Обложка оказалась пустой, – объяснил я.
Провидческая ложь.
– Чушь. Ты встречался с бутлегерами.
– Не следует даже шутить на эту тему, – напомнил я ему. – Шутить о бутлегерах запрещено федеральным законом.
– Я говорю все, что мне, черт возьми, нравится, – ответил Данте, – прошу вашего чертового федерального прощения.
Я не обиделся. Данте всегда такой (или был такой). В любом случае, я из тех, кто лгал и раньше, так что проблем с совестью у меня нет. По работе я должен вести себя дипломатично, так что искажение или легкое изменение действительности не такая уж и редкость. Меня больше занимал вопрос, почему я вытащил альбом из сумки и почему так и не положил его обратно. Ничего подобного раньше не случалось, а работаю я в Бюро с двадцати лет…
Я покончил со здоровой пищей и перешел на жареный сыр. Приятная еда. Я чувствовал себя немного странно.
Первое в тот вечер изъятие, фильм (мир полон фильмов), на Малом Пляже, в комплексе кондоминиумов в восточной части острова. К двери его подвезла женщина в инвалидной коляске. «Беглец», часто мелькавший в новостях в прошлом году, когда его стерли, потому что им, по всем признакам, ознаменовался конец Харрисона Форда. Фильм лежал на куче видеокассет на ее коленях. Женщина в коляске пыталась всучить мне их все и очень расстроилась, когда я сказал, что остальные ничего не стоят. Некоторые удалили лет двадцать назад, самый свежий, вестерн «Бонни и Клайд», уже десять лет как стерт.
