Чистовик - Лукьяненко Сергей Васильевич (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
Я кивнул и спросил:
— Ты с ними?
— На фиг мне сдалось? — возмущенно воскликнул Саша. И я, как будто все еще был умеющим чуять ложь функционалом, понял: он говорит чистую правду. Он потому и вращается в своих кругах «политики и бизнеса», «бюрократит в госструктурах», что никогда и ни с кем не ссорился. Ни в одной схватке не принимал участия, а был ко всем доброжелателен и твердо держал нейтралитет. Такие обычно не выбираются на самый верх, но зато и никогда не падают вниз.
— Мне надо уйти, — сказал я. — За мной гонятся.
Поезд задергался, проползая последние метры.
— Уходи, — с облегчением ответил Саша. — Удачи! Я рад бы помочь, но…
— Вот и хорошо, что рад, — сказал я. — Поможешь.
Я нырнул в купе, схватил свою сумку, выбежал обратно к открытому окну — вагон как раз вползал в тень под решетчатым мостиком, перекинутым через пути. И вышвырнул сумку наружу.
Кажется, Саша думал, что я собираюсь прыгнуть в окно следом за вещами. Даже шагнул ко мне, порываясь помочь. Но я дернул стоп-кран, чем заставил уже почти остановившийся поезд зашипеть тормозной пневматикой и остановиться с явным рывком. На голову ни в чем не повинного машиниста сейчас наверняка сыпались проклятия от проснувшихся пассажиров.
— Я выпрыгнул в окно, — сообщил я Саше. — Видел?
Несколько секунд Саша молчал, привалившись к стене, почесывал подтянутый не по профессии животик. Кто меня преследует, он не знал, и это здорово мешало принятию решения. Я был как бы «свой», но и от «своих» надо уметь вовремя отказаться…
Понять, какие мысли кружатся в его голове, было несложно. За то, чтобы помочь, и за то, чтобы выдать, — примерно одинаково доводов…
Саша отвернулся от меня, высунулся в открытое окно. И завопил в ночь:
— Стой, сука! Стой!
Дальше тянуть было нельзя.
Я метнулся обратно в купе. Глянул в узкую щель между занавесками — вроде как никто не смотрит… Встал на койку.
Мягкое купе в современном украинском исполнении немногим отличается от обычного. Сняты верхние полки и проведен кое-какой косметический ремонт. Багажная полка над дверью в купе осталась в неприкосновенности.
Туда я и забрался, подтянувшись со сноровкой человека, чьи пятки обжигает дыхание хищника.
В общем-то шансов у меня было немного. Самое худшее, что только может придумать беглец, — это спрятаться. Единственное спасение беглеца — бег, прятки — не более чем детская забава.
Но даже в бегстве есть место маневру…
— Я тебя из-под земли достану! — очень натурально орал в коридоре Саша. — Ворюга!
Наконец-то хлопнула дверь вагона, и в коридоре загрохотали чьи-то ноги. Было в этом топоте что-то единообразное, одинаковое, как у марширующих солдат или волочащихся по конвейеру школьников в пинкфлойдовской «Стене». Форма — она объединяет, даже если от нее остались лишь ботинки…
Я вдруг вспомнил рассказанную кем-то историю, как в дни московской Олимпиады милиционеров в массовом порядке переодели в штатское и отправили на патрулирование. Для чего закупили в дружественной нам Восточной Германии, которая тогда называлась ГДР, большое количество приличных костюмов, рубашек и галстуков… совершенно одинаковых. Наверное, чтобы никому не было обидно. А может быть, в голове у интендантов просто не укладывалось, что гражданская одежда имеет несколько фасонов? И по улицам Москвы пошли парочками коротко стриженные молодые люди в одинаковых костюмах. Поскольку из столицы еще и постарались вывезти на отдых всех детей — чтобы не клянчили у иностранцев сувениры, — то общее впечатление у зарубежных гостей сложилось чудовищное: забитый переодетыми агентами, мрачный, не приспособленный для человеческой жизни город.
— Что случилось, гражданин? — донеслось из коридора.
И у меня похолодело в груди.
Сказано это было по-русски. Вполне чисто и правильно. Вот только неуловимая нотка, легчайший акцент — он был чужим.
За мной охотились не наши функционалы и не наши спецслужбы. Поезд прочесывали уроженцы Аркана.
Оставалось надеяться, что Саша этого не заметит.
— Попутчик! Попутчик мой, козел! — с несколько чрезмерной экспансивностью воскликнул Саша. — Вот, вместе ехали…
По звукам я понял, что он буквально впихнул собеседника в купе — давая тому убедиться, что купе пусто. И тут же вытащил его обратно, к окну.
— Гнида! Пиво еще со мной пил как человек! Удрал в окно только что! Он, наверное, у меня бумажник спер… — Опять шорох — Саша заглянул в купе, схватил свой пиджак… И удивленно воскликнул: — Эй… а бумажник-то на месте! Вы куда? Ошибся я, он не вор…
— Ваш попутчик — крайне опасный террорист и убийца, — ответили ему уже издалека. — Радуйтесь, что остались живы, гражданин.
Я лежал тихо, как мышь, все еще не веря, что купе не обыскали. На багажной полке пахло пылью, дезинфекцией и почему-то коноплей. Впрочем, поезд южный… чему удивляться-то?
Меня спасло то, что ловцы были с Аркана, с Земли-один. Из мира, где все правильнее нашего. Где граждане в большинстве своем лояльны и говорят полиции чистую правду.
— Эй… убийца и террорист… — с некоторым сомнением позвал Саша. — Ушли они.
Я выглянул вниз. Спрыгнул на полку.
В вагоне было тихо. Пассажиры будто почуяли неладное — если кто и проснулся, то сидел по купе не высовываясь.
Саша смотрел на меня все с тем же сомнением — «правильно ли я делаю?».
— Пока, — сказал я и, пригибаясь, побежал к выходу из вагона.
Купе проводников было открыто. На перроне стояли и шушукались, что-то разглядывая, обе проводницы. Я глянул с лестницы им через плечо: это был листок с моей фотографией. Текст под фотографией я читать не стал — спрыгнул к проводницам и тихо произнес:
— Жить хотите?
Та, что постарше, закивала и прижала ладони к лицу. Та, что помоложе, открыла рот, собираясь завизжать.
Я зажал ей рот рукой. И сказал:
— Хочешь, чтобы детки твои спокойно во дворе играли?
Глаза у проводницы округлились, она будто окаменела.
— Тогда — обе никого не видели и ничего не слышали. — Я убрал руку.
Проводницы молчали.
Я глянул налево и направо — никого не было. Все то ли прочесывали поезд, то ли уже искали меня среди запасных путей и товарняков.
Со всех ног я кинулся к полутемному зданию вокзала.
2
Существует такая удивительная порода людей — укорененные москвичи. Не надо путать с коренными, те ничем, кроме легкого снобизма столичных жителей, от прочих россиян не отличаются! В отличие от них москвич укорененный — существо, за пределы Москвы не выезжающее, да и не стремящееся. Бывают разные степени укорененности. При самой запущенной человек рождается в роддоме имени Грауэрмана, хоронят его на Ваганьковском, а живет он (иногда — очень долго) где-то в промежутке между этими точками.
Про очень запущенный случай мне как-то рассказал отец. Его сослуживица в пятьдесят с лишним лет первый раз выехала из Москвы — в Питер, на научную конференцию. Перед поездкой она сильно нервничала, но только в поезде выяснилось, что женщина никуда и никогда не выезжала из Москвы. Даже в детстве в пионерлагерь! Даже летом на дачу! Без особых причин, просто не выезжала — и все тут! В поезде она всю дорогу не спала, вглядывалась в унылые пейзажи за окном. В Питере восхищалась Невой и Невским, Исаакием и Адмиралтейством, парадными и поребриками. Целый мир внезапно открылся для человека!
Я, хоть и вырос в Москве, но вопросом «есть ли жизнь за МКАДом» не задавался, в Питере был раз пять, побывал и в Рязани, и в Екатеринбурге, и даже в Красноярске. Ну и в Турции с Испанией, нынешней альтернативе Крыму.
Однако город Орёл был для меня полнейшая терра инкогнита. Ну, «город первого салюта» вместе с соседним Белгородом. Ну, какая-то крепость там была в старину… или сражение?
Вот и все, пожалуй.
Даже как зовут себя местные жители, я не знал. Орёльцы или орельцы? Орловчане? Орловяне? Орёльцы, орёлчанки и орловята?
Ответ я получил от дежурившего на привокзальной площади таксиста, которому я сообщил, что отстал от поезда и должен как можно быстрее приехать в Харьков.
