Комментарии к пройденному (журнальный вариант) - Стругацкие Аркадий и Борис (библиотека книг бесплатно без регистрации TXT) 📗
Увы. К декабрю ничего не было готово. АН привез с собою черновик второй части, ознакомился с жалкими плодами деятельности БН и сказал: "Так. Вот машинка, вот бумага, садись и пиши третью часть. А я буду лежать вот на этом диване и читать "Порт-Артур". Я -- в отпуске".
Так оно все и произошло.
В апреле 1957 года рукопись "Страны багровых туч", выправленная и распечатанная по всем правилам, была уже в московском Детгизе и ждала внутренней рецензии.
Рукопись пролежала в Детгизе два года (сдана в набор в апреле 1959). Это был довольно обычный срок прохождения по тем временам. Но нам-то тогда казалось, что идет, бредет, ни в какую не желает окончиться вечная вечность.
Редактор наш, милейший Исаак Маркович Кассель, пребывал в очевидном раздвоении чувств. С одной стороны, рукопись ему явно нравилась: там были приключения, там были подвиги, там воспевались победы человечества над косной природой -- и все это на прочном фундаменте нашей советской науки и диалектического материализма. Но, с другой стороны, все это было совершенное, по тем временам, не то. Герои грубы. Они позволяли себе чертыхаться. Они ссорились и чуть ли не дрались. Косная природа беспощадна. Люди сходили с ума и гибли. В советском произведении для детей герои -- наши люди, не шпионы какие-нибудь, не враги народа, космонавты! -- погибали, окончательно и бесповоротно. И никакого хэппи-энда. Никаких всепримиряющих победных знамен в эпилоге... Это было не принято в те времена. Это было идеологически сомнительно -- до такой степени сомнительно, что почти уже непроходимо.
Впрочем, в те времена не принято было писать и даже говорить с автором о подобных вещах. Все это ПОДРАЗУМЕВАЛОСЬ. Иногда на это намекалось. Очень редко (и только по хорошему знакомству) говорилось прямо. Автор должен был сам дойти до основ правильной идеологии и сообразить, что хорошее (наше, советское, социалистическое) -- всегда хорошо, а плохое (ихнее, обреченное, капиталистическое) -- всегда плохо. В рецензиях ничего этого не было.
27.05.57. АНС: "Получил (наконец-то!) рецензию и беседовал с редактором. Изумление мое при чтении рецензии было неописуемым. Можно ожидать хорошей рецензии, можно ожидать плохой рецензии, можно ожидать кислой рецензии... но мы получили пьяную рецензию. Рецензент не понял ни черта. Держал рукопись он почти пять месяцев, третью часть проглядел для порядка и накатал "по первому впечатлению", причем все перепутал и многого не заметил, и вообще was jumping at the conclusions. Обгадил он нас с головы до ног, но, strange though it may seem, написал, что над повестью следует работать и у нее есть задатки и пр."
(Фамилия рецензента была М. Ложечко -- я запомнил ее на всю жизнь, ибо прочитав некоторое время спустя его труд, был от него в полной и бессильной ярости и бегал по стенам, как разозленный гигантский паук-галеод из рассказа Конан Дойла-сына.)
Сохранилось, к счастью, письмо АНС от 29.09.57, содержащее программные, совершенно необычные по тем временам соображения о том, как нам надлежит писать. Сначала он перечисляет произведения НФ последнего времени и делает вывод:
"...все эти вещи (кроме, конечно, "Туманности") объединяют по крайней мере две слабости: а) их пишут не писатели -- у них нет ни стиля, ни личностей, ни героев; их язык дубов и быстро приедается; сюжет примитивен и идея одна -- дешевый казенный патриотизм; б) их писали специалисты-недоучки, до изумления ограниченные узкой полоской технических подробностей основной темы... Они смертельно боятся (если только вообще имеют представление) смешения жанров. А ведь это громадный выигрыш и замечательное оружие в умелых руках. В принципе, это всем известно: научная фантастика без авантюры скучна. Голого Пинкертона могут читать только школьники. Но пользоваться этим законом никто не умеет. Первую серьезную пробу сделали мы в "СБТ", хотя еще не подозревали об этом... Понял, браток ? Понимаешь теперь, какой громадный козырь упускают наши горе-фантасты! Наши произведения должны быть занимательными не только и не столько По своей идее -- пусть идея уже десять раз прежде обсасывалась дураками -- сколько по а) широте и легкости изложения научного материала; б) по хорошему языку автора и разнообразному языку героев; в) по разумной смелости введения в повествование предположений "на грани возможного" в области природы и техники и по строжайшему реализму в поступках и поведении героев; г) по смелому, смелому и еще раз смелому обращению к любым жанрам, какие покажутся приемлемыми в ходе повести для лучшего изображения той или иной ситуации. Не бояться легкой сентиментальности в одном месте, грубого авантюризма в другом, небольшого философствования в третьем, любовного бесстыдства в четвертом и т.д. Такая смесь жанров должна придать вещи еще больший привкус необычайного. А разве необычайное -- не наша основная тема?"
Авторы пока все еще НАУЧНЫЕ фантасты. Они еще далеки от формулы: "настоящая фантастика -- это ЧУДО-ТАЙНА-ДОСТОВЕРНОСТЬ". Но интуитивно они уже чувствуют эту формулу. В отечественной же фантастике послевоенных лет чудеса имели характер почти исключительно коммунально-хозяйственный и инженерно-технический, тайны не стоили того, чтобы их разгадывать, а достоверность -- то есть сцепление с реальной жизнью -- отсутствовала вовсе. Фантастика была сусальна, слюнява, розовата и пресна, как и всякая казенная проповедь. А фантастика того времени была именно казенной идиотической проповедью -- проповедью ликующего превосходства советской науки и, главным образом, техники.
Мы же хотели ПО-ДРУГОМУ. Мы даже догадывались, что это значит -"по-другому". И кое-что нам удалось.
В процессе редакционной подготовки "Страна багровых туч" переписывалась весьма основательно по крайней мере дважды. Нас заставили переменить практически все фамилии. (До сих пор не понимаю, зачем и кому это понадобилось). Из нас душу вынули, требуя, чтобы мы "не вторгались на всенародный праздник (по поводу запуска очередной ракеты) с предсказаниями о похоронах". "Уберите хотя бы часть трупов!" -- требовали детгизовские начальники теперь уже напрямую. Книга зависала над пропастью.
