Будущее, ХХI век. Десантники - Стругацкие Аркадий и Борис (читаем книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
В Школе мальками называли первокурсников и вообще младших.
Быков остановился и попробовал, чуть меняя курс, сбить настройку ловушек. Настройка не сбивалась. Белый зайчик за прозрачной пластмассовой пластинкой даже не шевельнулся. «Молодчина малек», — снова подумал Быков. Он обогнул выпуклую стену — кожух фотореактора. У комбайна контроля отражателя стоял Жилин с карандашом в зубах. Он упирался обеими руками в края пульта и едва заметно отплясывал чечетку, шевеля могучими лопатками на согнутой спине.
— Здравствуй, Иван, — сказал Быков.
— Здравствуйте, Алексей Петрович, — сказал Жилин, быстро обернувшись. Карандаш выпал у него из зубов, и он ловко поймал его на лету.
— Как отражатель? — спросил Быков.
— Отражатель в порядке, — сказал Жилин, но Быков все-таки нагнулся над пультом и потянул плотную синюю ленту записи контрольной системы.
Отражатель — самый главный и самый хрупкий элемент фотонного привода, гигантское параболическое зеркало, покрытое пятью слоями сверхстойкого мезовещества. В зарубежной литературе отражатель часто называют «сэйл» — парус. В фокусе параболоида ежесекундно взрываются, превращаясь в излучение, миллионы порций дейтериево-тритиевой плазмы. Поток бледного лилового пламени бьет в поверхность отражателя и создает силу тяги. При этом в слое мезовещества возникают исполинские перепады температур, и мезовещество постепенно — слой за слоем — выгорает. Кроме того, отражатель непрерывно разъедается метеоритной коррозией. И если при включенном двигателе отражатель разрушится у основания, там, где к нему примыкает толстая труба фотореактора, корабль превратится в мгновенную бесшумную вспышку. Поэтому отражатели фотонных кораблей меняют через каждые сто астрономических единиц полета. Поэтому контролирующая система непрерывно замеряет состояние рабочего слоя по всей поверхности отражателя.
— Так, — сказал Быков, вертя в пальцах ленту. — Первый слой выгорел.
Жилин промолчал.
— Михаил! — окликнул Быков. — Ты знаешь, что первый слой выгорел?
— Знаю, Лешенька, — отозвался штурман. — А что ты хочешь? Оверсан, Лешенька…
«Оверсан», или «прыжок через Солнце», производится редко и только в исключительных случаях — как сейчас, когда на «Джей-станциях» голод. При оверсане между старт—планетой и финиш—планетой находится Солнце — расположение очень невыгодное с точки зрения «прямой космогации». При оверсане фотонный двигатель работает на предельных режимах, скорость корабля доходит до шести—семи тысяч километров в секунду и на приборах начинают сказываться эффекты неклассической механики, изученные пока еще очень мало. Экипаж почти не спит, расход горючего и отражателя громаден, и в довершение всего корабль, как правило, подходит к финиш—планете с полюса, что неудобно и осложняет посадку.
— Да, — сказал Быков. — Оверсан. Вот тебе и оверсан.
Он вернулся к штурману и поглядел на расходомер горючего.
— Дай-ка мне копию финиш-программы, Миша, — сказал он.
— Одну минутку, Лешенька, — сказал штурман.
Он был очень занят. По столу были разбросаны голубые листки бумаги, негромко гудела полуавтоматическая приставка к электронному вычислителю. Быков опустился в кресло и прикрыл веки. Он смутно видел, как Михаил Антонович, не отрывая глаз от записей, протянул руку к пульту и, быстро переставляя пальцы, пробежал по клавишам. Рука его стала похожа на большого белого паука. Вычислитель загудел громче и остановился, сверкнув стоп-лампочкой.
— Что тебе, Лешенька? — спросил штурман, глядя в свои записи.
— Финиш-программу, — сказал Алексей Петрович, еле разлепляя веки.
Из выводного устройства выползла табулограмма, и Михаил Антонович вцепился в нее обеими руками.
— Сейчас, — сказал он торопливо. — Сейчас.
У Быкова сладко зашумело в ушах, под веками поплыли желтые огоньки. Он уронил голову на грудь.
— Лешенька, — сказал штурман. Он потянулся через стол и похлопал Быкова по плечу. — Лешенька, вот программа…
Быков вздрогнул, дернул головой и посмотрел по сторонам. Он взял исписанные листки.
— Кхе-кхм… — откашлялся он и пошевелил кожей на лбу. — Так. Опять тэта-алгоритм… — он сонно уставился в записи.
— Принял бы ты, Лешенька, спорамин, — посоветовал штурман.
— Подожди, — сказал Быков. — Подожди. Это что еще такое? Ты что, с ума сошел, штурман?
Михаил Антонович вскочил, обежал вокруг стола и нагнулся над плечом Быкова.
— Где, где? — спросил он.
— Ты куда летишь? — ядовито спросил Быков. — Может быть, ты думаешь, что летишь на Седьмой полигон?
— Да в чем дело, Леша?
— Или, может быть, ты воображаешь, что на Амальтее построили для тебя тритиевый генератор?
— Если ты про горючее, — сказал Михаил Антонович, — то горючего хватит на три такие программы…
Быков проснулся окончательно.
— Мне нужно сесть на Амальтею, — сказал он. — Потом я должен сходить с планетологами в экзосферу и снова сесть на Амальтею. И потом я должен буду вернуться на Землю. И это снова будет оверсан!
— Подожди, — сказал Михаил Антонович. — Минуточку…
— Ты мне рассчитываешь сумасшедшую программу, как будто нас ждут склады горючего!
Люк в рубку приоткрылся, Быков обернулся. В образовавшуюся щель втиснулась голова Дауге. Голова повела по рубке глазами, сказала просительно:
— Послушайте, ребята, здесь нет Варечки?
— Вон! — рявкнул Быков.
Голова мгновенно скрылась. Люк тихо закрылся.
— Л-лоботрясы, — сказал Быков. — И вот что, штурман! Если у меня не хватит горючего для обратного оверсана, плохо тебе будет.
— Не ори, пожалуйста, — возмущенно ответил Ми хайл Антонович. Он подумал и добавил, заливаясь краской: — Крикун какой…
Наступило молчание. Михаил Антонович вернуло, на свое место, и они смотрели друг на друга надувшись. Михаил Антонович сказал:
— Бросок в экзосферу я рассчитал. Обратный оверсан я тоже почти рассчитал. — Он положил ладошку на кучу листков на столе. — А если ты опасаешься, мы прекрасно можем дозаправиться на Антимарсе…
Антимарсом космогаторы называли искусственную планету, движущуюся почти по орбите Марса по другую сторону от Солнца. По сути дела, это был громадный склад горючего, полностью автоматизированная заправочная станция.
— И вовсе незачем так на меня… орать, — сказал Михаил Антонович. Слово «орать» он произнес шепотом. Михаил Антонович остывал. Быков тоже остывал.
— Ну хорошо. — сказал он. — Извини, Миша.
Михаил Антонович сразу заулыбался.
— Я был неправ, — добавил Быков.
— Ах, Лешенька, — сказал Михаил Антонович торопливо. — Пустяки. Совершенные пустяки… А вот ты посмотри, какой получается удивительный виток. Из вертикали, — он стал показывать руками, — в плоскость Амальтеи и над самой экзосферой по инерционному эллипсу в точку встречи. И в точке встречи относительная скорость всего четыре метра в секунду. Максимальная перегрузка всего двадцать два процента, а время невесомости всего минут тридцать—сорок. И очень малы расчетные ошибки.
— Ошибки малы, потому что тэта-алгоритм, — сказал Быков. Он хотел сказать штурману приятное: тэта-алгоритм был разработан и впервые применен Михаилом Антоновичем.
Михаил Антонович издал неопределенный звук. Он был приятно смущен. Быков просмотрел программу до конца, несколько раз подряд кивнул и, положив листки, принялся тереть глаза огромными веснушчатыми кулаками.
— Откровенно говоря, — сказал он, — совсем я не выспался.
— Прими спорамин, Леша, — убеждающе повторил Михаил Антонович. — Вот я принимаю по таблетке через каждые два часа и совсем не хочу спать. И Ваня тоже. Ну зачем так мучиться?
— Не люблю я этой химии, — сказал Быков. Он вскочил и прошелся по рубке. — Слушай, Миша, а что это происходит у меня на корабле?
— А в чем дело, Лешенька? — спросил штурман.
— Опять планетологи, — сказал Быков. Жилин из-за кожуха фотореактора объяснил.
— Куда-то пропала Варечка.
— Ну? — сказал Быков. — Наконец-то. — Он опять прошелся по рубке. — Дети, престарелые дети.
