Жестяной бор - Лазарчук Андрей Геннадьевич (полная версия книги .txt) 📗
Андрис разделся и лег, подрагивая от холода, на кушетку. Доктор повернулся к нему и, издав громкий сосущий звук, двумя руками поглубже надвинул очки.
– Бо-ог ты мой! – сказал он, разглядывая живот Андриса – этот бело-сине-багровый панцирь из пересекающихся рубцов. – Никогда не видел ничего похожего… Где вы такой достали? Кавтаратан?
– Немного раньше и ближе, – сказал Андрис. – «Белая лига», слышали?
– Слышали, слышали… – пробормотал доктор. – Ага… ага… это значит, вот сюда, потом через вертлужную впадину и в брюшную полость, так? А из какого ж, позвольте узнать, оружия?
– «Браунинг-Лонг», – сказал Андрис. – И подрезанная пуля.
– Ну, это вполне респектабельно, – сказал доктор. – Ладно, идемте вон туда.
Голого Андриса уложили на жесткий стол, укрыли простыней, доктор приставил к его бедру матово-серый цилиндр, похожий на кобальтовую пушку, отошел к пульту и включил это устройство. Загудел трансформатор, а потом… Андрису показалось, что по больному месту ударили кувалдой, посыпались искры, он чуть не заорал, но не заорал: боль тут же съежилась, собралась там, в своем обычном месте, не растекаясь по телу. От цилиндра шли тупые, ватные, теплые удары, легко проходившие сквозь плоть… не удары даже, а волны, мягкие и ласковые, приподнимали его и опускали, меняли ритм, что-то напевая… Андрис не заметил, как исчезла боль. Казалось, он задремал и видит все это во сне. Только во сне могло быть такое блаженство. Подошел доктор, убрал цилиндр. Невесомый, Андрис спустил ноги со стола, встал – боли не было. Оделся. Боли не было. Доктор впереди него вышел в свой кабинет. Андрис быстро присел и встал. Боли не было. С ума можно сойти…
С ума сойти… Андрис не помнил, как прощался с доктором и как благодарил его, как и о чем договаривался на завтрашний день, и только уходя, оглянулся: не забыл ли чего. Именно чувство потери чего-то неприятного, но привычного, притертого, родило вдруг неуверенность и не то чтобы страх, но оторопь. Он машинально, не воспринимая действительности, как бы ощупью нашел машину Тони – ободранный и мятый «фольксваген», – сел, захлопнул дверцу, откинулся на спинку и вдруг в непонятном ступоре уставился перед собой. Тони о чем-то спрашивал – он слышал, но понять не мог. Чудеса. Чудеса… Да, такое облегчение действует, как хорошая дубина, смог, наконец, подумать он.
Тони еще раз пристально посмотрел на него и тронул машину.
– Извини, племянник, – сказал Андрис. – Ты о чем-то спрашивал…
– Ничего, – сказал Тони. – Я уже все понял.
– Мы домой?
– Да.
– Скажи мне наш адрес… – сказал Андрис и вдруг зевнул, едва не вывихнув челюсть. – Слушай, мне никто… никто снотворного не мог…
В такт покачиваниям машины пейзаж за окном сливался в сине-серые пятна, и только поверху, над головой, шла неровная белая полоса. Потом и этого не стало.
Итак, господа, мы приступаем! Обратите внимание на этот странной формы сосуд из непрочного и подверженного неожиданным разбрызгиваниям материала, в который мы с вами сейчас начнем потихоньку сливать все, до чего дотянутся наши руки; говорят, в этот сосуд уже что-то наливали, и именно поэтому от него исходит шипение, как от мокрого чайника, поставленного на горячую конфорку. Там происходят забавные, но, к сожалению, невидимые нам с вами реакции, и только доливая и досыпая туда какие-то новые компоненты, мы можем рассчитывать, что из этого сосуда, скажем, полезет так называемая «фараонова змея» – а может быть, вырастут прекрасные благоухающие розы – а может быть, сосуд разлетится вдребезги, как не раз бывало уже с такого рода сосудами в сходных обстоятельствах… Они, эти сосуды, чрезвычайно своенравны, и особенно почему-то не любят, когда кто-то хочет повлиять на их работу. То есть это очень легко сделать, но тогда к желаемому результату вы получите что-то еще, потому что закон сохранения вещества пока еще никому не удалось нарушить – в отличие от множества других законов… причем совершенно неясно, будете ли вы радоваться той придаче, которая получится, либо же она сама быстро и жадно порадуется вам…
Включилось радио, искатель прошелся по диапазонам, останавливаясь на пару секунд на каждой работающей станции, потом ему понравился симфоджаз, там он и остался. Потом раздались шлепки босых ног по линолеуму, приблизились, остановились, и молодой голос произнес:
– Дя-дюш-ка!
И с этим голосом вернулось ноющее ощущение уже сделанной и потому непоправимой ошибки.
Впрочем, что значит – непоправимой? Непоправимой может быть ошибка, ведущая к немедленной насильственной смерти игрока – все остальное поправимо…
Вы уверены?
Пока – да.
Пока – что?
Пока меня не убедят в обратном.
Ну хорошо…
– Да, – сказал Андрис, и голос его был липкий. – Да, конечно.
Наконец, он смог открыть глаза. Было светло, и на светлом фоне был темный провал двери, и в этом провале, небрежно опираясь на край его, стоял голый по пояс парень, напоминая своим видом о том, что время не ждет, лицо знакомое… Тони, вспомнил Андрис и вспомнил, наконец, все.
– Доброе утро, племянник, – сказал Андрис.
– Как интересно, – сказал племянник. – А мне мерещилось, что уже давно день.
– М-да? – Андрис поднес к глазам часы. Было без четверти два. – И правда, интересно. Мне еще не приходилось вот так начинать дело.
– Я тоже не думал, что увижу что-то подобное, – сказал племянник.
– Ты всегда такой ехидный? – спросил Андрис.
– Нет, только когда голодный.
– Ясно… – пробормотал Андрис, выдирая себя из кровати. Боли не было. – Ясно… следствию все ясно…
Следствию, подумал он. Чего захотел. Вряд ли по этому делу может быть следствие… так, конфиденциальное расследование для узкого круга лиц… частный детектив, вот ты кто на данный момент, хотя и прикрывает тебя крокодил самого крупного калибра… «крокодайл-магнум»… А вот если я действительно что-то сотворю – прикроет или нет?.. интересно бы попробовать… Он знал, что пробовать не будет.
– Ну, дядюшка? – за завтраком (бутерброды и чай) спросил его Тони. – Займемся ли делом?
– Ты меня хоть посвяти, – сказал Андрис. – А то я ведь решительно не знаю, чего ты тут успел без меня напроказить…
