Витки - Желязны Роджер Джозеф (библиотека электронных книг TXT) 📗
Она улыбнулась. Я выключил терминал.
Возвращение домой все еще согревало душу.
Кликлик.
В Детройте мы пересели на самолет до Эсканобы, что на северном берегу Мичигана. Яркое зеркало озера, по крайней мере вдоль береговой линии, словно конфетти было усеяно парусниками — меня будто током ударило. И чем ближе становилось мое пасторальное детство, тем больше наплывало воспоминаний. Я постоянно указывал Коре то на одну, то на другую достопримечательность, занимательные истории сами собой возникали в голове и просились с языка.
Багажа у нас не было — только сумки через плечо. Сойдя с самолета, мы сразу взяли напрокат машину и по автостраде 41 поехали вдоль берега к северу, к выезду из города. Солнце нанесло по зеркальной поверхности озера скользящий удар, и тотчас, словно трещины в стекле, побежали волны. Через несколько миль мы свернули на шоссе Джи-38 к Корнеллу. Темно-зеленый косматый горизонт казался удивительно близким, и мое воображение, опережая события, устремилось вперед.
— Все же я думаю, что надо было предварительно позвонить, — уже не в первый раз сказала Кора. — За пять лет многое могло измениться.
Пять лет?.. Неужели так долго меня не было дома? Я выпалил цифру не задумываясь. Так сколько же лет прошло? Ни в прошлом, 1994, ни в позапрошлом году я Флориду не покидал, точно. В 1992… Я не мог припомнить, что делал в девяносто втором.
— Знаешь, я немного боюсь знакомства с твоими.
Дорожный указатель обещал Багдад через 15 миль после Корнелла. Как мне и подсказывала память.
Я повернулся к Коре.
— Тебе нечего бояться, все будет хорошо.
Да и как иначе? Чем ближе мы подъезжали к Багдаду, тем меньше я беспокоился о дальнейшем. Главное… я улыбнулся… главное, что мы вместе.
Крошечный Корнелл, очевидно, за несколько лет сильно изменился — я ничего не мог узнать. Но шоссе в окружении высоких деревьев, старая железнодорожная ветка, водонапорная башня там или сям — все было до боли знакомо.
— А вот это что-то новое, — сказал я, помолчав.
Бензоколонка на краю Багдада оказалась маленькой и обветшалой, а не крупной станцией от «Ангро энерджи», которую я так отчетливо помнил. У въезда стоял новый знак: «Багдад. Нас. — 442».
Я притормозил до требуемых 30 миль в час и поехал по единственной дороге, которую в черте поселка с известной натяжкой можно было бы назвать улицей. Незаасфальтированные дорожки, поросшие кое-где травой, развалюхи сараи и скособоченные домики с облупившимися фасадами…
Беда была в том, что эта улица не имела ничего общего с той, которую я помнил. Впрочем, возможно, на другой стороне поселка…
Ее мы достигли неприятно быстро. Промелькнуло последнее здание, и начались поля.
Население — 442.
Нет, не может быть. В детстве меня окружало некое подобие если не столичной жизни, то уж во всяком случае мира, в котором существовали города, — не эта богом забытая дыра. Я помнил… что-то большее. Где красная кирпичная школа с покрашенными в черный цвет пожарными лестницами, где белая церковь со шпилем, театр с большим шатром? Где дом моих родителей?
Я вел машину, рассеянно глядя по сторонам, и Кора, наверное, догадалась, что что-то не так. Вернее, то, что все это время было не так, теперь обрело конкретную форму.
Я затормозил, прижавшись к правой обочине, развернулся — движения, собственно, не было никакого, даже сейчас, в разгар лета, — и медленно поехал назад, в ту часть, которую условно можно было бы назвать центром. Мимо проплыли старые фасады четырех магазинов, совершенно мне не знакомых.
«Кафе». Хорошая идея. Я припарковал машину — с таким же успехом можно было оставить ее посреди улицы — и мы зашли в кафе.
Кроме нас, посетителей не было. Мы сели у стойки и заказали охлажденный чай. День выдался жаркий, и, наверное, неудивительно, что я вспотел.
— Вы не знаете здесь в округе семью Белпатри? — спросил я усталую официантку с голубым лаком на ногтях.
— Кого?
Я повторил по буквам.
— Нет. — В этой женщине — владелице или совладелице кафе безошибочно угадывался старожил. — Вроде, в Перронвиле есть Беллы, добавила она.
Мы не спеша пили чай и наблюдали за отвратительно опытной мухой, залетевшей за стекло на кокосовый орех, украшавший что-то сухое и желтое. Я не хотел смотреть на Кору и на ее ни к чему не обязывающие фразы отвечал односложным мычанием.
Расплатившись, мы сели в машину и медленно поехали по шоссе к югу. Я внимательно всматривался в боковые улочки — ничего. Все выглядело совершенно иначе.
На краю поселка я свернул на заправку и залил бензин. Подзарядкой здесь и не пахло — так далеко на север от Солнечного пояса электромобили, как видно, не дошли. А на новой станции «Ангро», которую я, вроде бы, помнил — действительно помнил! — устройства для подзарядки были.
Заправщику пришлось выдержать ту же серию вопросов о семействе Белпатри. Увы, эту фамилию он слышал впервые.
Не успел я завести двигатель, как Кора спросила:
— Ты помнишь улицу, на которой стоял твой дом?
— Конечно. Беда лишь в том, что это ложная память.
Я был потрясен открытием — да. Но не до такой степени, как можно было ожидать. Где-то глубоко внутри я все время знал, что и запечатленный в памяти дом, и мое детство — изощренная ложь. Важно было приехать сюда и убедиться. И главное, чтобы при этом рядом была Кора.
— Конечно, я помню улицу и дом. Но они не в этом городе. Улицы другие, и дома другие, и люди… А все, что я вижу вокруг, — я этого не помню. Я никогда в жизни не был в Багдаде.
Наступило молчание.
— А может, их два?.. — произнесла Кора.
— Два города с одним названием? Оба в Мичигане, оба в нескольких милях к северо-востоку от Эсканобы по одной дороге? Причем дорогу я помню, все сходится. Все до края поселка. Потом… словно вживили что-то чужеродное. В географии или в памяти — не знаю…
— А твои родители, Дон? Если их здесь нет…
Они по-прежнему стояли у меня перед глазами, но не близкие, а будто с киноэкрана или страницы книги. Мама и папа. Милейшие люди.
Я больше не хотел думать о родителях.
— Ты нормально себя чувствуешь?
— Нет, но… — Я понял, что в каком-то отношении мне сейчас даже лучше, чем там, во Флориде, без единого облачка на горизонте. — Вернешься со мной во Флориду?
Кора хихикнула — видимо, от облегчения, что я держу себя в руках.
— Да уж. Честно говоря, не хочется остаток отпуска проводить здесь.
Я выехал на знакомое шоссе. Прощай, Багдад, вор моей юности.
3
Закат и вечерняя звезда, горизонт, увенчанный гирляндой увядших роз…
Нам повезло с рейсом на Детройт и недолго пришлось ждать самолета до Майами. Кора попросила меня сесть у иллюминатора, и я наблюдал, как чернильную тьму прокалывают светящиеся колодцы звезд.
— Ты не собираешься обратиться к помощи, когда мы вернемся?
— К чьей помощи? — спросил я, уже догадываясь. — И по какому поводу? — догадываясь и об этом.
— Тебе нужен врач, разумеется. Специалист по подобным вопросам.
— Думаешь, я сумасшедший?
— Нет. Но мы оба знаем, что-то у тебя определенно не в порядке. Если автомобиль барахлит, его показывают механику.
— А если правый глаз обманет тебя?
— В роль Эдипа можешь не входить. Я говорю о психиатре, а не о психоаналитике. Предположим, какое-то повреждение органического характера… Куда-нибудь давит осколок кости — последствие твоего несчастного случая — или что-нибудь в этом роде.
Я долго молчал. Ничего лучшего в голову не приходило, однако…
— Просто душа не лежит, — признался я.
— «И остается лишь разгладить эту прекрасную пустоту», — почти что с горечью сказала Кора.
— Что?
— «Тихая Лета — моя обитель. Я никогда, никогда, никогда не вернусь домой!» Сильвия Платт. Из поэмы об амнезии. Предпочитаешь жить без памяти?
— За цитатой у преподавателя литературы дело не станет, — пробормотал я, но последняя ее фраза мне не понравилась.
