Неуловимый прайд - Павлов Сергей Иванович (лучшие книги TXT) 📗
— Уберите звук! — не выдержал Леонид. — Будьте любезны.
Музыка смолкла. Очень милый девичий голос вежливо осведомился:
— Простите… Вам не нравятся произведения маэстро Лайнуса Брэнча? Включить вам музыку другого композитора?
— Я обожаю музыку Лайнуса Брэнча, — сказал Леонид (маэстро Брэнч мог спать совершенно спокойно). — Однако включите мне тишину. Каюта номер двадцать один, не ошибитесь. И простите за беспокойство.
— Ну что вы! Наша обязанность… Всего вам приятного.
— Будьте здоровы.
— Благодарю вас. Если что-нибудь понадобится — вызывайте. Я постараюсь сделать для вас все возможное.
— Спасибо, я знаю. Мне ничего не нужно.
— Я могу отключиться?
— Да. Впрочем… — Леонид знал, что то, о чем он собирается спросить, спрашивать бесполезно, однако не стал противиться искушению. — Кстати, как вас зовут?
— Кариола.
— Красивое имя. Позвольте задать вам два-три вопроса, милая Кариола?
— Я внимательно слушаю вас.
— Вы случайно не знаете, что такое Чантар?
— Чантар?.. Кажется, это название дерева. Но я не уверена.
— Ясно, — сказал Леонид. — Зумма, Куласс, Амбатарес… Эти слова ничего вам не говорят?
— Нет… Я впервые их слышу. Но я могу навести для вас справки.
— Не надо, — сказал Леонид. — Это не обязательно.
— Много времени это не займет.
— Я должен ценить ваше время.
— Я не смогла ответить на ваши вопросы. Мне очень жаль.
— Не огорчайтесь. Вопросы были не слишком простые. Мне даже совестно, что я решился задать вам такие странные вопросы. Ну хорошо… Я задам вопрос, на который вы сумеете ответить наверняка. Скажите мне, Кариола, вы пользуетесь той же степенью альбастезии, что и мы, пассажиры?
— Да. Но только альба-сеансы для членов экипажа заканчиваются немного раньше.
— Вы помните свои ощущения во время альба-сеанса?
— Конечно.
— Какие у вас ощущения?
— Ничего особенного… Такие же, как у всех.
— А именно? Пожалуйста, расскажите.
— Ну… Сначала все зеленое. Потом все становятся белым, и я как бы сжимаюсь в маленький плотный комочек… Потом белое распадается на отдельные пятна, и сквозь облако белых пятен проглядывает зеленое. Бот и все… Заканчивается альба-сеанс, я прихожу в себя и чувствую, как у меня онемели руки. У всех так бывает. Разве у вас бывает не так?
— Нет. Кроме того, что сначала я тоже вижу зеленое.
— А потом?
— А потом я улетаю в отпуск на незнакомую планету.
Послышался сдержанный смех.
— И чем вы там занимаетесь?
— Это смотря какая планета. Сегодня я ловил рыбу. А меня ловили бесхвостые львы. Но рыбу я, в общем, поймал.
Кариола смеялась. Ей было очень весело, и Леонид спросил:
— Смешное занятие, правда?
— Нет. Я тоже люблю ловить рыбу. В следующий раз пригласите меня. Вы очень веселый. Сколько вам лет?
— Нет еще сорока. И я очень скучный.
— Вы такой… высокий брюнет? Угадала?
— Нет, у меня русые волосы.
— Глаза голубые?
— Глаза? Гм… Цвета волны неспокойного моря. В пасмурный день. Взгляд пристальный, умный. Подбородок мужественный. Уши, к сожалению, обыкновенные… Простите, вас, кажется, вызывают.
— Да. Вызов из тридцать пятой каюты, мой сектор. Извините. Всего вам приятного. До встречи на незнакомой планете.
— Будьте здоровы. На незнакомых планетах бывает небезопасно.
— Тем интереснее. До свидания. Придется вам еще немного полежать. Мы задержали звонок, потому что техники нашли неисправность в системе освещения портоментала. Ничего не поделаешь, придется вам потерпеть.
— Не беспокойтесь, я потерплю.
Раздался мягкий щелчок и стало тихо. Разумеется, только в каюте номер двадцать один. В других каютах пассажиров развлекало дребезжание, сотворенное гением Брэнча.
Леонид спокойно смотрел в потолок. По темным водам Чантара плыли странные львы с электрическими фонарями…
Сначала все зеленое. Потом все становится белым. Потом белое на зеленом, пробуждение и онемевшие руки. Стандартный набор ощущений во время стандартного альба-сеанса. Так бывает у всех. Но только не у него, пассажира каюты номер двадцать один. Вернее, было и у него, когда он летел на «Калькутте» маршрутом Юпитер — Земля. Теперь он летел маршрутом Земля — Юпитер на «Ариадне», и у него, вместо белого на зеленом, появились темные воды Чантара и странные львы с фонарями…
С начала этого рейса четыре раза он надевал защитный комбинезон, когда «Ариадна» брала разгон от Земли, совершала маневр, тормозила у станции «Гранд-астероид», опять разгонялась, и четыре раза, очнувшись после альба-сеанса, он плавал в холодной испарине и обалдело таращил глаза. Зумма, Куласс, Амбатарес, Чантар… Откуда?! Если б что-то попроще, скажем — Плутон, было бы как-то понятнее и поспокойнее. Да мало ли развлечений в нашей Системе? За орбитой Сатурна лежит почти неизведанный край — Зона Неясности, как говорят космогенологи. И вдруг, извольте знакомиться, — Зумма, Чантар, Амбатарес, Куласс… И даже больше: реки и джунгли Чантара, слизевые леса Амбатареса, болота Зуммы, туманные пески Куласса. Причем (вопреки мнению доктора Балмера) живая реальность альбакартин как-то не оставляет места подозрениям, что «альба-фантомы — явление чисто галлюцинаторного порядка». На слове «чисто» Балмер делал упор, хотя было ясно, что этому слову он тоже не доверяет. Скорее всего, он вообще не верил в альба-фантомы, этот блестящий знаток современного психоанализа. Играя блестящей цепочкой ключа от пульта диагностической аппаратуры, он, ознакомившись с обстоятельством дела, произвел на свет очень красивую длинную фразу, смысл которой сводился к тому, что вся эта альба-фантомная чушь ни в какие ворота не лезет.
А на темных водах Чантара лучились девять пар живых фонарей…
Леонид подумал, что цифра девять каждый раз повторялась. Правда, на первом сеансе он не считал шерстокрылов Кулаоса и точно сказать, сколько их было, не мог. Теперь он уверен, что шерстокрылов было именно девять. Неуклюжие, как высохшие бычьи шкуры, они перепрыгивали с бархана на бархан, иногда планировали и тяжело плюхались в красный песок; стоял густой туман, но его плотную пелену пронизывал сильный золотистый свет, сияющие верхушки барханов просматривались довольно далеко, и это казалось немыслимым…
На Зумме шел дождь вперемешку с мокрым снегом, и колченоги тряслись от холода. Жалкие существа на высоких ходулях. Устрично-скользкие, сплошь покрытые белыми лишаями, они вызывали чувство тоскливого омерзения. Их было девять. Они с печальным скрипом бродили по болоту и что-то шарили хоботами в мелких озерах. Нет, болота Зуммы — это, пожалуй, на очень большого любителя…
Полужидкие слизевые заросли на Амбатаресе были гораздо привлекательнее. Днем, когда небо этой планеты (кстати, необычайно красивое небо) полыхало ярко-зеленым огнем, бугристое скопище слизняков оплывало и склеивалось в тестообразную слоистую массу, изрезанную кое-где глубокими извилистыми бороздами, который тоже постепенно склеивались, придавленные тяжестью оплывающих бугров. В сумерках, после проливного, но кратковременного дождя, слизняки засветились и стали вспучиваться кверху длинными пузырями. По мере того, как пузыри вытягивались в колонны, слизняки отклеивались друг от друга и начинали светиться очень разнообразно: голубым, розовым, желтым, красным, зеленым и всеми оттенками этих цветов. Чем тоньше были колонны, тем выше они вырастали, потом они изгибались под собственной тяжестью и оседали плавными дугами или восьмерками, а на верхних изгибах дуг и восьмерок вспухали новые пузыри, и все повторялось. Переливы нежного света, однообразный круговорот пластических форм… Покой, нирвана, усыпительное блаженство полного умиротворения, и трудно было представить себе, что где-то постукивал пульс иного образа жизни. Однако пришли круглотелы, и стало жутко — от них почему-то весьма ощутимо веяло скрытой опасностью. Было неясно, какую опасность таили в себе существа в виде черных шаров с толстыми валиками по экватору, но жуть нарастала, и все остальное уже не имело значения. Круглотелы грубо ломились сквозь заросли, раздавливали слизняков и с жадным чмоканьем высасывали лужи светящейся жидкости. Их было три, и они сначала были довольно медлительны, потом каждый из них разделился на три шара поменьше, и эти шары стали носиться со скоростью пушечных ядер. Трижды три — опять-таки девять…
