Соло Белой вороны (СИ) - Некрасова Екатерина (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .TXT, .FB2) 📗
Там было…
(Хм. Чтоб я знала, как это описать. Там…)
Пикачу сидела на земле и голосила. Ее и видно не было в этой, с позволения сказать, траве, у ног остолбеневшего Вани, — когда мы таки подбежали, я едва не налетела на нее.
А перед ними…
Если принять пейзаж за полусферу — плоскость, накрытую куполом неба, — то внутри этой полусферы появилась еще одна. Вспучилась, как пузырь на воде. Нехилый такой пузырь — метров двадцать в диаметре. И метров десять в высоту. И в нем…
…Как спецэффект в кино. Кадр в кадре. И на границе между воздух дрожал знойным маревом. А там, внутри, тоже был луг — но другой. То есть географически, видимо, этот же самый, но…
Там ежилась осенняя жухлая трава. Стыло осеннее яркое небо. Оттуда, из сферы, «граница между мирами» не читалась — там открывались какие-то свои перспективы, там желтел и трепетал остатками листвы лес — только рос он гораздо ближе, чем «по нашу сторону», а сам луг был меньше, и торчали какие-то незнакомые кусты… А главное, там была — собственно, сфера «сидела» как раз на ней — и уходила в тамошнюю даль железная дорога. Та самая дореволюционная одноколейка, от которой давным-давно не осталось даже насыпи, даже следов, даже памяти.
— Это прошлое! — громко зашептал Ваня. — Мы смотрим в прошлое! Как эти… что слухи ходили… про Древнюю Русь…
— Заткнись, — сказал Эдик, и я испытала благодарность.
Бывают ситуации, когда лучше молчать. Жаль, что не все это понимают.
Пикачу завозилась и захрустела травой — поднимаясь, вцепилась в мой локоть. Кто-то из парней охнул, и в тот же момент меня сзади схватили за шиворот и швырнули на землю.
ТАМ, в сфере, были люди. Двое. Оба с какими-то ящиками в руках. Взялись откуда-то из тамошних перспектив.
Между прочим, бедная маленькая Юка так и не покрыла Эдика матом — исключительно ввиду понимания, что действовал он из лучших побуждений. Но ссадину на локте я тогда заработала.
…Мы все лежали. Как потом оказалось, напрасно — они не видели нас. Ни нас, ни «границы между мирами», ни нашего мира за этой границей. Смотрели сквозь. Мы их видели, а они нас — нет.
Трепетали на ветру застрявшие между шпалами палые листья. Деревянные шпалы — растрескавшиеся, почерневшие от сырости, в навеки въевшейся ржавой пыли… Помню ногу в кирзаче, наступившую на торчащую головку ржавого болта. По крайней мере, Древней Русью от этих двоих не пахло. Впрочем, в Древней Руси не было железных дорог.
…Шинели. С двумя рядами пуговиц, с пуговицами на воротниках. С невыцветшими прямоугольниками на плечах — следами споротых погон. Двое одновременно грохнули ящики в траву — рядом с рельсами. Один присел над ними на корточки — замызганный, в коросте свежей и застарелой грязи край шинели лег на задники кирзачей. На плече, на месте погона виднелись даже следы швов — с торчащими нитками.
Рукой дотянуться.
— Чего это он? — растерянно спросила вставшая на четвереньки Пикачу.
Вдалеке — в ИХ далеке — раскатисто загремело. Канонада. Кажется. Не гроза же под конец осени?
Эдик поднялся. Рогволда я, вздрогнув, обнаружила за своей спиной — только что его там не было… Заикой сделает, черт бы его побрал.
Он смотрел. У людей с таким взглядом не спрашивают дорогу. Не просят уступить место в транспорте. Это у Эдика он сидит на коленях, а так — не дай Бог встретить в темном углу.
…Ящики.
Неструганный, в заусенцах, забрызганный грязью дощатый бок. Движущиеся пальцы — короткие, волосатые, с чернотой под ногтями и сами черные от въевшейся грязи. Что-то тот тип там делал, у ящиков. Вот полез в карман шинели — за цепочку вытащил круглые часы, посмотрел…
Его времени я не разглядела.
Под распахнутой шинелью — защитная гимнастерка и галифе. С красными лампасами; теперь, когда вспоминаю, мне кажется, что даже лица у них были не такие, как у нас. Грубые черты. Не мужественные, а именно топорные. У того, что остался стоять, веснушчатый шелушащийся нос такой картошкой — куда там мне…
(Задумалась, подперев голову.
…Это не просто мое впечатление. Вот, например, этот старинный совет — беременная женщина, вздумавшая загодя связать шапочку киндеру, должна примерять ее себе на кулак — тогда, мол, не промахнетесь с размером… Какую шапочку можно связать на мой кулак? Или на кулак любой из моих знакомых? Даже не кукольную — на пупса… При том, что мы в среднем головы на полторы повыше, чем наши бабушки, к которым такие советы бывали обращены…
Изменились люди, чего там.
…У Рогволда, кстати, очень красивые руки, — вспомнилось к слову.)
…черты. И чуб из-под мятой фуражки — как в старом советском фильме. Рыжеватые усы — здоровущие, чуть не ушей, закрученные, как у Буденного… Зато вместо сапог ботинки — и от ботинок до колен ноги обмотаны грязными портянками. А шинель перетянута ремнем — тусклый блеск желтой латунной пряжки. А на пряжке — двуглавый орел. И красная повязка на рукаве. И…
Переступив на корточках, сидящий оказался ко мне спиной — и еще ближе. Синевато отливала обритая голова, на одной пуговице болтался оторванный хлястик. Я ощутила даже запах — табачищем перло от мужика, по́том и еще чем-то, вроде как псиной…
Гром. Теперь где-то слышались еще и выстрелы; под насыпью фыркнула привязанная лошадь, запряженная в телегу. С телеги криво свешивался брезент — им, видимо, были укрыты эти самые ящики, пока их везли сюда на этой самой телеге. Зачем?
— Типа гражданская война, похоже, — сказал Эдик — спокойно.
Зубчатый осиновый листок, рыжеватый в точку, замер в воздухе, прибитый ветром к невидимой преграде — к стенке «пузыря», границе между временами… Повисел, отвалился и ускользнул куда-то.
— Тимоха, — хрипло позвал другого тот, что стоял, вглядываясь вдаль.
Змеился по ржавому гравию белый шнур с разлохмаченным концом — другой конец уходил куда-то между ящиками. Возник спичечный коробок — маленький в черных заскорузлых пальцах; спички задувало ветром, шнур занялся не с первой и не со второй.
Потянуло гарью.
— Динамит! — ахнул Ваня за моей спиной. — Это ж они дорогу взрывают! Теракт!
Я хотела спросить — почему непременно теракт? Может, они ее при отступлении взрывают. И еще подумала — надо бежать. Если ОТТУДА доносятся запахи, то и взрывом может шарахнуть так, что мало не покажется.
Хрустя гравием, двое сбежали с насыпи…
(Сходила на кухню. Скипятила, заварила и напилась чаю; соорудила и потребила бутерброд с сыром, колбасой, майонезом и соленым огурцом.
Я всегда замечаю, как кто двигается. Поживи до восемнадцати лет, до операции, со зрением минус восемь на один глаз и минус пять с половиной — на другой, когда над очками в школе смеются, а без очков вместо людей только смутные пятна, — поневоле начнешь замечать.)
…Не знаю. Рогволд, в принципе, тоже чуть вразвалочку ходит — он верховой ездой занимался, Эдик сказал. Так вот эти, судя по походке, были кавалеристы со стажем.
…Поезд возник, когда один уже прыгнул в телегу, а второй отвязывал лошадь от куста. Вечная беда железнодорожных аварий — поезда являются ниоткуда. По крайней мере, почему-то всегда так кажется.
Паровоз. Черный цилиндр на колесах — с какими-то непонятными выступами, с дымом из трубы… Я оглянулась. Наши глядели завороженно — все, кроме Рогволда, который вообще тянул за рукав Эдика — явно собирался что-то спросить. А Ваня, не отрывая взгляда от паровоза, вдруг шагнул вперед. Обернулся, прощально махнул нам рукой…
Я вцепилась в него.
— Куда?
— Теракт! — крикнул Ваня, вырываясь. — Там люди!
Я висела на нем. Шнур тлел. Дымил. Вонял. Паровоз, приближаясь, тоже дымил — а еще гремел и лязгал. За ним шлейфом летели подхваченные ветром палые листья.
— Уходим, — сказал Эдик.
А дальше…
— Там люди! — отбивался Ваня. — Там… Пусти, я остановлю! Пус-сти… ты…
Слетели очки; он стряхнул мою руку. Эдик был от него дальше всех; с ног Ваню сбил Рогволд — как-то, мне показалось, даже профессионально. И в тот же момент опомнившаяся Пикачу прыгнула брату на спину.