Вынужденная посадка - Брэдли Мэрион Зиммер (книги без сокращений TXT) 📗
«Только когда веет ветер безумия, мне под силу докричаться до тебя, – хлынул ответ. – Хотя теперь твой мозг чуть более открыт для меня, чем раньше, обычно ваше сознание для нас – как неплотно притворенная дверь. Разумней всего было бы, если б ты сейчас ушла и больше не вспоминала об этом сумасшествии; но… – долгое молчание и затем тяжкий вздох… – но я не могу, просто не могу, даже подумать страшно, что ты уйдешь, и больше я тебя не увижу…»
Среброглазый инопланетянин протянул руку и коснулся голубого самоцвета на тонкой цепочке, свисающего с шеи Джуди.
«Мы пользуемся ими – иногда – при обучении детей. Взрослым они уже не нужны. Это был подарок в знак нашей любви; не самый мудрый поступок, сказали бы наши старейшины. Но если твое сознание достаточно открыто для того, чтобы научиться пользоваться камнем – тогда, может быть, у меня получится иногда достучаться до тебя и проведать, все ли в порядке с тобой и с малышом».
Джуди перевела взгляд на камешек, синий, как звездчатый сапфир, с мерцающими в глубине крохотными огоньками; потом печально подняла глаза. Инопланетянин был выше, чем простые смертные и очень изящно сложен; длинные чувствительные пальцы, очень светлая кожа, бледно-серые, едва ли не серебряные глаза, длинные, почти бесцветные волосы, свисающие до плеч невесомым шелковым покрывалом, и босые, несмотря на холод, ноги – все в нем было необычно и прекрасно, до предела, до боли. Бесконечно нежно и грустно он обнял Джуди и на мгновение прижал к себе; она ощутила, что это не обычный жест, а уступка ее отчаянию и одиночеству. Разумеется – зачем расе телепатов внешние проявления эмоций?
«А теперь ты должна уйти, бедняжка моя. Я провожу тебя до опушки, дальше тебе покажет дорогу маленький народец. Я боюсь ваших людей, милая, они такие… необузданные… и сознание их непроницаемо…»
Джуди поднялась, не сводя глаз с инопланетянина; и ее собственный страх расставания немного рассеялся, стоило ей ощутить чужую боль и горе.
– Понимаю… – вслух прошептала она, и осунувшееся лицо среброглазого неуловимо просветлело. – «Мы еще увидимся?»
«Столько всяких возможностей перед нами, дитя мое, и хороших, и плохих. Не знаю; боюсь что-то обещать».
Невесомым касанием он окутал ее в отороченный мехом плащ. Она кивнула, пытаясь сдержать слезы; только когда его высокая фигура скрылась за деревьями, она разрыдалась и позволила маленьким пушистым созданиям увлечь ее в путь по незнакомым тропам.
– Вы – подозреваемый номер один, – жестко произнес капитан Лейстер. – Вы никогда не скрывали, что не хотите улетать отсюда; теперь компьютер испорчен – можете считать, что своего вы добились.
– Нет, капитан, вы ошибаетесь. – Морэй, не мигая, смотрел прямо в глаза Лейстеру. – Я с самого начала понимал, что мы застряли тут навсегда. Да, признаюсь, во время… как бы это обозвать, черт побери?.. массовый улет? Да, во время массового улета мне приходило в голову, что не работай компьютер, все было бы куда как проще; по крайней мере, вы перестали бы притворяться, будто в наших силах починить корабль…
– Я не притворялся, – ледяным тоном перебил его Лейстер.
– Как вам угодно… – пожал плечами Морэй. – Хорошо, значит, вы перестали б играть в свои игры и занялись бы наконец серьезным делом – нашим тут выживанием. Но я не портил компьютера. Что греха таить, такая мысль могла бы прийти мне в голову – но я же в компьютерах совершенно не разбираюсь; я даже не знаю, что там, собственно, надо портить. Допустим, я мог бы его просто взорвать – смутно припоминаю, что слышал какой-то взрыв – но дело в том, что когда я услышал взрыв, я лежал на грядке и… – он смущенно хохотнул, – имел плодотворную, как никогда и ни с кем, беседу с капустной рассадой – или еще с чем-то в том же роде.
– Никто не взрывал компьютера, – нахмурился Лейстер. – Да и, в общем-то, не портил. Просто была стерта часть программ. Это под силу любому грамотному человеку.
– Любому грамотному человеку, понимающему в космических кораблях, – поправил его Морэй. – Капитан, ума не приложу, как бы мне убедить вас… но я ведь эколог, не техник. Я даже простейшей компьютерной программы не напишу. А если компьютер работоспособен, из-за чего весь сыр-бор? Нельзя, что ли, его перепрограммировать – или как там это называется? Что, эти пленки – или о чем там речь – такие незаменимые?
И это Лейстера убедило. Морэй действительно не понимал, о чем речь.
– К вашему сведению, – сухо произнес капитан, – в компьютере содержалась примерно половина всех накопленных человечеством знаний по физике и астрономии. Даже будь под моим началом человек пятьдесят действительных членов Эдинбургского Королевского Астрономического общества, только на восстановление астрогационных программ им потребовалось бы лет тридцать. И это, кстати, еще не говоря о медицинских программах – что с ними, мы пока не успели проверить – или о Большом Корабельном информатории. В общем, это акт вандализма почище поджога Александрийской библиотеки.
– Что ж, могу только повторить, что я тут ни при чем – и понятия не имею, кто бы мог это сделать, – сказал Морэй. – Поищите лучше среди своих людей; наверняка это должен был быть кто-то с техническим образованием… – он издал сухой, невеселый смешок, – и чрезвычайно устойчивой психикой. Кстати, Медслужба еще не выяснила, что это было?
– Лучшее предположение, какое мне пока доводилось слышать, – пожал плечами капитан, – это что ветер принес с пылью какой-то мощнейший галлюциноген. До сих пор не удалось выяснить, какой именно – и, боюсь, не удастся, пока все более или менее не утрясется в госпитале.
Морэй покачал головой. Убедить капитана, что он ни при чем, ему удалось – но, честно говоря, он и сам был не больно-то рад тому, что компьютер вышел из строя. До тех пор, пока все усилия Лейстера направлялись на ремонт корабля, он не очень мешал Морэю в организации жизнеспособной колонии. А теперь, оставшись без корабля, мог начать путаться под ногами. Только сейчас Морэй понял бородатую шутку насчет Космофлота: «Капитана не отправить в отставку – проще пристрелить».
По спине пробежал холодок, и Морэй неуютно поежился. По натуре он был довольно спокойным человеком – но за последние тридцать шесть часов открыл в себе много неожиданного… и даже неприятного, если не сказать опасного. «Не исключено, что в следующий раз кто-нибудь вспомнит эту старую шутку и примет ее за руководство к действию… Откуда я взял, что будет следующий раз? И, может, не кто-нибудь, а я сам – за что теперь можно ручаться?»
– О потерях уже докладывали? – поспешно спросил он, гоня подальше такие мысли.
– Погибших девятнадцать человек – от медслужбы подробного рапорта еще не было, но, по меньшей мере, четверо больных умерли по недосмотру, – отрывисто сообщил Лейстер. – Два самоубийства. Одна девушка порезалась битым стеклом и умерла от потери крови – но это, скорее, не самоубийство, а несчастный случай. И… про отца Валентина вы, наверно, уже слышали.
Морэй устало прикрыл глаза.
– Слышал. Но без подробностей.
– А подробностей никто и не знает, – произнес Лейстер. – По крайней мере, никто из живых. Да и сам отец Валентин толком ничего не помнит – и не вспомнит, если Ди Астуриен не решит вколоть ему чего-нибудь сильнодействующего. Я слышал только, что вроде бы наш капеллан прибился к группе электриков, занимавшимися всякими безобразиями у ручья… э-э, сексуальными безобразиями. Словом, форменные Содом и Гоморра. Когда первая волна безумия пошла на убыль, он осознал, что произошло, вынести этого, судя по всему, не смог и принялся резать глотки.
– Значит, насколько я понимаю, одно из самоубийств – это отец Валентин?
– Нет, – покачал головой Лейстер. – Судя по всему, когда он окончательно пришел в себя, то уже в самый раз, чтобы осознать, что самоубийство – тоже смертный грех. Смех, да и только; похоже, я уже начинаю осваиваться с прелестями вашей милой планетки – только о том и думаю, насколько проще все было бы, не остановись отец Валентин на полпути. Теперь придется судить его за убийство; да еще решать – или устраивать референдум – вводить ли тут смертную казнь.
