Чародей звездолета «Агуди» - Никитин Юрий Александрович (книги без сокращений TXT) 📗
Поселения кобызов я узнал еще до того, как Мочарский, глава районной управы, указал на них и начал объяснять, какие хорошие люди поселились, как с ними хорошо, это не чечены какие-нибудь злые и дикие. А эти уважительные, работоспособные, трудолюбивые и – счастье-то какое! – непьющие.
На лугах пасутся огромные стада, коровы тучные, толстые, с отвисшим переполненным выменем. Перед самой околицей догнали отару овец, пастухи бросились сгонять животных с дороги, я представлял, как дергается и нервничает Крамар, сейчас мой автомобиль – идеальная мишень, овец столько, что непонятно, где они помещаются в таком небольшом селе, разве что кобызы спят с овцами в одних помещениях…
Едва миновали овец и поравнялись с первым домом, дорогу перегородило огромное стадо гусей, раскормленных, боярски наглых, неторопливых, они двигались в сторону блистающего неподалеку озера, там и так уже бело от этих крылатых. Геннадий намеревался уже двинуть напролом, я сказал предостерегающе:
– Потерпи! Может быть, это те самые гуси, что Рим спасли.
– Откуда?
– А кобызы ведут свой род от Навуходоносора… или еще давнее.
– Ну и что?
– Как видишь, помогает. Не растворились среди народов.
Он отмахнулся:
– Наши ведут то от скифов, то от пеласгов… даже от этрусков! Не помогает.
Я усмехнулся: начитанный у меня шофер. Тоже ищет пути, как Русь обустроить без труда и усилий, без инвестиций и капиталовложений, то есть ищет чисто русский путь, а-ля щука из проруби, золотая рыбка, хотя, если признаться, у нашей золотой рыбки мало разницы с Аладдиновым джинном или пещерой Али-Бабы.
Машины миновали околицу, из-за заборов выглядывает детвора. Их мордашки торчат почти над каждой доской, кругленькие, веселые, смеющиеся, с блестящими, черными, как маслины, глазами.
Мочарский вздохнул:
– Когда возвращаюсь отсюда домой, в ушах до ночи звенят их голоса… А у нас как в могиле. Тихо-тихо.
– Ну так уж и тихо, – подал голос Карашахин. – А добрый привычный мат?
– Мат – это да.
– Много?
– Нет, слова тоже бывают. Да еще пьяные песни. Правда, тоже из мата.
Машина притормозила, мимо проплыли скученные люди в ярких одеждах, охрана оттесняла их от дороги, мы мягко остановились перед самым большим домом, чистеньким, украшенным, стены оплетены виноградом. Подбежал охранник, но Крамар сам открыл переднюю дверь и вышел, я дождался, пока меня выпустят. Из следующей машины, кряхтя, выбрался Новодворский.
На меня смотрели жадно, с интересом, с не меньшим интересом всматривался и я, сердце в груди болезненно сжимается, я просто чувствую, как большая холодная жаба ложится на него сверху и давит всем весом.
Дома – настоящая русская деревня, типичные дома, ничего в них узбекского или вообще восточного. И заборчики больше похожи на украинские плетни, за ними сады, красные от созревших вишен.
В сторонке двухэтажный дом, очень добротный, совсем не деревенский, больше похожий на особняк «нового русского», на пороге появился невысокий крепкотелый человек в зеленом халате и с белоснежной чалмой на голове. Руки скрестил на животе, пальцы перебирают четки, лицо волевое, глаза из-под тюрбана смотрят пытливо. Я чувствовал, что волосы у него короткие и жесткие, стрижка ежиком, как у нас привычно изображают прусских баронов, так вот это и есть прусский барон по-кобызски: с темным татарским лицом, глаза смотрят умно, остро, с легкой смешинкой, стоит спокойно, как будто не перед президентом, а перед достигшим высот учеником, опрятный, с мягкой улыбкой фельдмаршала, взирающего на строй молодых отличившихся курсантов.
Он поймал мой взгляд, поклонился с достоинством, Мочарский шепнул:
– Это их аятолла Абдулла Шер.
Я дождался, когда аятолла сошел на землю, сам сделал шаг вперед, он вежливо дождался, когда я протяну руку, президент по этикету первым протягивает даже женщинам, наши ладони встретились. Его пальцы сухие и крепкие, а ладонь теплая, в ней чувствуется расположение, если в ладони может что-то чувствоваться.
– Приветствую вас, господин президент, – сказал он надтреснутым, как сухое дерево, голосом. – Приветствую на земле, где мы нашли убежище. На вашей земле!
– Это земля моих предков, – ответил я. – Русский народ всегда отличался гостеприимством и всегда оказывал всяческую помощь гонимым и страждущим.
– И он это доказал, – сказал аятолла проникновенно. – Мы всегда это будем хранить в сердцах!
– Это всего лишь наш долг, – ответил я с высокопарностью. – Мы не могли иначе!
– Спасибо вам, господин президент!
– Я ни при чем…
– Но я в вашем лице благодарю всех русских людей…
Я развел руками:
– Говорю же, не стоит, это просто долг всякого человека…
Новодворский наконец с важностью вставил и от себя слово:
– Здесь мы поступаем, как настоящие европейцы!..
– Да-да, – подтвердил я. – И как европейцы… и вообще как должны поступать люди.
Мочарский подошел, я заметил, с каким напряжением он вслушивается в разговор, где уже начались повторения одних и тех же дежурных фраз. Поймав мой взгляд, он поклонился, предложил:
– Господин президент, я полагаю, что есть смысл отпустить нашего доброго хозяина. Не хотите ли посетить нашу управу, оставить запись в книге? Все будут счастливы.
Он что-то недосказывал, и я, хотя намеревался подвезти его до его управы, подбросить, так сказать, по дороге, наморщил лоб и сказал важно:
– Да-да, вы правы, но у нас, увы, день расписан по минутам… Дорогой Сергей Владимирович, благодарю вас за радушный прием. Спасибо, спасибо. Дайте пожму вашу руку, передавайте привет домашним, а мы, увы, отбудем. У вас хорошо, сам бы здесь поселился, но работа, работа…
Он кланялся, едва не прослезился от избытка чувств, добрый и простодырый, как только и попал на такой крупный пост, ему бы колхозным бригадиром, не выше, разве что так и было, а потом с приездом кобызов село разрослось, стало районным центром?
Мне показалось, что далеко-далеко группа молодых парней перехватила троих или четверых, что пытались прорваться в нашу сторону, оттеснили. Я обратил недоумевающий взгляд к Мочарскому, тот сказал поспешно:
– Какие-нибудь с прошениями!.. Работать не хотят, все ждут, что им богатые спонсоры за так денег отвалят!.. Никчемный народ…
Крамар отправился с первой машиной, Карашахин сел на его место рядом с шофером, рядом со мной сел Новодворский, от его туши стало не только тесно, но и жарко, а кондишен никак не мог поглотить запах его мощных дезодорантов. Машина плавно вырулила на дорогу. Я спросил мрачно у Карашахина:
– Что случилось?
– Да ничего, – ответил он, – просто мне кажется, вам для полноты картины стоит посмотреть и еще кое-что…
Голос его звучал загадочно и мрачновато. В машине словно бы потемнело, я ощутил дыхание иной жизни, спросил почти враждебно:
– Что там?
– Село, – ответил он. – Обыкновенное село. Отличается прежде всего тем, что сейчас вы смотрели Отрадное, куда прибыли первые кобызы.
– А едем?
– В Хагалак-Тюрку, – ответил он и добавил, не дожидаясь нового вопроса: – Это их самое новенькое село.
Новодворский обронил задумчиво:
– Ну, это вообще-то правильно. Увидеть самое старое и самое молодое, а остальные укладываются между этими двумя. Так?
– Абсолютно верно, – отозвался Карашахин. – Абсолютно.
