Куда приводят мечты - Мэтисон (Матесон) Ричард (читаем книги TXT) 📗

Я взглянул на него с любопытством.

— Иногда бывает возможным объединить несколько сознаний для связи с кем-то, кто остался на Земле, — объяснил он. — Не словесной связи, — быстро добавил он, увидев выражение моего лица. — Эмоциональной. Для того чтобы подбодрить и утешить этого человека.

— Ты это сделаешь? — спросил я.

— Я устрою это, как только появится возможность, — пообещал он. — А сейчас положи руку на голову Кэти и возьми меня за руку.

Я сделал это и немедленно оказался рядом с ним на краю огромного амфитеатра, находящегося ниже уровня земли. Все пространство было заполнено людьми.

— Где мы? — спросил я, выпрямившись.

— Позади Дома музыки, — ответил он.

Я осмотрелся. Это зрелище в сумерках было поразительным — спускающиеся ряды амфитеатра, окруженного лужайками и цветочными клумбами.

— Здесь сейчас будет концерт? — спросил я.

— Тут есть человек, который все тебе объяснит, — сказал Альберт с улыбкой.

И он развернул меня.

Я сразу же его узнал, Роберт. Он почти не изменился, с тех пор как я видел его последний раз. У него был здоровый, энергичный вид, но он не помолодел и выглядел таким, как я его запомнил.

— Дядя! — воскликнул я.

— Здравствуй, Крис! — приветствовал он меня. Мы обнялись, и он посмотрел на меня. — Итак, ты теперь с нами, — произнес он с улыбкой.

Я кивнул, улыбнувшись в ответ. Дядя Свен всегда был очень дорог мне, ты ведь знаешь.

— Кэти, девочка моя, — сказал он, наклонившись, чтобы погладить собаку.

Та была явно довольна, что видит его. Он распрямился, снова мне улыбнувшись.

— Ты удивлен моим видом, — промолвил он. Я не знал, что сказать.

— Естественное любопытство, — заметил он. — Находясь здесь, человек вправе выбирать себе возраст. Я предпочитаю этот. Глупо ведь было бы встречать здесь только молодых людей, правда?

Я не мог не рассмеяться, заметив лукавый взгляд, брошенный им в сторону Альберта.

Альберт тоже рассмеялся, потом сказал мне, что попытается организовать переключение мыслей прямо сейчас.

После того как он ушел, я рассказал дяде про Энн, и тот кивнул.

— Переключение поможет, — успокоил он меня. — Я видел его в действии.

Его уверенная манера придала мне сил. Я смог даже улыбнуться.

— Значит, ты занимаешься музыкой, — сказал я. — Меня это не удивляет.

— Да, музыка всегда была моей большой любовью, — откликнулся он и, указав на траву, предложил: — Давай присядем. Здесь тебе понравится больше, чем в амфитеатре, — не скажу почему. Пусть это будет сюрпризом.

Мы сели, и Кэти улеглась рядом с нами.

— Здесь часто исполняют музыку? — спросил я.

— О да, она играет заметную роль в Стране вечного лета, — ответил дядя Свен. — Не только как развлечение, но и как способ, позволяющий личности достичь высших уровней.

— Чем именно ты занимаешься? — спросил я.

— Я изучаю наилучшие методы передачи музыкального вдохновения тем, кто обладает композиторским даром на Земле, — объяснил он. — Наши исследования сводятся в таблицы и передаются другой группе, занимающейся усовершенствованием связи с этими талантливыми людьми. Третья группа осуществляет фактическую передачу. Затем… Прости, я расскажу тебе об этом позже — сейчас начнется концерт.

Я не мог понять, откуда он это узнал, поскольку все происходило вне поля нашего зрения, ниже уровня земли.

Да, он был прав: концерт должен был начаться. Я знаю, что ты не любитель классической музыки, Роберт, но тебе, возможно, будет интересно узнать, что главным исполняемым произведением была Одиннадцатая симфония Бетховена.

Я быстро понял, почему дядя предложил сесть выше уровня амфитеатра. Нам предстояло не только слушать.

Едва заиграл оркестр — незнакомую мне увертюру Берлиоза, — как снизу всплыл плоский круг света и застыл на одном уровне с верхними рядами.

Музыка продолжала звучать, а круглое световое пятно обрело плотность, образуя основание для того, что последовало дальше.

Сначала в воздух поднялись четыре отстоящих друг от друга на равном расстоянии столба света. Эти длинные светящиеся колонны балансировали в воздухе, потом медленно сжались и расширились, превратившись в четыре круглые башни, каждая с куполом.

Затем световая плоскость, утолстившись, медленно поднялась и образовала купол над всем амфитеатром. Купол продолжал подниматься, пока не оказался выше четырех колонн, и там застыл.

Вскоре всю эту структуру начали пронизывать самые нежные оттенки цветов. И вместе со звучащей музыкой постоянно менялась подсветка: один неуловимый оттенок сменялся другим.

Поскольку мне не были видны амфитеатр, оркестр или зрители, то выходило, будто передо мной разворачивается какая-то волшебная живая архитектура. Я узнал, что любая музыка излучает формы и цвет, но не всякая композиция создает настолько живые структуры.

Ценность любой мысленной музыкальной формы зависит от чистоты ее мелодий и гармоник. По сути дела, композитор — строитель звуков, создающий здания из видимой музыки.

— Когда музыка кончается, все это исчезает? — прошептал я, тут же вспомнив, что шептать не обязательно, раз мы общаемся мысленно.

— Не сразу, — ответил дядя. — Между отдельными произведениями должна существовать пауза, чтобы форма успела раствориться и не вступила в конфликт со следующей.

Я был настолько заворожен мерцающей архитектурой, что почти не слышал создавшей ее музыки. Я припомнил, что еще Скрябин пробовал сочетать свет с музыкой, и задумался о том, пришло ли к нему вдохновение из Страны вечного лета.

А еще я думал о том, как понравилось бы это зрелище Энн.

Красота цветов напомнила мне о закате, который мы вместе с ней наблюдали в парке секвой.

Это была не та поездка, которую мы совершали с маленьким Йеном. Шестнадцать лет спустя мы впервые смогли поехать в путешествие без детей.

В первый же вечер в палаточном лагере «Ручей Дорст» мы отправились на прогулку за две мили в рощу Мур. Тропа была узкой, и я шел вслед за Энн, все думая о том, какая она милая в своих джинсах, белых кроссовках, красно-белой куртке, обвязанной вокруг талии. Оглядываясь по сторонам с детским любопытством, она то и дело спотыкалась, потому что не следила за тропой. Ей было около пятидесяти, Роберт, а она казалось мне молодой, как никогда.

Я помню, как мы сидели рядышком в роще, скрестив ноги, закрыв глаза, повернув вверх ладони, в плотном кольце пяти огромных секвой. Единственным звуком был слабый, но постоянный шум ветра высоко над нами. В памяти возникла первая строчка стихотворения:

Энн, так же как и мне, понравился этот вечер. Что-то такое было в природе — в особенности эта лесная тишина, — хорошо на нее действующее. Всеобъемлющая тишина наполняла сердце покоем. Это было одно из немногих мест за стенами нашего дома, где Энн совершенно освобождалась от тревог.

В лагерь мы возвращались уже незадолго до заката и остановились отдохнуть около громадной наклонной скалы, выходящей на аллею гигантских красных деревьев.

Мы сидели и любовались закатом, негромко разговаривая. Сначала об этой местности и о том, какой она могла быть, еще до того как ее увидел первый человек. Затем о том, как воспринял это величие человек и как методично его разрушал.

Постепенно мы переключились на разговор о себе, о двадцати шести годах нашей совместной жизни.

— Двадцать шесть, — промолвила Энн, словно до конца в это не веря. — Куда они подевались, Крис?

Улыбнувшись, я обнял ее.

— Они были хорошо прожиты. Энн кивнула.

— Верно, были у нас хорошие времена.

— Почему были? — возразил я. — Сейчас лучше, чем когда бы то ни было, — вот что важно.

— Да. — Она прислонилась ко мне. — Двадцать шесть лет, — повторила она. — Это кажется невероятным.

— Я тебе скажу, чем это кажется, — сказал я ей. — Мне кажется, что только на прошлой неделе я заговорил на пляже в Санта-Монике с хорошенькой стажеркой-рентгенотехником, спросив у нее, который час, а она указала на башенные часы.