Книга семи печатей (Фантастика Серебряного века. Том VI) - Зайкин П. (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
«Эх, что же, в самом деле, — думает Петр Ильич, — есть у меня средства, здоров, а сижу медведем, ничего не делаю и неизвестно о чем тоскую. Чего доброго, еще пить стану! Нет, но дело это! Поеду в Питер и что-нибудь затею, — газету, что ли, издавать начну, живое это дело и интересное, а то получается такое впечатление, как будто я человек ненужный и не знаю, для чего я существую».
Одним словом, решил и поехал. Управляющему оставил на руки все имение, — летом обещал вернуться месяца на два, — и приехал в Петербург к сестре, Варваре Ильинишне Хомутовой, чей муж-то в интендантской истории замешан… Впрочем, все это особенного отношения к рассказанной история не имеет и является уклонением от сути; а посему вернемся к упомянутому странному случаю, который с Петром Ильичем приключился.
Погостил он у сестры недельку и говорит:
— Ну, теперь за дело приняться пора. Буду издавать промышленную газету. Тем более, что биржа меня интересует, и есть у меня кое-какие планы и мысли.
Отыскал нужных людей, сговорился, выработали план и решили начинать. Нужно Петру Ильичу снять квартиру, где мог бы сам жить и при которой редакция была бы.
Отправился он в одно утро на поиски. Нанял извозчика и давай ездить по улицам, расположенным недалеко от центра. Ездит и посматривает на билетики, где квартира сдается. Пересмотрел много квартир — не нравится, не может себе найти подходящую, да и только; даже надоело искать. (Здесь, собственно, и начинается история, а обо всем прочем можно бы и не упоминать.)
И вот видит Петр Ильич дом с билетом о сдаче квартиры. Дом, как дом — большой, петербургский, немного старый и мрачный, но интересной архитектуры. «Давай, — думает, — взгляну, что за квартира».
Позвонил дворнику. Тот вышел, бороду почесал и говорит:
— Пожалуйте, барин, квартира хорошая, благодарны будете.
Повел он Петра Ильича наверх, показал квартиру; действительно, квартира хорошая, со всеми удобствами и очень дешево. Петр Ильич даже удивился; немного только нежилой сыростью попахивает, но и то дворник уверил, что много топить будет и сырость прогонит.
Долго осматривал Петр Ильич квартиру, обращая внимание на все мелочи, во все вникал и все обусловливал. Человек он солидный, привыкший к домовитости, и хорошее впечатление произвел на дворника, очень расположил его к себе.
Квартира Петру Ильичу понравилась, и он решил ее снять. Сказал дворнику, когда переедет, и сунул ему на прощанье трехрублевую бумажку на чай.
Дворник, удивленный подобной щедростью, снял шапку, усиленно кланялся и бормотал:
— Очень вам благодарны, барин; дай Бог вам счастливо в квартире жить, и вопче всякого благополучия.
Но, спускаясь за Петром Ильичом с лестницы, становился все озабоченнее и угрюмее, несколько раз вздохнул и произнес: «Эх!..» А на самом низу, после некоторых расспросов Петра Ильича о том, кто жил в этой квартире, снял шапку и затоптался на месте, озадаченно почесывая затылок. Наконец пристально, с грустью посмотрел Петру Ильичу в лицо и сказал со вздохом:
— А что я вам, барин, скажу… Эх, говорить ли…
— В чем дело? — спросил заинтересованный Петр Ильич.
Дворник решительно тряхнул головой.
— Эх, барин, должен я вам сказать… Очень вы хороший барин, и жалко мне вас, другому не сказал бы, а вашей милости не могу… Против своей же пользы иду, потому хороший вы жилец, и должен вас предупредить…
— Да в чем дело, говори толком?
— Не снимайте, барин, этой квартиры! Неладная она. Верьте совести, жалко мне вас. Снимете — пропала ваша головушка. Против своей пользы иду, а не могу… Хороший барин…
— Ничего не пойму.
И рассказал дворник Петру Ильичу следующее:
«Жил в этой квартире много лет один человек. Говорили про него, что очень богач и скуп. Родных и знакомых у него не было, а может, и были, да только он никого не принимал, почти не выходил из дома, прислуги не держал и вел очень странный образ жизни. Как-то заметили, что долго старик не показывается. Прошло еще несколько дней — пробовали стучать к старику, — никто не отвечает, только суетня мышья на полу слышна из-за двери. Послали за полицией, дверь взломали, открыли, а в квартире смрад нестерпимый, грязь, везде груды тряпок, ломаной мебели, всякого ненужного старья, везде крысы огромные суетятся да прячутся. А старик-то в столовой на крюке висит, страшный-престрашный и весь почти уже сгнил.
Много тысяч денег нашли в квартире у старика припрятанными. Объявился на них какой-то наследник. А только, рассказывают, он вскоре после этого сам повесился, — не впрок пошло ему наследство.
Квартиру очистили, отремонтировали, привели в порядок и сдали другому жильцу. Переехал жилец, — почтенный человек, — ждал семью из другого города, а пока был один с прислугой.
И что же? Через неделю его нашли повесившимся на тот же крюке.
Квартиру эту считают проклятой. Слухи об удавленниках распространились, и никто в ней не хочет жить. Так она и стоит пустой».
Дворник развел руками.
— Как увидел я, какой вы есть, так мне вас жалко стало, что и сказать не могу. За что, думаю, человек пропадет? Что он мне на водку дает, так его на погибель из-за этого пуще? Нет, не христианское это дело! Уходите, бегите от проклятого места подальше, не возьму греха на душу.
Петр Ильич выслушал и рассмеялся. Такой отчаянный человек, ни во что не верит.
— Ну, что за вздор ты тут рассказываешь? Не боюсь я никаких удавленников. Мало ли что до меня было, — я и знать не хочу. Нарочно поселюсь, чтобы показать, насколько нелепы предрассудки. Случайное совпадение двух самоубийств… Не явятся же покойники ко мне ночью в спальню? Сейчас же и задаток дам.
Дворник только руками развел.
— Господь с сами, я по совести, по-христиански, воля ваша. Только не советую, барин… Против своей же пользы… Проклятая квартира!..
Петр Ильич тотчас переехал и ухмыляется. «Посмотрим, — говорит, — как ко мне удавленники явятся. Глупый народ всякой чепухе верит…»
Купил мебель, расставил, устроил редакцию, побывало у него всякого народу достаточно, — незаметно первый день прошел. Прислуги еще не нашел, обходился пока услугами швейцара и дворника. Квартира вышла уютной, светлой, даже веселой…
В хорошем расположении духа лег ночью Петр Ильич в постель. Лежал, просматривал газеты и журналы, спать не хотелось. Потом почувствовал усталость, погасил электричество и начал забываться.
Неизвестно, долго ли продолжалось у него это забытье, только чувствует он, — начинает ему томить сердце какая- то необъяснимая тревога и замечает он полусне, как холодом веет на него, а тоска все стискивает больнее и больнее его душу. И так невыносимо жутко стало, такой лихорадочной дрожью затрепетал Петр Ильич, что застонал, в ужасе открыл глаза и бессознательным взглядом в темноту уставился. Еле уловимый шорох почудился ему, воровской, мышиный, и тени какие-то в бесформенно-темном углу шевельнулись. Присел Петр Ильич на постели, дрожит и не понимает, отчего, а рубашка на нем мокрая. И веет по всей комнате необъяснимым, тоскливым веяньем.
Страшно стало ему. Ведь какой был рассудительный и смелый человек, а тут, как дитя, почувствовал себя слабым и беспомощным. Быстро вскочил и зажег электричество. Все в порядке, комната имеет уютный вид, только сыровато немного. На сердце Петра Ильича смутно; как-то вдруг опустел он, и мысли в голове зашевелились. Почему-то подумалось: жизнь лишена смысла и содержания и не для чего было приезжать в Петербург. Везде одинаково — тоска и ненужность.
И вдруг, невольно переведя взгляд на стену, заметил Петр Ильич, что у стены возле крюка, вбитого для вешалки, стоит длинная, страшно вытянутая фигура и смотрит на него удивленными вылезшими глазами. Не разглядел лица Петр Ильич. Закричал дико и пронзительно, звериным криком, против своей воли. И видит, что стена голая, никого нет. Может быть, это — галлюцинация, бред расстроенного воображения, сон. Но он не спал, он сидел на кровати, поджав ноги, и дремал. Понемногу успокоился и укутался в одеяло, но огня не гасил. «Черт знает что, — сказал он себе, — стыдно перед собой, какого дурака разыграл. Немного нездоровится, почудилось что-то сдуру, а я кричать. Нет, до чего дошел!»
