«Властелин мира» - Дашкиев Николай Александрович (читаем книги TXT) 📗
И все равно там уже побывала чья-то рука. Все провода у переключателей были обрезаны. Но где же концы, ведущие к «адской машине»?
Уже с меньшей осторожностью Щеглов вылез из-под интегратора и, включив мощный прожектор, направил его на фундамент агрегата. Лишь теперь, когда косые лучи обрисовали шероховатость бетона, а от выступов легла длинная тень, удалось заметить: от каждой из опор к внешней стенке бетонной глыбы протянулись неглубокие впадины. Они соединялись в одной точке и шли дальше вниз, под стальные плиты пола.
Значит, Харвуд не солгал. Он действительно обнаружил ультразвуковые приспособления и обезвредил «адскую машину». Эти углубления не что иное, как вновь забетонированные канавки, в которых когда-то проходили провода к мине.
Щеглов извлек медальон профессора Вагнера, раскрыл, внимательно посмотрел на свисток.
«Адская машина», безусловно, осталась замурованной в фундаменте. Извлечь ее оттуда не просто, да вряд ли и нужно: если отсечь провода, по которым мог бы пройти ток, она станет совершенно безвредной.
А если Вагнер хорошо замаскировал где-нибудь хотя бы еще одно приспособление?
«Тогда – конец!» – у Щеглова по спине пробежал неприятный холодок.
Инженер давно вышел из того возраста, когда жизнью рискуют отчаянно, без нужды. Хлебнув горя, познав счастье, он вовсе не собирался отправляться в иной мир и хорошо усвоил, что против хитрого и лукавого врага нужно действовать также осторожно и хитро. Но сейчас медлить было нельзя.
В конечном счете, он согласился на предложение Харвуда с тем, чтобы бороться и победить, – пусть даже ценой собственной жизни. Если мина не обезврежена – прежде всего будет разрушен этот интегратор, который в руках Харвуда может принести людям очень много бедствий…
Резким движением Щеглов поднес к губам свисток, дунул в него изо всех сил… и, выждав несколько секунд, вздохнул с облегчением.
Теперь инженер почувствовал даже раздражение: проклятый Харвуд! Все же он сильный враг и сломить его будет нелегко!
Петерсон вошел в лабораторию ровно в девять, нечленораздельно пробормотал приветствие, ткнул в руки Щеглова бутерброд:
– Ешьте.
– Тсенкью, благодарю! – инженер сел на стол и начал есть, поглядывая на Джека своими холодными серыми глазами.
Невзирая на усталость, у Щеглова было чудесное настроение: кажется, удалось найти одно из повреждений. Интересно, заметит ли это Петерсон?
– Нет, там я уже проверил. Следующий каскад.
Так и есть, пропустил!
– Послушайте, дорогой, я отсюда вижу, что индикатор пляшет как бешеный Неужели вы не догадываетесь, что этот контур расстроен?
Петерсон дернулся, еще раз проверил показания приборов, и его одутловатое лицо мгновенно стало багровым:
– Благодарю. Но не хотите ли вы пойти отсюда ко всем чертям?
– Нет, – Щеглов поспешно проглотил последний кусок бутерброда и подошел к интегратору. – Вы ведь знаете, что одному здесь не справиться. Я вам помогу.
Когда расстраивается колебательный контур сложной радиоаппаратуры, настроить его не так-то просто. Над этим узлом Щеглов и Петерсон возились часов пять. Наконец, уже около трех часов дня включили главный интегратор.
Лишь на мгновение вспыхнула и тотчас же потускнела зеленая линия на экране. Но и это был немалый успех.
– Пойдемте обедать, мистер Чеклофф… – сказал Петерсон более дружественным тоном, чем обычно.
– Ну что ж, пойдемте.
Утомленные и довольные, каждый по-своему, они вышли из лаборатории и спустились на первый этаж. Это и была дозволенная трасса выделенного им «жизненного пространства». Лаборатория и бывший кабинет Харвуда на втором этаже да спальня и столовая на первом – вот и все. Запрещалось переступать за красные линии, предусмотрительно прочерченные поперек каждого коридора. Волей-неволей приходилось подчиняться. В первый же день Харвуд показал каждому из «помощников» очень поучительный, как он выразился, фокус: протянутую за красную линию палку немедленно расщепляла пуля. Только внешняя дверь не имела электрической защиты, то она охранялась круглосуточно.
Кроме Харвуда, в лабораторный корпус имел право входить молчаливый, неприветливый повар-китаец. Петерсон и Щеглов не любили его: он вкусно готовил и умело подавал еду, однако имел неприятную привычку торчать у стола и, не моргая, смотреть на обоих сразу своими безразличными невыразительными глазами. Его старались просто не замечать, как не замечают чего-то надоедливого, но неизбежного.
Вот и сегодня: Щеглов ответил молчаливым кивком на поклон повара и уткнулся в книгу. Петерсон хотел сделать то же, но вдруг, вспомнив что-то, спросил:
– Скажите, где Гарри Блеквелл?
Китаец пожал плечами.
– Высокий, худощавый, светловолосый, – объяснил Петерсон. – Он работал два месяца назад в этой лаборатории вместе со мной.
Казалось, китаец начал что-то припоминать, но потом повторил свое движение.
– Осел! – проворчал Петерсон.
Повар не шелохнулся. Все, что касалось его лично, он пропускал мимо ушей. Но свое дело он знал хорошо. Едва Щеглов потянулся за минеральной водой, китаец, как всегда, предупредил его движение: схватил стакан и бутылку. Однако его рука почему-то вздрогнула, и на руки инженера брызнуло несколько капель влаги.
– Простите, мистер! – китаец очень испугался, выхватил салфетку, начал вытирать Щеглову руки.
– Ах, оставьте! – недовольно сказал инженер. Лакеев он не выносил.
– Простите, простите, мистер!
…И вдруг Щеглов ощутил на своей ладони нечто тяжелое, металлическое. Он взглянул и не поверил своим глазам: патроны к его пистолету! Шесть штук – комплект!
Китаец стоял за спиной Петерсона – по-прежнему безразличный, молчаливый. Лишь на одно мгновение его глаза сверкнули радостно, лукаво да на губах проскользнула теплая дружеская улыбка.
Глава XVI
Ми-Ха-Ло
Длинный, узкий ствол хорошо замаскированной ветвями и травой пушки медленно передвигается слева направо. А в ложбине, в каких-нибудь ста метрах отсюда, – также вправо, – по временному мосту через болото переползает большой пятнисто-зеленый бронетранспортер.
Осталось подать сигнал – и американский термитный снаряд, вылетев из американской противотанковой пушки, пронижет американскую броню и выкурит из бронетранспортера тех нескольких, что замерли у пулеметов и тревожно поглядывают на враждебные им дебри.
Но сигнала все нет и нет.
Смуглый юноша-наводчик укоризненно и умоляюще поглядывает на командира, а тот, оторвавшись от бинокля, отрицательно качает головой:
– Нельзя, Чен! Нельзя!.. – командиру, пожалуй, то же хочется поджечь этот бронетранспортер, но есть что-то более высокое, более важное, заставляющее его сдержать порыв. – Не имею права, Чен!
Юноша обиженно надул толстые, по-детски – розовые губы, но глянул на часы и вскрикнул:
– Двенадцать!.. Что передать?
– Все в порядке. Один – на Гринхауз. Оттуда – ничего.
Устроившись на ящике радиостанции, юноша начал торопливо шифровать сводку.
Все здесь американское и английское: авторучка, блокнот, часы, пушка, радиостанция. А люди – местные. И новейшая «импортная» техника им, вероятно, по вкусу.
– Быстрее, Чей! – торопит командир, стуча пальцем по циферблату хронометра. – Ты опоздал на три минуты.
– Ми-Ха-Ло тебе этого не простит!
– О, Ми-Ха-Ло – знаменитый радист! – грустно вздохнул юноша, включая радиостанцию. – Его передатчик поет как цикада!.. А мой…
Он не докончил: в наушниках послышалось громкое повизгивание передатчика партизанской базы. Но оно походило не на пение цикады, а скорее на пулеметную очередь.
Чен едва поспевал записывать. За полторы минуты приема он изрядно вспотел, и все же был вынужден передать сигнал «РПТ» – «Повторите!». Зато и свою сводку он прострочил ключом буквально за несколько секунд и лишь тогда вздохнул с облегчением.
Командир наблюдал за юношей с дружеской улыбкой:
– Ну, передал тебе Ми-Ха-Ло «сто чертей»?
