Тайны господина Синтеза - Буссенар Луи Анри (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗

Еще один слой — и меридианы каркаса достигнут четырех с половиной метров в высоту. Однако здесь возникли трудности. Если продолжать наращивать трубки, вся конструкция, не успев взмыть вверх, тут же и обрушится под тяжестью все новых и новых секций арки.

Во избежание такого поворота дел следовало скомпенсировать силу тяжести свода. С этой целью извлекли со склада большое количество прямых метровых металлических прутков с отверстиями на концах, равными ширине меридианных трубок. По мере наращивания каркаса, прутками стягивали соседние колена арочных дуг в местах соединения дугообразных трубок друг с другом. Таким образом, триста пятнадцать меридианов оказались крепко связанными параллелями, что позволило и превратить все строение в целостный блок.

Эта операция, кажущаяся легкой только на первый взгляд, закончилась без каких бы то ни было происшествий, достойных упоминания. Кули с удивительной быстротой, но при этом сохраняя полную бестрепетность небьющейся китайской вазы, воздвигли весь громадный металлический частокол с необыкновенной сноровкой и ловкостью.

Кстати сказать, все составные части купола изначально были так хорошо подогнаны друг к другу, что их оставалось только составлять и затягивать болтами. Наиболее сложным оказался их подъем с помощью канатов. Но и эта операция единственная, требующая приложения некоторой силы, — выполнялась более чем достаточными по численности бригадами и не вызвала каких-либо осложнений.

Когда каркас полностью собрали, прежде чем приступить к монтажу стеклянного покрытия, Алексис Фармак, действуя, как всегда, согласно плану Мэтра, приступил к установке некоторых аппаратов, назначение которых должно было выясниться лишь впоследствии.

Многочисленные медные стержни пяти сантиметров в сечении и длиной в пять, семь и десять метров с размещенными на концах сферами более тридцати сантиметров в диаметре были установлены под куполом на фарфоровые изоляторы. Они размещались на разной высоте и были снабжены проводами, покрытыми гуттаперчевой изоляцией [187].

Задействовано было и большое количество трубок из вулканизированного каучука [188], чтобы впоследствии установить коммуникации между аппаратурой, расположенной внутри, и многочисленными аппаратами, установленными снаружи.

Затем китайцы, успевшие побывать и водолазами, и строителями, превратились в стекольщиков-витражистов [189]. Из трюмов всех судов безостановочно извлекались ящики, наполненные тысячами и тысячами кусков листового стекла. Задача состояла в том, чтобы превратить громадное сооружение в некую разновидность теплицы.

Химик пользовался теми методами, к которым прибегают строители оранжерей, с той только разницей, что каждое стеклышко промазывали быстро сохнущей герметизирующей замазкой, вскоре становившейся такой же твердой, как само стекло.

Эта операция (от нее зависела водонепроницаемость купола) исполнялась с крайней тщательностью. Рабочие трудились под неусыпным вниманием бригадиров. Сам Алексис Фармак, желая удостовериться, что работы производятся со всей возможной тщательностью, собственной персоной несколько раз в день влезал на купол.

Достойнейший химик, принимая — и совершенно справедливо — свои задачи всерьез, стал таким образом самым занятым человеком из всего командного состава. Дни для него пролетали с такой скоростью, что он почти полностью потерял чувство времени.

А его коллега-зоолог? Тот бил баклуши и для человека, который с самого детства с головой ушел в учебу, вел себя по меньшей мере странно. Вот уже две недели для юного господина Артура часы тянулись нескончаемо; он ни разу не открыл книги, не написал ни единого слова.

Все видели, как зоолог с меланхолическим видом слоняется из каюты в лабораторию и обратно или долгими часами полулежит в качалке и наблюдает, как трудятся рабочие. Даже его прекрасный аппетит был уже не тот, что несказанно огорчало корабельного кока, большого мастера своего дела, который очень любил, когда его талантам отдавалось должное настоящими гурманами. (Господин Синтез, хоть и не питался, как обычные смертные, тщательно подбирал поваров, а его хлебосольный стол бы столь же обильным, сколь и разнообразным.)

В конце концов молодой профессор почти перестал спать, его свежий цвет лица поблек, под глазами образовались круги, брюшко опало.

Так как с первого же момента господин Артур вызвал живейшую неприязнь у всего командного состава, раздражив и капитана, и его помощников, и даже механиков своим высокомерием и чванством, своей претензией на роль всезнайки и остроумца, его вежливо, но неуклонно избегали, и таким образом он находился в полной изоляции — не с кем было даже перекинуться словом.

Однако само по себе одиночество не могло быть причиной столь разительных перемен, во всяком случае, оно не должно было отбить у него тягу к знаниям. Здесь крылась какая-то загадка, впрочем, загадка, пожалуй, никого не интересующая.

Между тем юный господин Артур, устав качаться в шезлонге и слоняться по палубе как неприкаянный, подался на атолл — якобы вблизи посмотреть на ход работ, а на самом же деле, чтобы сбежать от своего мучительного одиночества.

В душе Алексис Фармак был человек добрый. Если не нападать впрямую на его научные убеждения и не делать ядовитых намеков на его пристрастие к взрывчатым веществам, то он оставался склонным к всепрощению и ни на кого не держал зла. Фанатично преданный науке и любящий ее ради нее самой, наш профессор углублялся в свои занятия без тени выгоды или корысти, доходя до полного небрежения практическими сторонами жизни. Поэтому-то, как только господин зоолог прекратил сомнительные шуточки в его адрес, Алексис Фармак тотчас же выкинул из памяти все прежние ссоры со своим коллегой.

Поступив на службу к господину Синтезу, Алексис Фармак стал счастливейшим химиком прошлых, настоящих и, должно быть, будущих времен. Мысль, что он участвует в Великом Деле выдающегося ученого, опьянила его, и чувство это, хоть и чисто платоническое, было весьма упоительно.

Склонный, как все счастливые люди, к снисходительности, Фармак охотно принимал общество зоолога и выслушивал его сетования. А тот, раздражительный, нервный, задиристый, уже не сыпал, как раньше, эпиграммами [190], но, рискуя вновь остаться одиноким, словно прокаженный, принимался критиковать и сам проект господина Синтеза, и правильность его исполнения.

Сначала господин Артур утверждал, что лаборатория не устоит ввиду своих колоссальных размеров. Увидев не без тайного недовольства, что она почти закончена, он начинал шельмовать ее общее устройство, все до последнего стеклышка.

— Послушайте, — едко спрашивал зоолог, — разве могут простые стекляшки выдержать натиск непогоды?

— Ой-ой-ой! Как знать! — потирал руки химик.

— Но их же первый налетевший град обратит в осколки!

— Ошибаетесь, дражайший коллега, ошибаетесь! Это стекло — хозяина. Оно небьющееся! Слышите, не-бью-ще-еся. Наш шеф — человек крутой, он, пускаясь в такое предприятие, все до мельчайшей детали обмозговал.

— Что да, то да… И богач к тому же…

— Верно, он так богат, просто дух захватывает.

— Подумать только — столько денег выбросить на ветер!

— Разве то, что мы сейчас делаем, означает выбрасывать деньги на ветер?

— Я не о том! На его месте я бы предпочел насладиться всеми доступными человеку удовольствиями…

— Всего-навсего как доктор Фауст? [191] Это иногда плохо кончается, милейший. Нет, дорогуша, мы, ученые, состоим не из одного желудка!

А зоолог, словно одержимый навязчивой идеей, снова твердил свое:

— Говорят, на борту «Анны» неслыханное количество драгоценных камней…