Летнее утро, летняя ночь (сборник) - Брэдбери Рэй Дуглас (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
«Я моему Биллу такие похороны устроила, каких в округе отродясь не бывало. Цветы? Море! Я прямо слезами обливалась. Сколько было народу? Весь город».
«Видела бы ты, как отпевали моего Лео. Он лежал прямо как живой, будто уснул. Много ли было цветов? Горы! Повсюду, повсюду! А народу!»
«Это что! Вот моего Уилла провожали так… Хор исполнил “Прекрасный остров Где-Нибудь”».
«А народу!» – «А цветов!» – «А пели как!»
Теплый дождь забарабанил ей по темечку. Она погрузилась в сон.
У меня есть, а у тебя нету!
Эгги-Лу не могла дождаться, когда же появится Кларисса, которая на большой перемене прибегала домой обедать. Кларисса, десятилетняя девочка с косичками, жила по соседству и во всем была ее соперницей.
Перегнувшись пополам, Эгги-Лу высунулась из окна навстречу солнышку и окликнула:
– Кларисса, поднимайся ко мне!
– Ты почему прогуливаешь? – крикнула в ответ Кларисса, досадуя, что ее вечная противница валяется в постели, вместо того чтобы изнывать на уроках.
– Поднимайся – узнаешь! – ответила Эгги-Лу и нырнула в кровать.
Кларисса взлетела по лестнице, размахивая связкой учебников, перетянутой сжатым в чумазом кулачке ремнем.
Эгги-Лу откинулась на подушки, закрыла глаза и, довольная собой, объявила:
– У меня кое-что есть, а у тебя нету!
– Говори, – насторожилась Кларисса.
– Захочу – скажу, не захожу – не скажу, – лениво протянула Эгги-Лу.
– Ладно, я пошла обедать, – бросила Кларисса, не поддавшись на провокацию.
– Тогда не узнаешь, что у меня есть, – сказала Эгги-Лу.
– Ну говори же ты! – рассердилась Кларисса.
– Палочка! – гордо объявила Эгги-Лу.
У Клариссы даже опустились брови.
– Что?
– Палочка. Бактерия такая. Микроб.
– Подумаешь! – Кларисса равнодушно помахала книжками. – Микробы у всех есть. И у меня в том числе. Вот, полюбуйся. – Она растопырила обе перепачканные пятерни, весьма далекие от стерильности.
– Снаружи – не считается, – возразила Эгги-Лу. – У меня-то микробы внутри, это совсем другое дело!
Наконец Клариссу проняло.
– Внутри?
– Бегают по дыхательным путям – папа так говорит. А сам улыбается как будто через силу. И доктор тоже. Они сказали, эти микробы обосновались у меня в легких и там проедаются.
Кларисса уставилась на нее как на великомученицу с темными косичками, у которой на фоне крахмальных простыней светится нимб.
– Ничего себе!
– У меня доктор взял эти микробы на анализ и посмотрел через специальный прибор – они так и кишели прямо у него перед носом. Понятно?
Кларисса так и рухнула в кресло. Ее личико залила бледность, но щеки вспыхнули. Превосходство Эгги-Лу явно вывело ее из равновесия. Рядом с этим достижением померкла даже бабочка-данаида, которую Кларисса с поросячьим визгом поймала у себя на заднем дворе, чтобы натянуть нос Эгги-Лу. Такой триумф стоял в одном ряду с выходным платьем Клариссы, украшенным воланами, нежными розочками и бантами. По важности он намного превышал родство Клариссы с дядей Питером, который умел выстреливать из беззубого рта коричневые плевки и ходил на деревянной ноге. Подумать только, микробы! Настоящие микробы, внутри!
– Вот так! – заключила Эгги-Лу, с похвальным усилием сдерживая свое торжество. – Я теперь вообще в школу не пойду. Ни арифметику учить не буду, ничего!
Клариссу будто оглушили.
– И это еще не все. – Самую главную новость Эгги-Лу приберегла на конец.
– Что там еще? – мрачно спросила Кларисса.
Эгги-Лу молча обвела взглядом комнату и уютно свернулась под теплыми одеялами. Через некоторое время она проговорила:
– Я скоро умру.
Клариссу так и подбросило в кресле, и ее волосы разметались в соломенном изумлении.
– Что?
– Что слышала. Я скоро умру. – Эгги-Лу со значением улыбнулась. – Вот так тебе, чтобы не воображала!
– Это ты сейчас придумала, Эгги-Лу! Врунья несчастная!
– А вот и нет! Не веришь – спроси у моих родителей или у доктора Нильсона! Они тебе скажут! Я скоро умру. И у меня будет самый шикарный гроб. Папа так решил. Ты бы слышала, как он теперь со мной разговаривает. Придет вечером, сядет вот в это кресло, где ты сидишь, и берет меня за руку. Мне его почти не видно, только глаза. Странные какие-то. И у нас начинается беседа. Он говорит, что гроб у меня будет золоченый, изнутри атласная обивка, настоящий кукольный домик. И кукол можно будет с собой взять, он обещал. А для моего кукольного домика он купит участок земли, и я там смогу играть без помех, вот так-то, Воображуля! Причем место будет высокое, чтобы я царила над всем миром. И вообще, и вообще, и вообще, я буду самая красивая и в куклы буду играть сколько захочу. У меня будет нарядное зеленое платье, как у тебя, и бабочка-данаида, и встретит меня не какой-нибудь там дядя Питер, а настоящий АПОСТОЛ Петр.
Кларисса сидела с каменным лицом, сгорая от нестерпимой зависти. У нее навернулись слезы, и она в нерешительности поднялась с кресла, не сводя глаз с Эгги-Лу.
Со сдавленным криком она бросилась прочь из комнаты, кубарем скатилась по лестнице, выскочила на свет весеннего дня и, заливаясь плачем, побежала по газону к себе домой.
Как только Кларисса захлопнула за собой входную дверь, ее окружили аппетитные запахи маминой кухни. Мама резала яблоки и укладывала их в подготовленную форму для шарлотки; Кларисса получила выговор за дверной грохот.
– Ну и ладно! – Дочка поерзала розовыми панталончиками по обеденной скамье. – Какая все-таки вредина Эгги-Лу!
Мама Клариссы подняла глаза.
– Вы опять за свое? Сколько раз тебе сказано…
– Она собралась умирать и теперь сидит в кровати и дразнится, дразнится. Вообще уже!
Мать выронила кухонный ножик.
– Ну-ка, ну-ка, повтори, что ты сказала, милая моя?
– Она скоро умрет и теперь надо мной издевается! Мама, ну скажи, что мне делать?
– Что тебе делать? Сейчас? Или когда? – Немое замешательство. Мать вынуждена была сесть на стул; ее пальцы судорожно теребили фартук.
– Надо ей помешать, мама! Чтобы этого не произошло!
– Это в тебе говорит доброта, Кларисса. Ты такая заботливая.
– При чем тут доброта, мама! Ненавижу ее, ненавижу, ненавижу!
– Что-то я не поняла. Если ты ее ненавидишь, то почему собираешься ей помешать?
– Не помогать же ей!
– Но ведь ты сама сказала…
– Мама, ты мне только хуже делаешь! – Она горько расплакалась, кусая губы.
– Одно слово – девчонки. Вас не разберешь. Ты хочешь помешать Эгги-Лу или не хочешь?
– Хочу! Обязательно надо ей помешать! Чтобы ничего у нее не вышло. Чтобы не хвасталась своей… палочкой! – Кларисса замолотила кулачками по столу. – Чтобы не задавалась: «У меня есть, а у тебя нету!»
У матери вырвался вздох.
– Ах вот оно что. Кажется, понимаю.
– Мама, а можно, я умру? Только первой! Чтобы ей утереть нос. Пусть завидует!
– Кларисса! – Под ситцевым фартуком кремосбивалкой зашлось сердце. – Как у тебя язык повернулся! Нельзя говорить такие вещи! Прямо беда с тобой!
– Почему это нельзя? Ей можно, а мне нельзя?
– Да что ты знаешь о смерти? Это совсем не то, что ты думаешь.
– А что это?
– Ну, как сказать… это… это… Господи, Кларисса, что за дурацкий вопрос. Ничего ужасного в этом нет… Естественное явление. Да, вот именно, естественное явление.
Мать разрывалась между двумя правдами. Ведь у детей своя правда – неискушенная, одномерная, а у нее своя, житейская, слишком обнаженная, мрачная и всеохватная, чтобы открывать ее милым несмышленым созданиям, которые с заливистым смехом бегут в развевающихся ситцевых платьицах навстречу своему десятилетнему миру. Тема и в самом деле щекотливая. Как и многие другие матери, она решила уйти от грубых реалий в область фантазии. Бог свидетель, о хорошем говорить проще; да и зачем ребенка травмировать? Поэтому она дала Клариссе такое объяснение, которого та ждала менее всего. Она сказала:
