Губитель максаров - Чадович Николай Трофимович (читать книги онлайн без регистрации txt) 📗
Береговую полосу, в том месте еще довольно широкую, прикрывали не менее полусотни пеших стрелков и около дюжины всадников (клячи которых, правда, отличались от горячих скакунов максаров примерно так же, как коршун отличается от курицы).
Численное превосходство сторонников короля над вольными братьями, высыпавшими прямо на них из зарослей камыша, было так велико, что невольно возникало сомнение в психическом здоровье последних. Загнанный заяц иногда бросается на охотничьих собак, но от этого его шансы на спасение вряд ли увеличиваются.
Королевские воины, до которых очень скоро дошло, что недобитые враги вовсе не собираются сдаваться, а скорее наоборот, рассредоточились за естественными укрытиями и принялись хладнокровно расстреливать вольных братьев, оказавшихся на открытом пространстве. Особой меткости они при этом не проявляли, да и нельзя было требовать ее от бывших торговцев и ремесленников, однако плотность огня была так велика, что пули сами находили себе жертвы.
Вольным братьям не осталось ничего иного, как припасть к земле (и многим уже навечно). Всадники, после первых выстрелов спешившиеся, вновь взобрались в седла и вытащили из чехлов боевые секиры, весьма напоминавшие мясницкие топоры. Прекрасная в своем отчаянии атака вот-вот должна была обернуться мерзкой бойней.
И тогда в дело вмешался Окш.
У него просто не было времени (да и умения, скажем прямо, тоже), чтобы подчинить своей воле сразу всех этих многочисленных людишек, по нелепому стечению обстоятельств ставших вдруг его врагами. Вместо того, чтобы дергать каждого из них за невидимые ниточки страха, вожделения, стыда, жажды самоуничтожения или взаимной ненависти, Окш одним махом разрубил хитро сплетенную сеть вековых предрассудков, сплачивающих отдельные особи в единое целое и предопределяющих почти все стороны их поведения.
Короче говоря, королевские стрелки раз и навсегда лишились общественных инстинктов и ощутили себя чуть ли не космическими личностями, для которых уже не существует таких понятий, как долг, закон, авторитет, мораль, взаимопомощь и чужое мнение. Силу эмоционального потрясения, пережитого ими при этом, можно было сравнить разве что с нравственным падением праведника или с прозрением грешника (что в принципе одно и то же).
Более того, окружающая действительность утратила для этих новоявленных солипсистов всякое реальное значение, превратившись в иллюзию, существующую исключительно в их собственном сознании.
Само собой понятно, что люди со столь экзотическим мироощущением уже не могли ни нападать, ни защищаться. Ведь все вокруг – и уже начавшие потихоньку приближаться враги, и свистящие в воздухе пули, и сам этот воздух, сырой и пряный, и скалы, окрашенные светом неба в цвета киновари, и уходящие в бесконечную даль багровые волны – было лишь частичкой привидевшегося им сна, а кто же будет бороться со своим сном?
Когда сильно отставшие от Окша вольные братья вырвались на оперативный простор, подавляющее большинство королевских стрелков пребывало в глубокой прострации, иногда принимавшей весьма причудливые формы (одни, например, шарили вокруг себя в поисках несуществующих явств и напитков, другие использовали себе подобных вместо кресел или иных предметов мебели, третьи активно занимались самоудовлетворением).
Простым, малообразованным жестянщикам, по собственной воле или по принуждению принявшим сторону Вольного Братства, много страдавшим за последнее время и наконец-то получившим возможность отомстить, не было никакого дела до прихотливой и изящной философии крайнего эгоцентризма. Они принялись дружно расстреливать, а потом и рубить своих недавних противников, которые никакого сопротивления им, естественно, не оказывали и в ответ на удар ножом под сердце лишь блаженно улыбались.
Окш мог легко прекратить резню, но это не входило в его планы. Бой еще только начинался, а сделать в нем неоправданную паузу было то же самое, что сбиться с такта в виртуозной музыкальной пьесе.
Как Окш и предполагал, главные силы королевских стрелков, узнав о бесславной гибели товарищей, всей своей массой бросились в погоню за уходящими вдоль берега вольными братьями.
А те особо и не спешили, тем более что с собой приходилось тащить мертвецов, как своих, так и чужих. В том самом месте, где произошла высадка десанта и где на прибойной волне плясала пустая лодка, из трупов соорудили баррикаду (другого строительного материала, к сожалению, найти здесь было невозможно), оборонять которую поручили Шеду Пике и нескольким его соратникам, заранее согласным драться до последней капли крови.
Остальные вольные братья вновь разделились на две части, только теперь одни вскарабкались на гребень обрыва, а другие спрятались за бортами лодки, которую Окш отогнал подальше от берега.
Вскоре показалось королевское войско, чей строй сужался по мере того, как отдельные отряды втягивались в проход между скалами и озером. Отправляясь в погоню, исход которой теперь был весьма проблематичен (одна только печальная судьба целиком погибшего флангового отряда чего стоила!), эти дураки прихватили с собой все свои знамена и даже военный оркестр, сплошь состоявший из барабанов, литавр и тамбуринов. В поселке оставили лишь лошадей, все время норовивших соскользнуть в глубокую воду.
Когда авангард экспедиции уже достиг импровизированной баррикады, ее арьергард еще только ступил на узкую полоску берега, разбитого многими сотнями ног в кисель.
Едва Шед произвел первый выстрел, в упор сразивший вражеского знаменосца (королевские воины уже вынуждены были двигаться гуськом), как лодка поравнялась с хвостом колонны и засыпала его градом пуль. Почти одновременно со скал полетели увесистые камни.
Все дальнейшее происходило в точном соответствии с планом Окша, помешать которому не могли даже неизбежные для любого сражения досадные случайности. Спасти королевских стрелков мог разве что божий промысел.
Шед, практически неуязвимый для редких вражеских пуль, легко срезал любого, кто рисковал приблизиться к нему ближе чем на десять шагов, и вскоре напротив его баррикады выросла другая, мало отличающаяся от первой. Воины, лишенные свободы маневра, или гибли под градом камней, или вынуждены были, расставшись с оружием, бросаться в воду, где их тоже не ожидало ничего хорошего. Все попытки отступления пресекались дружными залпами с лодки.
Окш, пустивший дело на самотек и занятый только рулем да мотором, поинтересовался у своих пассажиров, как те относятся к проблеме военнопленных.
Оказалось, что такой проблемы для них не существует. Пленный – это мрызл, на котором даже пахать можно. Или какой-нибудь выходец из далеких краев. За тех и выкуп иногда дают. Если не золотом, то лошадями или райскими птицами. А какой пленный из твоего бывшего соседа? Одни только пустые хлопоты. Работать не хочет, выкуп платить отказывается да еще местью угрожает. Обойдемся нынче и без пленных. К рыбам пусть идут, к рыбам.
Теперь, когда война достигла апогея и герои (а в равной степени и мученики) стали появляться пачками, Хавр взял себе за правило как можно чаще наведываться в расположение обеих враждующих сторон. И везде его встречали как своего, охотно знакомили с самыми секретными донесениями, делились планами и пересказывали то, что по разным причинам в донесения попасть не могло.
Ничего удивительного в этом не было – и король, и верховный стряпчий могли усидеть на своих местах только до тех пор, пока их поддерживал Хавр.
После каждого из таких визитов начиналась настоящая работа – вылазки в районы военных действий, посещения только что освобожденных или, наоборот, только что захваченных поселков, кропотливый опрос свидетелей, а затем и предварительные контакты с новоявленными героями.
Для отвода глаз Хавр даже придумал себе соответствующую должность. В Королевстве она называлась «глава геральдической палаты», а в Вольном Братстве – «стряпчий наградной комиссии».
Он лично опрашивал всех особо отличившихся в схватках воинов, а потом решал, заслуживает ли очередной кандидат награды (обычно представлявшей собой некую денежную сумму) или ему нужно погеройствовать еще немного. Особое внимание Хавр обращал на молодежь – этих он даже по головке гладил и по плечу похлопывал, только почему-то всегда по левому.
