Космический вальс - Бондаренко Николай Алексеевич (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Ладно, оставим то, что может быть окрашено личными мотивами. Но чем объяснить последние события, к которым опять-таки причастен Матти? Я так радовалась, когда он привел в наш дом «снегурочку», как он сам назвал Юлию. Пустые, одичавшие комнаты будто вновь озарились, наполнились радостью и новым жизненным смыслом. Отзывчивая, мастерица на все руки, девушка сразу стала нашей, будто родилась и выросла в этом доме. Мы с Юрием сразу, безо всякой натяжки, назвали ее дочерью и лишь удивились: вот так Матти! Где и когда успел найти такую девушку? Откуда она? Кто ее родители? Но сам Матти только многозначительно усмехался и приговаривал: «Потом, потом…» Потом, так потом. Мы не торопили события.
Правда, я стала замечать за Юлией кое-какие несуразности: то вдруг задаст вопрос, на который ответит любой младенец, то буквально ошарашит доскональным знанием сложнейшего математического закона. Свое внимание к нам она проявляла тоже своеобразно – почти без эмоций, но непременно обнимет и поцелует… В общем-то мы были довольны.
А что касается своеобразия личности – на это имеет право каждый человек…
И вдруг ЧП – Юлия таинственно исчезла. Безуспешные поиски в первые дни… Только радиограмма успокоила, от Максима Николаевича. Мы даже удовлетворенно отметили: хороший случай, девушка побывает на далекой могиле своего брата-героя…
Возвращение, однако, ошеломило нас. Случайный ракетоплан доставляет на Землю Юлию и двух тяжелораненых мужчин – Максима Николаевича и художника. Грудь Юлии едва прикрывали остатки платья – почти весь шелковистый материал был использован на бинты. Ничего не скажешь – геройский поступок!
А что было потом! Звонки за звонками! Несколько дней по видеотелефону звучали недоуменные вопросы. Сначала добивался Центр координации: откуда взялся новый взрослый человек? Где учился, где воспитывался? Потом забеспокоились Педагогические центры – как, когда, почему? Ни в одном из них не числится такой девушки – Юлии Петровой!.. Пришлось терпеливо говорить одно и то же: Юлия приемная дочь, обращайтесь к Матти Рану…
Что там объяснял Матти – не знаю. Но однажды все смолкли, и наш видеоаппарат, изрядно потрудившись, заслуженно отдыхал…
Мало-помалу этот случай стал забываться. Но вот вчера Екатерина Павловна Назарова, коллега по школьной работе, рассказала такое, что просто не верится… Оказывается, художник, который вернулся с Веды вместе с Юлией, – сын Екатерины Павловны. Она принесла его дневник.
– Я бы никогда не сделала этого, – дрожащим голосом объяснила она, – но Улугбек ничего не хочет объяснять, избегает меня… к тому же-явные признаки безнравственности… той самой юной особы…
Юной особой, при дальнейших разъяснениях, оказалась Юлия. Естественно, от такого открытия у меня опустились руки, сдавило виски. Екатерина Павловна и плакала, и возмущалась, и просила помочь.
– Я думаю, – сказала я, – лучше всего обратиться к суду общественности. Выяснится, что и как…
Екатерина Павловна поблагодарила меня и оставила дневник сына, чтобы я непременно прочла отмеченные страницы.
Итак, сегодня, через полтора часа, состоится суд общественности. Юлии, естественно, я ничего не сказала – пусть узнает в свое время. А вот Матти нужно обязательно сообщить. Это я успею сделать.
Кончился учебный фильм, и свои размышления я была вынуждена прервать. Вернулась к ним лишь после занятий, переезжая из института в школу.
А в школе – опять дела. Уроков у меня сегодня не было, но предстояло много другой – плановой и неплановой работы. Я вошла в свой кабинет и вызвала Назарову. Она вошла, как всегда строгая, деловая, и лишь широкий румянец да пристальный, изучающий взгляд выдавали ее возбужденное состояние.
– Я очень волнуюсь, – сказала она. – Боюсь, Улугбек неправильно расценит мои действия…
– Разберемся. В любом случае появится ясность. Ну как последствия с Яковлевым? – Я перевела разговор на внутришкольные темы. Внимательно посмотрела на Назарову – что же скажет она?
– Отличные последствия. Никто даже не заметил, что мы воспользовались волновым гипнозом. Эго был тот самый «крайний случай», предписанный инструкцией.
– В какой момент был включен аппарат?
– Минут через пятнадцать после взлета. Ракета в общем-то далеко не улетела, но все-таки…
– А вы знаете, что Яковлев вернулся сам?
– Естественно «сам», под воздействием волнового внушения.
– Нет, сам – без влияния извне.
– Ну, шутите. Я сама задала нужную программу и нажала кнопку.
– Аппарат не сработал! Взгляните-ка на контрольные записи. Так что педагогика, наше воспитательное влияние оказались сильней.
– Что же с аппаратом? – разволновалась Назарова. – Обязательно все проверю… обязательно…
Мы расстались с Назаровой, договорились, что я зайду за ней и на общественный суд мы отправимся вместе.
Связываюсь с квартирой Максима Николаевича.
На видеоэкране Светлана Васильевна, его жена. Милая, обаятельная женщина. Поговоришь с ней – и если на душе хоть немного хмурится, все зальет успокоительной голубизной.
– Добрый день, Светлана.
– Здравствуйте, Жанна Васильевна.
– Как там мои воспитанники?
– Тарас что-то мастерит, а Наташа играет с девочками на детской площадке.
– Повесть одолели?
– Да. Она очень понравилась Тарасу.
– Я подобрала новую книгу. Пусть зайдет в библиотеку и возьмет… С задачами справляется?
– По-моему, все в порядке.
– А у тебя как дела?
– У меня? – удивилась Светлана. Обычно я справляюсь только о детях. – В самом лучшем виде.
– А Максим Николаевич? Как себя чувствует?
– Прекрасно. Рана давно зажила.
– Все удивляюсь, как он решился улететь?
– Поддался настроению. И еще говорит – такой красивой девушки, как ваша дочь, нигде и никогда не видел.
– Не ревнуешь? – шутя спросила я.
– Пока не было повода, – улыбнулась Светлана. – Максим любит меня. Я это хорошо знаю.
– Тот злосчастный полет будут обсуждать сегодня. Максим ничего не говорил?
– Нет.
– Значит, скажет. Ну, до свидания. Зайду в пятницу.
– Ждем!
Соединяюсь еще с девятью домами, где живут мои подопечные. Убеждаюсь – везде полный порядок. Теперь десяток минут можно уделить и себе. Открываю дневник Улугбека и внимательно перечитываю несколько страниц, исписанных мелким отрывистым почерком.
Из дневника Улугбека:
Двигатели взревели, как бы демонстрируя свою неукротимую мощь. Постепенно тигриный рык понизился до кошачьего мурлыканья и наконец смолк. Желтоватая пыль плотно окутала корабль, и мы некоторое время ждали, пока завеса спадет и даст возможность выйти наружу и увидеть Веду лицом к лицу, во всем ее объемном и цветовом многообразии.
Геологи, к экспедиции которых меня прикрепили, открыли наконец дверцу, опустили лесенку и один за другим попрыгали на мягкий грунт. Они вскинули за плечи увесистые рюкзаки и, прощально помахав мне, гуськом зашагали в сторону скалистой гряды. Я тоже не стал терять времени – подхватил походную сумку с красками и провизией, удобнее перекинул через плечо ремень этюдника и направился к бухте, которая блестела узкой полоской.
Справа обугленным частоколом возвышались осколки стен бывшего города. Я не удержался, свернул к руинам, и меня поразила мрачная палитра открывшейся картины. Черные, темно-коричневые, бурые тона освещенной части и глухие, темно-синие предельно короткие тени. Их почти не видно под лучами двух солнц – глубоко спрятались в щели, трещины, но там, откуда они выглядывают, бьет холод, такой ощутимый, что редкая чахлая травка, оказавшаяся рядом, мерзнет, напряженно заострилась и изо всех сил тянется к теплу…
Страшное место. Выразительный символ бед и несчастий, которые претерпевали люди на пути в нынешние века. Обязательно здесь поработаю. Попишу этюды. Чувствую – может получиться что-то значительное.
А сейчас – вперед. Осмотрю все как следует – и за дело.
Приблизился к берегу. Вода плещется ровно, мягко, напоминая ласковые набеги на песок черноморской тихой волны. Но это иная вода. Освещенная искусственным светом, она и смотрится, и воспринимается иначе. Голубизна не чистая, цветовая гамма водного простора осложнена тяжелыми оттенками, вызывая лишь одно впечатление, один мотив – печаль, воспоминания о бывших трагедиях.
