Неведомый груз Сборник рассказов из журнала "Вокруг света" - Морозов Александр Иванович
Когда Синяя скала была уже довольно далеко, Крылову вдруг показалось, что кто-то с большой силой толкнул его в спину. Профессор хотел обернуться, чтобы взглянуть, кто это сделал, но в тот же миг почва сама повернула его к станции и стала относить вниз, к обрыву. Крылов упал на колени, стараясь удержаться на зыбучей массе, в которую внезапно превратилась земля, покрывшаяся бесчисленными трещинами. «Обвал…» — успел подумать он.
В это время сильные руки Гребнева и Лay подхватили профессора и втащили его на выступ скалы, вдруг обнажившийся, как утес среди морских волн.
Гул, леденящий душу, несся откуда-то из глубины земли. Грохот рушащихся скал оглушал, и казалось, он вот-вот в клочья разорвет барабанные перепонки. Неясный свет озарял ставшие неузнаваемыми окрестности. Змеи, огромные ящерицы, зверьки, обитающие в норах, сгрудились все вместе и, не шевелясь, как будто загипнотизированные, жались к дрожащей скале у самых ног людей.
Две минуты длился толчок… Но и Крылов, и Гребнев, и Лау — каждый из них очень по-разному определил бы этот промежуток времени, такой короткий, когда его отмечает стрелка часов на твердой, незыблемой земле.
— Одиннадцать баллов, — сказал Гребнев, отдышавшись.
— А может быть, только девять или десять… — заметил профессор. — Вот относительно двенадцатибального толчка у нас с вами спора уже, несомненно, не будет… Цела ли станция?
— Цела. Только нет больше дороги, ведшей к ней, — ответил Лау.
На развалинах
Гребнев видел города, разрушенные авиабомбами дотла, и на всю жизнь запомнились ему печные трубы, вздымавшиеся к небу над развалинами, как страшные памятники. В Мегре печей не было, и на Нагорной улице, особенно сильно пострадавшей, развалины домов лежали ровными могильными насыпями по обеим сторонам дороги. Людей нигде не было видно, и догадаться, где находился дом номер шесть, не представлялось возможным.
Время от времени Гребнев влезал на развалины и стоял прислушиваясь, не раздадутся ли где-нибудь стоны. Но все жилища были покинуты даже собаками и кошками. Только бесконечное количество бумаг разных цветов и форматов, вырвавшихся из плена домовых хранилищ, устилало путь Гребнева. У одной кучи камней сейсмологу бросился в глаза экстренный выпуск газеты «Успех». Шапка, набранная крупным шрифтом, тянулась через всю страницу: «Слухи о землетрясении распространяют спекулянты…»
Гребнев скомкал газету и кинул ее на землю. Он с трудом взобрался на самую большую груду развалин, чтобы в последний раз осмотреть всю Нагорную улицу, а потом отправиться в порт.
Вдруг Гребнев издали заметил высокую черную фигуру, стоявшую у одного из холмов, в которые превратились дома Мегры. Он побежал к развалинам, и женщина, стоявшая у них, как статуя скорби, быстро пошла ему навстречу. Она каким-то чутьем угадала в молодом человеке посланца мужа.
— Вы от мужа? Где он?.. Что с ним?..
— Он на своем посту. Он просил вас ехать с нами. Это его воля.
У женщины было красивое, сейчас очень суровое лицо. Совсем не такой представлялась Гребневу жена директора сейсмической станции. Она молча повернулась к Синей скале, вздымавшейся над городом в желтоватой дымке — грозной, обреченной…
— Есть ли у вас вещи? Может быть, что-нибудь, необходимое вам, уцелело в развалинах?
— Я спасла самое ценное, — ответила женщина, показывая несколько толстых рукописей и довольно большой прибор в кожаном футляре. — Это труды моего мужа и аппарат, изобретенный им, — гордо добавила сна.
Бережно взял Гребнев из рук женщины тяжелый сверток, плод многолетнего труда, не нужный никому в мире, кроме нее, — даже человеку, оставшемуся на Синей скале и в решительный час проклявшему свое прошлое…
На берегу заждались: «Магона», дымившая всеми трубами, стояла уже на рейде, и у причала мола тревожно стучал мотор последнего катера, за рулем которого сидели Су-Тэн и Лay. С удивлением Гребнев увидел на носу катера донельзя оборванного корреспондента «Успеха».
— О! — воскликнул Гребнев. — И вы здесь?.. Разве это не вы несколько дней назад напечатали в вашей газете «Гимн смерти»? Как там было сказано? «Удивительно, сколько людей все свои силы тратят на борьбу со смертью?»
— Не совсем точно… — пробормотал, корреспондент— Не совсем точно.
— Возможно, переставил какое-нибудь слово. Но не боитесь ли вы, что в Мегре остался кто-нибудь из ваших поклонников? Не следует ли вам на практике доказать верность своим убеждениям— Такая блестящая: возможность — покинуть эту «нудную жизнь» среди разбушевавшейся стихии — представляется ведь довольно редко…
Корреспондент молчал. Неподвижным взглядом смотрела жена директора сейсмической станции на Синюю скалу, поворачивая к ней лицо, когда катер менял направление. Борт «Магоны» приближался с каждой минутой.
Тилл поднял голову, глянул на Мегру, окутанную серой дымкой пыли. Значит, он действительно «счастливчик Тилл», если уцелел и остался верен Сорвингу! Теперь ему будет что порассказать у микрофона!
Минуло около месяца. Николай Григорьевич Крылов вошел в Институт имени Петрова. Проходная ни чем не отделялась от вестибюля и стол вахтера был расположен недалеко от входной двери. По бокам тянулись длинные коридоры нижнего этажа. Лестница на второй и третий этажи упиралась в широкую площадку с двумя старыми большими пальмами. Институт в этот час уже опустел.
В своем кабинете, тихом и спокойном, Крылов, как всегда, просмотрел сообщения о землетрясениях, принесенных телеграфом и радио со всех углов земного шара, потом взял толстую папку с начатой работой, которая должна была сыграть большую роль в науке о предсказании землетрясений. В этой папке лежали и журнал сейсмической станции «Мегра» в красном кожаном переплете, и последние сообщения, переданные ее директором, и дневники Гребнева, и множество сейсмограмм. Но, перебирая эти бумаги, Крылов думал сейчас только о людях, спасенных на раздробленном землетрясением далеком острове, о гибели которого в газетах было написано всего лишь несколько строк…
НЕВЕДОМЫЙ ГРУЗ
Старая книга
Василий поцеловал руку отца, Потом без особой радости в голосе прочел: «История»… «История»…
Незнакомое слово показалось мальчику скучным и тяжелым, как булыжник мостовой.
— «История кораблекрушений». В двух французских словах заблудился! Я чуть постарше тебя был — в Лондоне, Лиссабоне, Марселе мог понять любого встречного, даже пьяного… Неучем растешь!
Взяв растрепанный словарь, мальчик сел у окна. «Разве можно судить о знаниях человека по одному случайному слову?» Василий поглядел на стекла, затянутые морозными узорами, и со вздохом самоотречения раскрыл «Историю».
…Может, это был тот особенный день, когда многое способно оставить в душе глубочайший след и даже изменить привычное течение жизни, а может, и сама «История» обладала удивительной, колдовской силой. Она то говорила с мальчиком лаконичным, четким языком корабельных журналов, то как будто тянула заунывную матросскую песню; от слов этой песни, чужих и ярких, сладко замирало сердце. А то вдруг в тихую комнату, где в печке уютно потрескивали дрова, врывался крик боли и отчаяния, раздавался вопль о помощи. Напрасный призыв, постепенно замиравший…
