Семьи.net (сборник) - Шемайер Арон (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
– Оля! – говорю я. – Что самое главное в мужчине?!
Девица хлопает на меня глазами.
– Странный какой-то вопрос, – говорит она. – Я как-то даже не могу сформулировать вот так сразу…
– Ох ты, ясный красный, – вполголоса говорит Саня.
Валерич нацеливает на меня испепеляющий взгляд.
– Ну ты понял, да?
– Исправим, бля, – говорю я. – Только вы на меня так не смотрите! Что я вам, млять, Айвазовский на стене, что ли?!
– Ты мне тут интеллектом не дави, – говорит Валерич. – Ты там дави, где тебя просят!
– Ща подумаем, – говорю я. Вытаскиваю из кармана телогрейки пачку «Беломора», запихиваю в рот папиросу.
– Ты давай еще покури рядом с реагентами, долбогреб, – говорит Валерич.
– Да я ж не зажигаю! Это чтоб сосредоточиться, епт…
И тут у меня происходит такое своеобразное озарение. Меня посещает муза, я бы даже сказал.
– А резонаторы-то, млять, проверяли? – говорю я торжествующе.
– Га-а-а! – оживляется Саня.
Валерич чешет макушку огрызком карандаша.
– Ну-ка, звиздуй проверь.
Я беру разводной ключ и иду к шестому блоку.
– Ребята, а что тут, собственно, происходит? – говорит с конвейера девица.
Залезаю по лестнице на крышу блока.
На одной высоте со мной, только в другом конце зала, сияет за стеклом довольная рожа Толяна. Прямо над ней натянут транспарант:
«Креатив – написано на знамени революции! Великая сила креатива, подкрепленная научным методом и практическими результатами, дает человеку жизнь, воспитывает в нем волю к победе, ясный разум и ощущение прекрасного! (Алевтина Исаевна Бром)».
Я машу Толяну разводным ключом.
Толян включает громкую связь. С шипением и треском помех, под потолком цеха разлетается:
– Я, млять, ЦУП, как меня слышите, Индепенденс?
– Я Индепенденс! – кричу я с крыши блока. – Полет, млять, нормальный!
– Что ж вы как школьники какие-то сраные! – кричит снизу Валерич.
– Га-га-га! – ржет Саня.
– Ребята, все это очень странно, – говорит девица с конвейера.
Перехватив ключ поудобнее, я накрепко фиксирую излучатель ударами рукояти.
Бам-бам-бам! Готово.
Слезаю вниз, берусь за бутылку.
– Проверяйте, работнички куевы, – говорю.
– Языкастый ты больно, – ворчит Валерич, но сам уже складывает ладони рупором. – ТОЛЯН, ДАЙ НАПРЯЖЕНИЕ НА ШЕСТОЙ!
– Ольга Петровна! – говорит Валерич. – Какие у тебя главные жизненные приоритеты?
Девица дважды моргает и приподнимает бровь.
– Приоритеты у меня жизненные, – говорит она. – Успех в карьере, красота, отношения и самореализация! А тебе это, нищеброд, с какой стати интересно?
– Ты давай, говори, – бормочет Валерич, сверяясь с бумагами. Водит огрызком карандаша по строчкам, шевелит губами.
– С тобой начальство твое говорить будет! – визжит девица. – Хамло! Ну-ка быстро старшего менеджера сюда!
– Я, – говорю я, – старший менеджер. Чего желаете?
– Ты рожу-то свою в зеркале видал? – говорит она. – Би-идло! Собрались тут, деревенщины, пялятся. Ты чего пялишься, вот ты, в куртке засранной?
– Га-а-а! – ржет Саня. – Это она про меня.
– Хорошо пошло! – щерится Валерич. – Санька, запускай конвейер на полный! И переводи ее на второй цех.
Девица, горя глазами и обещая нам казни египетские, уезжает во второй цех.
Я отцепляю от губы изжеванную незажженную папиросу.
– Пошли покурим? – говорю.
– А ну стой, – хмурится Валерич. – И так от графика отбиваемся, щаз Абрамыч припрется, нудеть будет. Давай-ка следующего.
На конвейере подъезжает к нам крепкий парняга.
– Ну что! – говорит Валерич, сверяясь с документацией. – Николай Семеныч, какие мысли по поводу будущего?
– Ты, дед, – говорит парняга. – Случаем, не хочешь накуй пойти?
Валерич злобно переглядывается с нами.
– Никуя это не резонаторы, – констатирует Саня трагически.
– Фильтры, может быть? – говорю я.
– Да какие, в жопу, фильтры, – возмущается Валерич, поворачивается к парняге на конвейере, заглядывает в свою замусоленную папку. – Сынок, как насчет поработать менеджером среднего звена? Уютный офис, дружный коллектив? Шесть дней в неделю, четыреста баксов, а?
– Ты, старый, с дуба штоли гребанулся? – говорит парень с усмешкой. – Буду я в твоем офисе вкалывать, когда могу пойти нажраться или дать кому-нибудь в рыло, выцепить классную чиксу, например?
– Молодой человек, – говорю я. – Извините за довольно личный вопрос… Но не могли бы вы нам в двух словах обрисовать, хотя бы, свое будущее, я не знаю, есть ли планы какие-то у вас, может быть?
– Да без проблем, бро, – улыбается парень. – Знаешь, что я планирую? Слышь, я планирую просто угорать, просто отрываться, всегда и везде. Я буду делать врум-врум-врум на своем «Опеле-Манте» или смахнусь на кулаках, без аргументов, где-то на опушке, размахивая фаером, с полудюжиной хотеней вроде меня, болеющих за другую команду, слышь, я употреблю пару марочек и поймаю стаю бабочек, или я буду ехать через всю страну в разрисованном автобусе, набитом наркотиками, точь-в-точь как «Веселые Проказники», я буду пяжиться со всеми подряд и принимать все, что шторит! Ох, чувак, не держи меня! Я буду выжимать на полную по встречке, едва понимая, что держусь за руль и где он вообще, я буду сам себе Хантер Томпсон и сам себе Ирвин Уэлш. Я, мать твою, попробую все. Я буду трясти своим гигантом-ланнистером перед зеркалом, нацепив на голову безразмерные розовые трусы случайной шлюхи. Я буду стучать этим гигантом в двери и по столу. И – знаешь что? – мне это понравится! Я буду нюхать и курить, всаживать и встромлять, я буду впердюхивать и вставлять. Я буду варить синий и убираться по-черному, буду жить кислотным миксом и пячить резиновых кукол, и даже, наверное, своих лучших друзей, потому что мне будет уже все равно, кого пячить, я порву свои школьные тетрадки и порву институтские конспекты, и я порву с гребаным реалом, потому что в нем все равно нету ответов, как их нету нигде, даже если смиксовать вермут с сиропом от кашля и кодеином, я стану грибником, я стану филателистом, я буду втирать жизнь себе в десны, как она есть, – собирая ее трясущимися пальцами с пупка случайной стриптизерши, я буду отливать в супермаркетах, танцевать на зебре во время трафика, стрелять в людей из степлера и блевать на капот полицейской машины, я буду не тем-кто-ждет-стука-в-дверь, я буду тем-кто-в-нее-стучит, я стану преступником, изгоем, я стану самим дьяволом, не то что вы, парни, вы ведь просто парни, куда вам до этого, я буду просто-напросто чувствовать себя живым, чувак…
– Достаточно, – прерываю я, переглядываясь с Валеричем. Беспомощно развожу руками.
– Кэ Гэ А Эм, – тяжело вздыхает Саня.
– Саня, оборот, – командует Валерич, свирепо топорща усы.
Саня вновь вздыхает и послушно дергает за рычаг.
– Вот ведь хитрожопый старый пердила, – цыкает зубом парень, уплывая от нас на конвейере.
– Не смотрите на меня так, – говорю я. – Говорил же на собрании еще когда, техника в звизду негодная! Шестой барахлит! Вот теперь расхлебываем.
– Давайте, млять, брейнсторм! – говорит Валерич. – Ты, Саня, тоже завязывай соплежуить, включайся в процесс.
– Может, приборы звиздят? – говорит Саня, нависнув над пультом, как генерал над тактической картой. – Или я куй знает что.
– Увеличь давление, – говорю ему. – Куй с ним, кто не рискует – тот не бухает шардонне.
– Вы совсем акуели, что ли? – удивляется Валерич. – Стране нужны, мля, перспективные люди. Энергичные, мля, молодые специалисты, светлое будущее и прочий полдень, двадцать первый век. А вы мне тут хотите чэпэ устроить? Чтоб я, значит, загребался потом объяснительные писать?!
– Надо гребашить, Валерич, – говорит Саня убежденно. – Иначе не узнаем, чего там.
– Ну, накуй, – говорит Валерич. – Гребашьте!
Я киваю Сане, и он принимается подкручивать верньеры. От шестого блока валит пар, раздается приглушенный лязг и натужное гудение.
