Падает вверх - Полещук Александр Лазаревич (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
— Ну, петухи, нельзя же так! Ишь, отчаянные какие!
На берегу стоял какой-то человек, мы его раньше никогда не видели. Он был совсем седой, но еще не старый, потому что он одной рукой быстро схватил Леньку, другой — меня, схватил сильно и ловко, и мы сразу же успокоились и затихли.
— Ну, из-за чего сыр-бор разгорелся? — спросил седой. — Вот из-за этой-то чепухи? — Мы все стояли над сверкающей цепочкой.
Седой отпустил меня и наклонился, чтобы поднять цепочку, а Ленька подмигнул мне, и я бросился животом на песок, прикрыв собой находку.
— Так дело у нас не пойдет, — сказал седой. — Мне ведь только посмотреть надо, слово даю — отдам…
Человек отпустил Леньку, и мы втроем стали рассматривать цепочку. Она была совсем как новая, только у перемычек каждого звена набилась темная придонная грязца. Среднее звено было похоже на лодку или на полумесяц, но на лодку больше. А посередине был кружок, точный, остро вырезанный, а в нем какие-то изогнутые спицы, числом шесть.
— Старинная вещь, — сказал седой. — Наверно, очень старинная, амулет… Ну, так кому ее отдать? Тебе? — обратился он к Леньке. — Или тебе? — спросил у меня. — А то разгадаем? А ну, кто скажет, почему птица летает?
— По воздуху… — ответил быстро Ленька.
— Крыльями она машет, потому и летает, — сказал я.
— А отчего птица плавает, знаете? — спросил седой.
— От берега, — ответили мы хором, уж это мы с Ленькой знали.
— Тогда так, кто ответит правильно на последний вопрос — тому и владеть цепкой. — Седой так и сказал «цепкой», совсем как говорили мы, мальчишки. — Так что больше весит, пуд пуха или пуд железа? Ну, кто первый?
— Пуд железа, — быстро сказал Ленька, а я уловил усмешку Седого и сказал:
— Пуд пуха…
— Ну, что мне с вами делать, — засмеялся Седой, — ну что делать прикажете? Пуд чего бы то ни было, а все пуд, понимаете? Пуд железа, пуд пуха, пуд вот песка, к примеру, все будет одного и того же веса.
— А пуд воды тоже? -спросил Ленька.
— Тоже, — ответил незнакомец.
— А воздуха? — спросил я.
Посмотрел на меня седой странно как-то, на всю жизнь запомнил я этот взгляд, и вдруг надел мне на шею цепочку с лодочкой, надел и сзади что-то тихо щелкнуло, и все… И опустил руки, а цепочка так и осталась висеть у меня на шее. Я быстро ее снял, но все звенья были на месте, они соединились в кольцо. Удивлению моему и Ленькиному не было предела.
— Как это вы сделали? — спросил я седого, но он засмеялся и сказал:
— А как же тебя зовут, Мишкой, должно быть?
— Мишкой, точно, — ответил я. — А вот его как? И не знаете…
— А он Павлушка, настоящий Павлушка, угадал?
— Не-а, — ответил Ленька. — А с трех раз угадаете?
— Угадаю, — ответил незнакомец. — Это очень просто, это совсем как просто… Витькой тебя звать? Не угадал… Ну тогда ты Ленька, вот ты кто… Это уж точно…
— Точно, — едва слышно ответил Ленька. Седой вдруг будто что-то заприметил в сверкающем море и с разбегу бросился в волны и поплыл, поплыл, а мы все стояли на берегу и следили, как постепенно удалялась его потемневшая от воды голова.
— Фокусник он, — убежденно сказал Ленька, — фокусник. И как это он цепку в колечко соединил?
Мы еще долго возились с нашей находкой, все пытались найти то звено, что могло раскрыться, да так и не нашли.
Пожалуй, я и забыл бы и об этой находке и о странном человеке на берегу, если бы не переплела всю мою жизнь та блестящая цепочка в удивительный и чудесный узел.
Антон Степанович совсем не обрадовался моему приобретению.
— Нам такие штучки иметь ни к чему, — сказал он. — Это, верно, платина, ух, как блестит! В море, говоришь, нашел?
Он небрежным жестом взял цепочку из моих рук и положил ее в карман, но я уже достаточно его знал, чтобы увидеть тень беспокойства на его лице. Однако вечером он вернул мне ее и сказал:
— Играй. Чепуха тут какая-то. Показал я знающему человеку, не золото ли какое или платина, спросил. Так тот взвесил на руке и говорит мне: «Легка, Антон, легка больно, отдай мальцу, пусть играет».
— А если бы золото или платина, тогда что?
— Ну, тогда мы ее государству отдали бы, на что нам эти буржуйские штучки?
— А государству на что? Если это буржуйские штучки?
— Машины покупать, вот зачем, а ты думал? Сколько пароходов к нам сейчас приходит, Миша, ты б только видел! В Одессу да и в Херсон теперь заходить стали. Все дно землечерпалки перерыли, чтобы океанские пароходы могли заходить. Вон недавно мне рассказывали, что в Херсоне землечерпалка снаряды со дна захватила. Как из ковша песок в баржу посыпался, ребята на берегу заметили и закричали. Вот как… А если бы не ребята…
— А что дальше было? — спросил я. — Ребята закричали, а дальше?
— Как что, спустился матрос в баржу, песок разгреб, а там — два снаряда крупнокалиберных, а потом в ковшах осторожно порылись, там еще одна штука; взорвались бы, плохо пришлось бы. Ну, вывезли их осторожненько в степь, а там расстреляли с далекого расстояния. И опять за работу. А ты думал? Мы сейчас ничего не жалеем, чтобы машины у заграницы купить. Нам они во как нужны! — и Антон Степанович сделал жест, который не оставлял сомнения в том, что машины нам действительно нужны.
НА ПАРОХОДЕ
Мне исполнилось десять лет, когда я впервые совершил свое первое большое путешествие. Был у Антона Степановича один знакомый, еще по годам нелегальной работы. Революция застала его студентом-медиком, в гражданскую войну был фельдшером, а теперь, окончив мединститут, он возглавлял санаторий в Одессе. К нему-то, договорившись с капитаном небольшого пароходика, и отправили меня на все лето. Как сейчас помню остановку на рейде Очакова. Большая лодка — я таких раньше не видел — с четырьмя гребцами подъехала к борту, и из нее стали выгружать ранние овощи прямо на палубу парохода.
— Это Очаков, старинная крепость, — сказал мне какой-то пассажир. — «Времен Очакова и покоренья Крыма…».Чьи это стихи, мммаладой человек? Поколение вы наше, можно сказать…
— Простите, — не остался я в долгу, — а что это вы сейчас кушаете? Что это за рыбка такая?
— Прежде всего я не кушаю, а ем, это вы, м-маладой человек, изволите кушать, а я ем. Во-вторых, эта рыбка прозывается кефаль…
— Ах, простите, я и не заметил, — с деланной небрежностью сказал я, — это настоящая мугилиформес, более точно — мугиль салиенс.
Пассажир растерянно посмотрел на меня, торопливо отделил от остроносой рыбки золотистый бочок.
— Не угодно ли, м-маладой человек, за компанию…
— Я вам очень благодарен, товарищ, — раздельно и четко проговорил я, — но мы с капитаном только что позавтракали.
Я взял реванш.
У причала меня встречал человек чуть ли не такого же роста, как я сам. Седой, подвижный, с красным от загара лицом, он подошел ко мне, спросил:
— Вас зовут Михаил? А вашего папу — Антон?.. — И выжидающе посмотрел на меня.
— Степанович, — смущенно подсказал я.
— Совершенно точно, — радостно подтвердил этот человек и указал рукой на двух мальчишек, стоявших с безразличными лицами невдалеке от причала: — Знакомьтесь. Мой сын Дмитрий, мой племянник Александр.
Дмитрий был тоже небольшого роста, с таким же красным загаром и белесыми бровями, как и его отец; Александр был выше и меня, и Дмитрия, и своего дяди головы на две. Ему было лет четырнадцать. У него было бесконечно мягкое и доброе лицо, смуглое, с широкими негритянскими ноздрями.
— Следует подать руку, — тихо и въедливо сказал мне Дмитрий. — Вот так.
