Сломанный бог - Зинделл Дэвид (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений TXT) 📗
Данло застыл, глядя прямо перед собой. Между лбом и стенками шлема проступили крупные капли пота.
– Агира, Агира, – шептал он. – О благословенная Агира.
– Сиди смирно. Прежде чем приступить к импринтинг нужно посмотреть, в каком месте мы будем это делать.
Дризана, даже будучи под хмельком, вскрыла его мозг так же легко и умело, как он сам бы выпотрошил зайца. Прежде чем стать мастером импринтинга, она была акашиком и сняла не одну тысячу мозговых карт. Все мастера импринтинга являют ся также и акашиками, хотя мало кто из акашиков владее искусством импринтинга. Снять и прочесть карту мозга легче чем что-то впечатать в него, однако акашики, вопреки всякоГ справедливости, почему-то имеют гораздо более высокий статус в Ордене.
– Закрой глаза, – велела Дризана.
Данло закрыл. Модель мозга позади него переливалась волнами света. Языковые участки в левом полушарии приобрели повышенную яркость. Их нейронная сеть отличалась высокой плотностью и сложностью. Миллионы нейронов, словно светящиеся красные паучки, кишели в трехмерной паутине. От каждого из них тянулись тысячи дендритов, тысячи красных шелковых нитей, которые пересекались, образуя синапсы.
– Данло, ни лурия ля шанти, – сказала Дризана, и его ассоциативная кора ярко вспыхнула. – Ти асто юйена ойю – твои глаза смотрят слишком глубоко и видят слишком много
– Ох-хо, это правда! – вставил Старый Отец. – Юйена ойю – все так.
Дризана знаком велела ему замолчать и стала произносить слова на других языках, которые уже не действовали на ассоциативную кору Данло. Очень скоро Дризана определила, что алалойский – его родной язык и что никаких других Данло не знает, кроме мокши и самых начал основного. Это было потрясающее открытие, которое Дризана не замедлила бы разнести по многочисленным кафе и барам, если бы не была обязана, как печатник, хранить тайны своих клиентов.
– Ну что ж, с моделью мы определились – приступим к импринтингу.
Она сняла с Данло шлем. Пока он расчесывал пятерней мокрые от пота волосы, она прошла к дальней стене, чтобы взять другой. При этом она пыталась объяснить Данло основы своего искусства, хотя ей трудно было подбирать нужные слова на алалойском. Данло быстро запутался. Суть процесса импринтинга проста и сложна одновременно. Каждый ребенок рождается с определенным набором синапсов, связывающих нейрон с нейроном. Этот набор, называемый первичным репертуаром, определяется частично генетическими программами, частично самоорганизующими свойствами растущего мозга.
Обучение, попросту говоря, происходит, когда определенные синапсы отбираются и укрепляются за счет других. Голубое небо, жгучее прикосновение льда – каждый цвет, каждая хрустнувшая ветка, запах, мысль или страх вжигают в синапсы свою метку. Постепенно, от события к событию, первичный репертуар заменяется вторичным. И это преображение – расцвет человеческого «я», человеческой души – осуществляется эволюционным путем. Группы нейронов и синапсов соперничают одна с другой из-за ощущений и мыслей – точнее, за то, чтобы мыслить. Мозг представляет собой собственную вселенную, где мысли – это живые существа, переживающие расцвет и умирающие согласно законам природы.
Дризана надела на голову Данло новый шлем, толще и тяжелее первого. Над вторым голографическим стендом зажглась, рядом с первой, вторая модель мозга Данло. В процессе импринтинга Дризана должна была постоянно сравнивать обе модели вплоть до молекулярного уровня, чтобы определить по ним – и по синим глазам Данло, – когда закончить этот первый сеанс.
– Синапсов много, очень много, – сказала она. – Десять триллионов в одной только коре.
Данло сжал кулак и спросил:
– А как они выглядят?
– На модели они изображаются как точки света. Десять триллионов точек. – Дризана не стала объяснять, как нейротрансмиттеры, проходя через синапсы, возбуждают отдельные нейроны, поскольку Данло ничего не смыслил ни в химии, ни в электричестве. Вместо этого она попыталась рассказать, каким образом шлемовый компьютер впечатывает в мозг язык. – Компьютер запоминает конфигурацию синапсов другого мозга, которому определенный язык известен. Такая память служит имитацией языка. А затем уже в твоем мозгу, Данло, выбираются и укрепляются нужные синапсы. Компьютер как бы ускоряет их естественную эволюцию.
Данло потер переносицу. Его потемневшие глаза отражали усиленную работу мысли.
– Синапсам не разрешается расти естественным путем, да?
– Конечно – иначе импринтинг был бы невозможен.
– И то, как они расположены – это как бы картина чьегото ума, правильно?
– Правильно, Данло.
– И из чужого ума в мой можно перенести не только знания, но и все остальное?
– Почти все.
– А сны? Их тоже можно впечатать?
– Разумеется.
– Страшные тоже?
Дризана успокаивающе стиснула его руку.
– Никто не станет впечатывать человеку чужие кошмары.
– Но это возможно, да?
Дризана кивнула.
– А чувства… страх, одиночество, ярость?
– И это тоже. Некоторые печатники, отребье нашего Города, занимаются этим.
Данло медленно выдохнул.
– Откуда тогда мне знать, что настоящее, а что нет? Ведь ложную память тоже можно впечатать – воспоминания о том, чего не было? Или сделать так, чтобы я обезумел и думал, что лед горячий, а синее – это красное? И если кто-то смотрит на мир глазами-шайда, ко мне это тоже перейдет?
Дризана со вздохом заломила руки, беспомощно глядя на Старого Отца.
– Ох-хо, это трудный мальчик, и его вопросы пробирают насквозь, как сарсара! – Фраваши встал и заковылял к Данло. Оба его глаза были открыты, и речь звучала четко. – Все мысли заразительны, Данло. Большинство вещей мы усваиваем в раннем возрасте, не выбирая, чему обучаться, а чему нет. Но многое приходит и после. Все так, и вот тебе две мудрости. Первая: мы должны по мере возможностей отбирать то, что помещаем себе в мозг. И вторая: здоровый мозг сам создает свою экологию, и здравые мысли постепенно изгоняют злые, глупые и паразитические.
Данло попытался просунуть под шлем палец, чтобы почесать взмокший лоб, но не сумел.
– Значит, ты не боишься, что слова этого языка отравят меня?
– Ох-хо, все языки ядовиты. – Яркие глаза Старого Отца показывали, что он как нельзя лучше понимает тревогу Данло. – Но поскольку ты уже усвоил мокшу и фравашийский образ мыслей, у тебя есть противоядие.
Данло сторонился всего противоестественного, но Старому Отцу он доверял, и Дризане тоже. Решив доказать это доверие на деле, он сказал себе «следуй за своей судьбой» и постучал по шлему.
– И я выучу основной прямо сейчас?
Импринтинг продолжался почти весь день. Это совершалось безболезненно, без происшествий и без всяких ощущений. Данло сидел смирно, а Дризана общалась с компьютером на искусственном языке, которого ни Старый Отец, ни Данло не понимали. Выбрав порядок импринтинга, она через компьютер руководила химией мозга, регулируя нейротрансмиттеры, синапсин, киназу и тысячи других мозговых белков. Снимая с коры один светящийся слой за другим, она впечатывала в нее нужные сведения.
– А где же новые слова? – спросил ее Данло. – Почему я не чувствую, как язык входит в меня? Почему я его не слышу и не думаю на нем? – Тут ему в голову пришла ужасающая мысль: если шлем может добавить ему новую память, то и старую может убрать с такой же легкостью. И как он узнает, если это случится?
Дризана принесла себе стул из чайной комнаты и тяжело уселась на него (попутно она приняла еще стаканчик); возраст не позволял ей оставаться на ногах в течение всего сеанса.
– Шлем отгораживает новые языковые участки от остального мозга, – ответила она, – до окончания импринтинга. Зачем тебе думать на новом языке, пока он не установится как следует, правда? Ты пока что подумай о чем-нибудь приятном или помечтай, чтобы скоротать время.
Обычно для впечатывания требуется три сеанса, но Дризана видела, что Данло усваивает язык быстро и хорошо. Его глаза оставались ясными и не теряли фокусировки. Она впечатала ему девять десятых словарного запаса и лишь тогда решила, что хватит. Сняв с Данло шлем, она сделала глоток вина и вздохнула.
