В круге света - Иванов Всеволод (лучшие книги онлайн TXT) 📗
– Оставь, Витька! – закричала Стеллочка сердито. – Что за манера – мучить животных?
Попугай заорал. Все столпились вокруг него. Корнеев держал его как голубя, Стеллочка гладила по хохолку, а Дрозд нежно перебирал попугаю перья в хвосте. Роман посмотрел на меня.
– Любопытно, – сказал он. – Правда?
– Откуда он здесь взялся, Саша? – вежливо спросил Эдик.
Я мотнул головой в сторону лаборатории Януса.
– Зачем Янусу попугай? – осведомился Эдик.
– Ты это меня спрашиваешь? – сказал я.
– Нет, это вопрос риторический, – серьезно сказал Эдик.
– Зачем Янусу два попугая? – сказал я.
– Или три, – тихонько добавил Роман.
Корнеев обернулся к нам.
– А где еще? – спросил он, с интересом озираясь.
Попугай в его руке слабо трепыхался, пытаясь ущипнуть за палец.
– Отпусти ты его, – сказал я. – Видишь, ему нездоровится.
Корнеев отпихнул Дрозда и снова посадил попугая на весы. Попугай взъерошился и растопырил крылья.
– Бог с ним, – сказал Роман. – Потом разберемся. Где стихи?
Стелла быстро протараторила все, что мы успели сочинить. Роман почесал подбородок, Володя Почкин неестественно заржал, а Корнеев скомандовал:
– Расстрелять. Из крупнокалиберного пулемета. Вы когда-нибудь научитесь писать стихи?
– Пиши сам, – сказал я сердито.
– Я писать стихи не могу, – сказал Корнеев. – По натуре я не Пушкин. Я по натуре Белинский.
– Ты по натуре кадавр, – сказала Стелла.
– Пардон! – потребовал Витька. – Я желаю, чтобы в газете был отдел литературной критики. Я хочу писать критические статьи. Я вас всех раздолбаю! Я вам еще припомню ваше творение про дачи.
– Какое? – спросил Эдик.
Корнеев немедленно процитировал:
– «Я хочу построить дачу. Где? Вот главная задача! Только местный комитет не дает пока ответ». Было? Признавайтесь!
– Мало ли что, – сказал я. – У Пушкина тоже были неудачные стихи. Их даже в школьных хрестоматиях не полностью публикуют.
– А я знаю, – сказал Дрозд.
Роман повернулся к нему.
– У нас будет сегодня заголовок или нет?
– Будет, – сказал Дрозд. – Я уже букву «К» нарисовал.
– Какую «К»? При чем здесь «К»?
– А что, не надо было?
– Я сейчас умру, – сказал Роман. – Газета называется «За передовую магию». Покажи мне там хоть одну букву «К»!
Дрозд, уставясь в стену, пошевелил губами.
– Как же так? – сказал он наконец. – Откуда же я взял букву «К»? Была же буква «К»!
Роман рассвирепел и приказал Почкину разогнать всех по местам. Меня со Стеллой отдали под команду Корнеева. Дрозд лихорадочно принялся переделывать букву «К» в стилизованную букву «З». Эдик Амперян пытался улизнуть с психоэлектрометром, но был схвачен, скручен и брошен на починку пульверизатора, необходимого для создания звездного неба. Потом пришла очередь самого Почкина. Роман приказал ему перепечатывать заметки на машинке с одновременной правкой стиля и орфографии. Сам Роман принялся расхаживать по лаборатории, заглядывая всем через плечи.
Некоторое время работа кипела. Мы успели сочинить и забраковать ряд вариантов на банную тему: «В нашей бане завсегда льет холодная вода», «Кто до чистоты голодный, не удовлетворится водой холодной», «В институте двести душ, все хотят горячий душ» и так далее. Корнеев безобразно ругался, как настоящий литературный критик. «Учитесь у Пушкина! – втолковывал он нам. – Или хотя бы у Почкина. Рядом с вами сидит гений, а вы не способны даже подражать ему… „Вот по дороге едет ЗИМ, и им я буду задавим…“ Какая физическая сила заключена в этих строках! Какая ясность чувства!» Мы неумело отругивались. Саня Дрозд дошел до буквы «И» в слове «передовую». Эдик починил пульверизатор и опробовал его на Романовых конспектах. Володя Почкин, изрыгая проклятья, искал на машинке букву «Ц». Все шло нормально. Потом Роман вдруг сказал:
– Саша, глянь-ка сюда.
Я посмотрел. Попугай с поджатыми лапками лежал под весами, и глаза его были затянуты белесоватой пленкой, а хохолок обвис.
– Помер, – сказал Дрозд жалостливо.
Мы снова столпились около попугая. У меня не было никаких особенных мыслей в голове, а если и были, то где-то в подсознании, но я протянул руку, взял попугая и осмотрел его лапы. И сейчас же Роман спросил меня:
– Есть?
– Есть, – сказал я.
На черной поджатой лапке было колечко из белого металла, и на колечке было выгравировано: «Фотон», и стояли цифры: «190573». Я растерянно поглядел на Романа. Наверное, у нас с ним был необычный вид, потому что Витька Корнеев сказал:
– А ну, рассказывайте, что вам известно.
– Расскажем? – спросил Роман.
– Бред какой-то, – сказал я. – Фокусы, наверное. Это какие-нибудь дубли.
Роман снова внимательно осмотрел трупик.
– Да нет, – сказал он. – В том-то все и дело. Это не дубль. Это самый что ни на есть оригинальный оригинал.
– Дай посмотреть, – сказал Корнеев.
Втроем с Володей Почкиным и с Эдиком они тщательнейшим образом исследовали попугая и единогласно объявили, что это не дубль и что они не понимают, почему это нас так трогает. «Возьмем, скажем, меня, – предложил Корнеев. – Я вот тоже не дубль. Почему это вас не поражает?»
Тогда Роман оглядел сгорающую от любопытства Стеллу, открывшего рот Володю Почкина, издевательски улыбающегося Витьку и рассказал им про все – про то, как позавчера он нашел в электрической печи зеленое перо и бросил его в корзину для мусора; и про то, как вчера этого пера в корзине не оказалось, но зато на столе (на этом самом столе) объявился мертвый попугай, точная копия вот этого, и тоже не дубль; и про то, что Янус попугая узнал, пожалел и сжег в упомянутой выше электрической печи, а пепел зачем-то выбросил в форточку.
Некоторое время никто ничего не говорил. Дрозд, рассказом Романа заинтересовавшийся слабо, пожимал плечами. На лице его было явственно видно, что он не понимает, из-за чего горит сыр-бор, и что, по его мнению, в этом учреждении случаются штучки и похлеще. Стеллочка тоже казалась разочарованной. Но тройка магистров поняла все очень хорошо, и на лицах их читался протест. Корнеев решительно сказал:
– Врете. Причем неумело.
– Это все-таки не тот попугай, – сказал вежливый Эдик. – Вы, наверное, ошиблись.
– Да тот, – сказал я. – Зеленый, с колечком.
– Фотон? – спросил Володя Почкин прокурорским голосом.
– Фотон. Янус его Фотончиком называл.
– А цифры? – спросил Володя.
– И цифры.
– Цифры те же? – спросил Корнеев грозно.
– По-моему, те же, – ответил я нерешительно, оглядываясь на Романа.
– А точнее? – потребовал Корнеев. Он прикрыл красной лапой попугая. – Повтори, какие тут цифры?
– Девятнадцать… – сказал я. – Э-э… ноль два, что ли? Шестьдесят три.
Корнеев заглянул под ладонь.
– Врешь, – сказал он. – Ты? – обратился он к Роману.
– Не помню, – сказал Роман спокойно. – Кажется не ноль три, а ноль пять.
– Нет, – сказал я. – Все-таки ноль шесть. Я помню, там такая закорючка была.
– Закорючка, – сказал Почкин презрительно. – Ше Холмсы! Нэ Пинкертоны! Закон причинности им надоел…
Корнеев засунул руки в карманы.
– Это другое дело, – сказал он. – Я даже не настаиваю на том, что вы врете. Просто вы перепутали. Попугаи все зеленые, многие из них окольцованы, эта пара была из серии «Фотон». А память у вас дырявая. Как у всех стихоплетов и редакторов стенгазет.
– Дырявая? – осведомился Роман.
– Как терка.
– Как терка? – повторил Роман, странно усмехаясь.
– Как старая терка, – пояснил Корнеев. – Ржавая. Как сеть. Крупноячеистая.
Тогда Роман, продолжая странно улыбаться, вытащил из нагрудного кармана записную книжку и перелистал страницы.
– Итак, – сказал он, – крупноячеистая и ржавая. Посмотрим… Девятнадцать ноль пять семьдесят три, – прочитал он.
Магистры рванулись к попугаю и с сухим треском столкнулись лбами.
– Девятнадцать ноль пять семьдесят три, – упавшим голосом прочитал на кольце Корнеев. Это было очень эффектно. Стеллочка немедленно завизжала от удовольствия.
