Абсолютная Энциклопедия. Том 2 - Диксон Гордон Руперт (версия книг TXT) 📗
В обшитой панелями южной стене за его спиной не было совершенно ничего примечательного, кроме расположенного в самом центре прохода, соединяющего гостиную с прихожей. Слева, в западной стене, имелось еще два прохода; за ближайшим к нему находилась лестница на второй этаж. Дальний, освещенный солнечным светом, вел, скорее всего, в столовую. Хэлу даже был виден уголок обеденного стола; именно о нем рассказывала Аманда, когда он отпустил замечание по поводу размеров обеденного стола в столовой фал Моргана.
Простенок между двумя проходами почти целиком занимал широкий глубокий камин, сложенный из черно-серого гранита. На широкой боковой грани каминной доски был изображен геральдический щит с тремя морскими раковинами. Прямо над доской висела сабля в украшенных серебром ножнах, такая же старинная, как и военная форма на портрете на стене напротив, принадлежавшая, надо полагать, тому же Ичан Хану.
Хэл сел в одно из больших глубоких кресел. Царившая в доме тишина давила на него. Он пришел сюда, объяснял он себе, потому что был не готов к разговору с дорсайцами. Не то чтоб не готов передать им послание экзотов, а не готов обратиться к дорсайцам от собственного имени, найти слова, которые они услышали бы и поняли.
Тогда, на Маре, Хэл не знал, было ли это связано с его потерей уверенности в себе. Он отправлялся на встречу с экзотами без тени сомнения в том, что будет понят ими. Но там, где дело касалось дорсайцев, он никогда ни в чем не был до конца уверен; и Форали заставил его свернуть с ранее намеченного маршрута, так же как магнитный полюс Земли вынуждает поворачиваться магнитную стрелку компаса. Решение приехать сюда впервые возникло у него, когда он увидел эту бело-голубую, покрытую безбрежным океаном планету на экране в каюте корабля.
И теперь, сидя в кресле в тишине гостиной, Хэл ощущал, что дом как будто разговаривает с ним. Здесь было нечто, что будоражило его, каким-то необъяснимым, почти мистическим образом воздействовало на его тело, разум и душу. Дом словно задевал какие-то древние струны, спрятанные глубоко в его душе. Повинуясь странному внутреннему зову, Хэл медленно встал с кресла и вошел в коридор, ведущий на кухню.
Ему потребовалось сделать шесть шагов, чтобы дойти до конца коридора, и у него было такое чувство, словно он заранее знал, что это будет ровно шесть шагов, ни больше и ни меньше. Кухня оказалась больше, чем в доме Аманды, а ее стены, в отличие от Фал Моргана, были обшиты, так же как и во всем доме, темными панелями. Стол – не круглый, а восьмиугольный – был больше того, за которым они с Амандой сегодня утром завтракали. На этом различия обеих кухонь заканчивались.
Минуту Хэл стоял не двигаясь. Смотреть особенно было не на что, да и слушать тоже, но ему казалось, что в комнате звучит гул голосов, впитавшихся, подобно времени, в деревянные панели. Хэл словно ощущал присутствие людей, давно ушедших или умерших, которые сидели когда-то за этим столом и рассказывали друг другу о своих делах и мыслях.
Наконец он стряхнул оцепенение и подошел к двери в северной стене кухни. Дверь открылась при первом же прикосновении, и он вышел на залитый утренним солнечным светом задний двор Гримхауса. Здесь находились хозяйственные постройки: конюшня, несколько складских построек, амбар и ближе других то, что, как ему было известно, на Дорсае обычно называется «манежем».
Он направился к нему по каменистой, освещенной солнцем земле. Манеж оказался незапертым, и Хэл вошел внутрь. Это было строение такой же ширины и почти такой же длины, как и Гримхаус, манеж выглядел даже выше хозяйского дома. Окон не было, но застекленные секции крыши беспрепятственно пропускали внутрь солнечный свет, в лучах которого танцевали пылинки. Это помещение предназначалось для зимних тренировок; несмотря на то что под утрамбованным земляным полом оно отапливалось, температура здесь поддерживалась не намного выше нуля.
Но пока сезон для искусственного отопления еще не наступил. Струящийся сквозь стеклянные панели крыши солнечный свет согревал воздух внутри до летней температуры, и Хэлу снова показалось, что он слышит призрачные голоса. Именно сюда, едва научившись держаться на слабых детских ножках, следуя за старшими, должен был прийти Донал Грим. Он неуверенно ковылял по проходам, соединяющим дом с хозяйственными постройками, сооружаемым в зимнее время для защиты от непогоды. Для ребенка это строение на первых порах должно было казаться просто гигантским, а занятия взрослых, для которых требовались сила, скорость и чувство равновесия, таинственными и непонятными.
Но он тем не менее наверняка старался подражать им, и к пяти годам его движения уже вполне напоминали движения взрослых, хотя все еще отличались некоторой замедленностью и неуклюжестью.
Воспоминания об этих прекрасных годах, когда он инстинктивно чувствовал себя частью всей семьи и даже в мыслях не отделял себя от них, должно быть, часто посещали Донала в зрелые годы… Хэл резко повернулся и поспешил через весь манеж к дальнему выходу.
Выйдя наружу, он несколько мгновений постоял в раздумьях, а потом двинулся дальше, чтобы осмотреть другие постройки, которые тоже оказались незапертыми. Везде царили чистота и порядок; в большинстве своем они содержались в нормальном рабочем состоянии, и в них хранилось именно то, что и должно было бы храниться, если бы дом был обитаем. И хотя в них тоже слышались голоса поколений обитателей усадьбы, они не оставляли такого сильного впечатления, как дом и манеж. Хэл уже собирался возвращаться в дом, когда его взгляд остановился на последней постройке – конюшне, за которой виднелась почти полностью скрытая ее стенами небольшая ивовая роща. Он приблизился, шагнул в полумрак помещения, и тут же прежние чувства вновь нахлынули на него.
Стойла по обе стороны центрального прохода были пустыми. Хэл перевел взгляд на кипы сена, аккуратно сложенные в дальнем углу конюшни; вот он и встретился лицом к лицу с тем, ради чего пришел сюда.
Он долго стоял, вдыхая пыльный, такой узнаваемый запах конюшни, потом вышел наружу. Свернув вправо, Хэл двинулся вдоль стены конюшни к ее дальнему концу, потом зашел за угол… Под низко свисающими ветвями ив белела деревянная ограда, окруженная могилами тех, кто некогда здесь жил.
Какое-то мгновение он остолбенело смотрел на нее, потом медленно шагнул вперед.
В ограде была небольшая калитка. Хэл открыл ее, прошел внутрь и осторожно закрыл за собой. На каждой могиле стояла каменная надгробная плита серого цвета. Трава на могильных холмиках и между ними была аккуратно подстрижена. Все надгробные плиты располагались ровными рядами по шесть в каждом и были повернуты в одну сторону. Хэл направился туда, где находились самые старые могилы.
Здесь он остановился и вгляделся в имена, вырезанные на надгробиях. Ичан Мурад Хан… Мелисса Грэй Хан Грим… Клетус Джеймс Грим… он медленно продвигался вдоль ряда… Кемаль Саймон Грим… Анна Аутбонд Грим. Справа Мэри Кенвик Грим и Ичан Хан Грим покоились под общим камнем.
Он на мгновение смешался. Потом перешел к следующему ряду и снова склонился над могилами. Справа от него были надгробия Яна Тена Грима, затем Лии Сэри Грим и Кейси Алана Грима. Самая дальняя от него могила Кейси находилась возле самой ограды так близко к ивам, что концы их ветвей, словно пальцы, нежно касались травяного покрова могильного холма, колыхаясь на легком ветру.
Хэл подошел поближе и всмотрелся. Прямо за могилой Кейси он увидел плиту с вырезанным на ней именем Донала Ивена Грима; ветви ивы низко склонились и над его могилой, но не касались ее, как могилы его дяди. Рядом находилось надгробие Мора Кемаля Грима, а у самых ног Хэла, так что он даже касался ее кончиками ботинок, была могила Джеймса Уильяма Грима…
Хэл не мог плакать. В тюремной камере, терзаемый лихорадкой, страдающий от истощения и измученный постоянной борьбой с болезнью, он плакал. Но здесь… У него лишь болезненно перехватило горло, да по телу начал разливаться холод, неумолимый, непреодолимый, шедший откуда-то изнутри и постепенно охватывающий все его тело. Где-то в самой глубине сознания он почувствовал, как его снова обнимают крепкие руки дяди, и услышал голос Кейси, просящий его вернуться, вернуться…
