Созвездие Видений - Грушко Елена Арсеньевна (библиотека электронных книг TXT) 📗
Может быть, напади на поезд карсы, тот человек как-то проявил бы себя, но шли часы, шли поезда, а порождения тьмы тоннельной не давали о себе знать. Возможно, приходили в себя после вчерашнего шока.
Сокол и Дива прислушивались к разговорам. О карсах говорили очень мало. Сокола это удивляло, а Дива понимала людей: боятся накликать беду, назвать ее.
О вчерашнем эпизоде тоже почти молчали, только раз Соколу удалось уловить слова о каком-то новом порошке, которым якобы придумали посыпать карсов, отчего они и сами рассыпаются в порошок.
— Да вот же! — воскликнул говоривший, повернувшись к окну.
Поезд в это время. замедлил ход, и всем удалось увидеть в боковом тоннеле группу людей в защитных костюмах, сыпавших что-то прямо на землю из тяжелых коричневых мешков.
— Додумались, слава те, Господи! — вздохнула какая-то женщина. — Может, на Комбинате научились делать?
«Что же там такое? — подумал Сокол. — Может, песок какой-нибудь… как это?.. отсылка для рельсов?»
Это было единственным отголоском боя, разыгравшегося вчера.
К вечеру устали и проголодались так, что Дива еле держалась на ногах. Они вышли на первой попавшейся станции, где сквозь столетнюю копоть и грязь еще проблескивала мраморно-позолоченная лепнина стен и потолка, а в массивных люстрах кое-где сохранились настоящие электрические лампочки, а не вонючие факелы, и потащились вместе с сотнями людей вверх по неподвижному эскалатору, туда, где высоко-высоко брезжило смутное пятно дневного света. Ступеньки были мелкие, неудобные, у Дивы тотчас заныли ноги, и она тупо брела, уцепившись за рукав Сокола, как вдруг эскалатор дрогнул, затрясся мелкой дрожью и пополз — обратно, вниз.
Поднялся негодующий шум. Одолеть чуть не две сотни неудобных ступеней — и вновь опуститься к началу лестницы?! Сокол рванулся было вперед, потащив за собой Диву, но, как ни старались они опередить неуклонно ползущую вниз лестницу, тотчас запыхались и решили покориться. Нелепей всего оказалось то, что соседний эскалатор, по которому текла вниз река спускающихся людей, заработал на подъем, и шум от возмущенных, воплей сделался вовсе уж непереносимым. Правда, наконец этот эскалатор все же переключили, и теперь оба они несли людей вниз, так что скоро у подножия движущихся лестниц образовалась огромная толпа.
Как назло, поезда сегодня шли один за другим, из них высаживались новые и новые пассажиры, и вот уже давка на станции достигла предела, а ни один из эскалаторов по-прежнему не работал на подъем, не останавливался.
— Не нравится мне все это, — мрачно пробормотал Сокол, утыкаясь в самое ухо Дивы, и та заметила, что лицо его покрылось крупными каплями пота.
Да и ей было невыносимо жарко, свитер и джинсы, земная униформа, прилипли к телу, она задыхалась.
— Не могу больше!
Ее мутило от духоты, пальцы, которыми она пыталась поднять липнущие к шее волосы, дрожали и не слушались.
— Давай-ка доедем до какой-нибудь другой станции, — предложил Сокол. — Неизвестно, сколько тут все продлится.
И, подхватив Диву под локоть, он начал проталкиваться к краю толпы.
Но люди, чудилось, были сцементированы друг с другом, на Сокола и Диву посыпались тычки, брань. Он не отвечал, напрягал мускулы, рвался из толпы. А Дива, у которой уже болела рука от его железной хватки, думала, точно сквозь сон, что от всего этого давно можно было бы сойти с ума, если бы не адаптизин, который влили им в вены еще там, на Ирин, — проклятый и благословенный адаптизин, который изменил состав их крови, заставил мгновенно приспособиться к происходящему на Земле, воспринять его как данность, все понимать и все прощать, подобно тому, как, повинуясь инстинкту самосохранения, все понимают и все прощают люди, — и от этого иной раз недалеко до истерики, потому что немыслимо же, невозможно, непредставимо, непростительно нормальному человеку — живому, думающему, чувствующему — видеть эту жизнь, жить ею — и не перервать зубами жилы, не размозжить голову о стену, не облить себя керосином и не поджечь, не сойти с ума, наконец, от ежедневных, утонченных пыток быта и бытия, — а воспринимать реалии земной жизни как данность, все понимать и все прощать. «Им вливают адаптизин при зачатии, — тупо подумала Дива, — не иначе! Или он уже передаётся из поколении в поколение. Но с каких, пор? Я ведь помню их другими!» Нет, тут же одернула она себя, нет, она помнит другими невров, а это потомки иных племен, невры исчезли с лица земли несколько тысячелетий назад, вымерли, как динозавры, ихтиозавры и прочие потомки тех средизвездных драконов, которые встретились Зорянке и Лиховиду недалеко от Сатурна…
А потом все смерклось в ее глазах, и она, почти не ощущай тычков, тащилась за Соколом, пока не раздался вдруг истошный вопль:
— Карсы! Ка-арсы!.. — и голос смолк на самой высокой ноте, словно в глотку кричавшему уже впились острые зубы и когти, — но был тотчас подхвачен тысячеголосо, смятенно:
— Карсы! Карсы! Карсы!..
Сокол и Дива уже почти добрались до края платформы, куда как раз подошел поезд. Новый поток пассажиров хлынул на станцию, но, услышав о карсах, увидев охваченную ужасом толпу, они бросились назад в вагоны.
— Карсы! Карсы!
Диву оторвало от Сокола, завертело… она еще успела увидеть, как обратный поток втащил его в вагон, Сокол рванулся, вцепился в створки дверей, но поезд сорвался с места и унесся вглубь тоннеля. И Дива осталась одна.
Одна! В этой тысячеглавой, тысячеглазой сумятице она была так же одинока, как и в беспредельности космоса, и последние силы покинули ее.
— Карсы! Карсы!..
Почти в беспамятстве, она отдалась на волю людского водоворота, цепляясь трясущимися пальцами за чьи-то плечи, чтобы не упасть, не быть затоптанной. Все сливалось, мелькало, вой, крик то пропадали, и тогда она видела лишь раскрытые в ужасе рты и обезумевшие глаза, а то вновь звук обрушивался на нее, подобно гулкому урагану.
Наконец ее приткнуло к темной чугунной статуе человека, припавшего на одно колено и настороженно глядящего куда-то вдаль пустыми черными глазами, и она чудом вжалась в тесную нишу за его спиной, — и тут последние силы оставили ее, и как нечто совершенно нереальное видела она, как толпа, наконец-то, начала редеть: наверное, все же эскалаторы заработали, повлекли ее вверх. Слышался гаснущий рокот голосов, все реже прерываемый криками о карсах…
Нескоро ясность сознания вернулась к Диве. «Сокол! — была первая мысль. — Что с ним? А если карсы остановили поезд?!» Карсы?..
Прикосновение стылого камня и чугуна ободрило ее, легче стало дышать, и Дива смогла вспомнить, что именно подспудно удивляло ее, пока она носилась по воле человеческих волн: всякий раз, когда раздавались крики «Карсы!», начинали эту смятенную разноголосицу одни и те же голоса — молодые, сильные. А ведь карсы так и не появились… И вместе с мгновенной надеждой, что Сокол благополучно добрался до следующей станции и ждет Диву где-нибудь наверху, например, в доме Фэлкона, к ней вдруг пришла догадка: а не была ли паника кем-то спровоцирована? И тут Диву поразила наступившая тишина. Почему-то не подходили больше поезда, не спускались в подземку люди… и, высунувшись из ниши, она поняла, почему: эскалаторы стояли, тоннели перекрывались решетками. Станция была блокирована. И окажись здесь люди, они стали бы добычей кар-сов и не смогли бы убежать.
А может быть, это были меры защиты. Дива пока не понимала,
И вдруг смех раскатился под высокими потолками! Смеялись, заливались молодые голоса… и. Диве отчего-то стало не по себе от этого смеха.
Она выскользнула от своего укрытия и, таясь за колонной, осторожно выглянула в зал.
Их было пятеро — молодых наголо бритых людей, одетых небрежно и даже бедно, в какие-то темные обноски. Они стояли, превесело глядя друг на друга, видимо, очень довольные. Время от времени кто-нибудь из них истерически выкрикивал: «Карсы!» — а остальные вновь заливались хохотом.
Было что-то неестественное в их позах, голосах, а главное, в этом смехе — неестественное и почти нечеловеческое, в том, как они отделяли один звук от другого, как вдруг вздрагивали и умолкали, как пялились при этом в глаза друг другу, деревянно подергиваясь…
