Колесо Фортуны - де Ченси Джон (читать книги онлайн бесплатно полные версии .txt) 📗
Он выигрывает:возможно, его оценили верно, возможно, восемь к пяти — это правильно. Он не обращал внимания на шансы остальных, не было времени и, в конце концов, не было нужды это знать: это уже неважно, эта гонка его, а к концу все вообще пошло прекрасно, это всегда доставляло ему радость — нестись в усиливающемся свете через маленькие сужающиеся туннели к финальной черте, где его ждало колоссальное облегчение.
От группы лошадей, оставшейся далеко позади слева, отделяется еще один скакун и устремляется вперед, вот он все ближе, ближе, и, конечно, это Олень Тьмы, на его блестящих боках были ясно различимы пятна и полосы, являющиеся его отличительными признаками, а где-то глубоко запрятанная в нем, а может быть, вне его Хильда должна сейчас управлять им так же, как Уолкер управлял Леди Света: крича, работая плетью, с болью и отчаянием пытаясь вывести свою лошадь, а значит, и себя вперед. Небрежно, с жесткой и безжалостной хитростью, которая, как ему кажется, должна быть ясна каждому зрителю, имеющему хотя бы начальное представление о стратегии, с хитростью, которая взывает к стратегу, сидящему в каждом зрителе, Уолкер бьет плетью по правому боку, отводя Леди Света вправо, и теперь оба скакуна, отчетливо отделившись от группы, идут ноздря в ноздрю; и вот он подрезает Оленя Тьмы, оттесняет его к загородке, пока он наконец не отстает, отпрянув назад, при этом слышится какой-то хныкающий звук — непонятно, воображаемый или нет, но Уолкеру кажется, что он слышал его: не лошадиное ржание, не лязг машины, не сон, не плач, но какое-то звериное проклятие, исторгнутое из сокровеннейших глубин скакуна, и после этого Олень Тьмы уступает, и он остается один на пустой дорожке, остальные далеко позади, а впереди одна лишь непредвиденная, невидимая проволока.
Проволока: уже мерещатся финишные столбы. Олень Тьмы сдан в архив памяти, и Леди Света, споткнувшись, падает на колени, и — о! — она падает,и, как он ни старается, ему не удается выдернуть ее из этого падения, этот шаг становится роковым, он слышит глухой дробный треск сломанной берцовой кости, а вслед за ним — звук, смешивающийся со всеми красками дня, вопль изуродованной лошади, когда Леди Света падает… и он падает вместе с ней: и это не свободное падение, а грохочущий обвал сквозь оболочку и арматуру ее сознания, из света в тьму — в тот момент, когда она издыхает под ним, — и этот удар ужасен, он гремит внутри и рвется наружу, и мимо проносится тень скачущей группы, а он лежит на голой земле, разбитый и трясущийся, не в силах поверить в то, что случилось. Как могло это произойти с ним? У него же восемь к пяти, он фаворит, и это Дерби — краеугольный камень его судьбы, так как же? Истоптанный, но не затоптанный, копыта мельтешат вверх и вниз, вперед и назад, Уолкер спасен, но он неспасен, он оказывается в конце своего скудного пути лежащим в лучах голого нестерпимого света, в полубессознательном состоянии, но и в полном сознании, а сверху вниз на него смотрят техники, которые тянут свои жадные руки к розетке.
Они собираются отключить его.
Но Уолкер приходит в движение, Уолкер вскакивает, тянется, шатаясь, к всеобъемлющей тьме, словно к утерянной тверди. Что это — симулятор или кают-компания? Были ли его воспоминания о воспоминаниях лишь частью той лжи, что внедрена в него? А сам он — тем быстрым, полностью автоматизированным существом, которое бежит, все бежит, всегда бежит? Превратился ли он в это существо? Или он им и является? Неудачник среди неудачников, мертвец среди мертвых, ничто не хрустнуло ломко в его сознании в тот момент крушения берцовой кости, не было даже надежды на осознание, но вот он, ключ к разгадке: издыхающая Леди Света видит склоняющуюся Хильду, черты ее лица наконец обрели покой, ее лицо олицетворяет неумолимое осуждение.
— Неудачник, — говорит Хильда, — слабак восемь к пяти, гроб восемь к пяти, вот что они делают, вот что мы делаем с проигравшими, понял? Смотри сюда, смотри сюда, слабак… — И огни загораются.
Нет, гаснут. Нет, они загораются и гаснут, гаснут и загораются в ритме автоматического салюта, содрогаются, содрогаются… Уолкера окружают презрительные выкрики, шуршание проигравших билетов, стук копыт и негасимые огни. Все летит в тартарары: и пари, и оценки. Виртуальный свет и все столь виртуально на Акведуке нашего краха, среди оврагов, вен и ручьев разгромленного и затонувшего Озонового парка: суррогат мечтаний, саркофаг возможностей, груз, отправляемый в глубокую вечную ночь.
Дин Уэсли Смит
ПОСЛЕДНИЙ ВЫБЫВШИЙ
Памяти Фреда Капоселлы, великого игрока на скачках
Горячее солнце уже заставило изнемогать от жары всех собравшихся возле Траут-Дейловского кантри-клуба, а до конца дня должно было стать еще жарче. Легкий ветерок донес слабый аромат свежего хлеба из пекарни Эдди. Мой желудок откликнулся на запах урчанием, но я не обратил на него внимания. Я уже несколько недель сидел на диете, весьма небезуспешно пытаясь сбросить вес. Мне предстояло провести длинный рабочий день на этом идиотском любительском турнире, и разыгравшийся аппетит был мне ни к чему.
Я запустил палец за воротник моей новой желтой футболки и бросил взгляд на блондинку, сидевшую в тележке возле меня. Ей, казалось, совсем не было жарко. Хорошо, что нам предстояло ездить на тележке между бросками, — по дороге будет обдувать ветерок. Иначе тут можно просто изжариться.
Ярдах в двадцати впереди на зеленом поле плохо посланный мяч, чуть не коснувшись правого края лунки, замер в двух дюймах от нее.
Я вздохнул. Это был конец пути для доктора Фреда Эшли. Восемь очков на первой лунке. Он добился сомнительной чести быть первым вылетевшим в этом турнире.
Вслед за неудачным ударом последовали несколько стонов, смех и добродушные подтрунивания.
Я хранил молчание, молчала и блондинка.
Мы сидели в одной тележке в течение двадцати минут, которые потребовались десяти игрокам, чтобы разыграть первую лунку, а я все еще не спросил ее имени. Я посмотрел на ее блестящие светлые волосы и огромную грудь и направил тележку через сосняк ко второй метке. Мне казалось, будто я ее где-то видел, в журнале или на экране. Зная этих парней с их дурацким турниром, ожидать можно было чего угодно.
Доктор Эшли бросил клюшку в мешок и зашагал по пустынному первому проходу к не менее пустынному зданию клуба. Судя по решительному виду доктора, нам повезет, если к тому времени, как закончится этот сумасшедший турнир, в баре останется хотя бы одна бутылка пива.
Остальные десять участников последовали за мной к метке. Осталось девять игроков. Надо пройти восемь лунок. Правила простые. На каждой лунке выбывает игрок с наихудшим результатом, и так до тех пор, пока на девятой лунке не останется последний. При нормальных условиях турнир с Единственным Оставшимся мог бы стать неплохим развлечением и азартным зрелищем.
Но эти десять игроков арендовали целое поле, здание клуба и все прочее для своего частного ежегодного турнира. Каждому из них это стоило пять тысяч долларов, и они слегка изменили правила. После каждой лунки оставшиеся должны были получать награду.
— Прекрасно, Дебби, — сказал Гарри Брэден. — Мы ждем приза.
Дебби медленно вышла из тележки, одарила умолкших мужчин широкой улыбкой, расстегнула блузку и швырнула ее в багажник тележки, где стояло холодное пиво. На ней был ярко-красный кружевной бюстгальтер, едва вмещавший две самые огромные груди из всех, какие мне приходилось видеть.
Она продефилировала перед каждым из мужчин, при этом на ней не появилось ни одной капельки пота, что казалось даже более нереальным, чем размер ее грудей.
Игроки аплодировали и отпускали грубоватые комментарии, пока она изгибалась перед ними. Затем она залезла обратно в тележку. Я старался не смотреть на нее краешком глаза, пока участники турнира запускали свои мячи.
Странная у меня работа. Как профессиональному игроку в гольф мне часто поручают довольно странные задания. Но такого турнира мне проводить еще не приходилось. На самом деле у меня не было выбора. Совет директоров клуба — мое начальство — не разрешил бы этим десятерым провести столь необычный турнир, если бы я не играл роль судьи и сопровождающего. Полагаю, совет боялся, как бы они не повредили поле или что-то в этом духе.
