Ступай к муравью (сборник) - Уиндем Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис (книги без сокращений txt) 📗
Да и вряд ли она сама будет так уж сильно горевать из-за приближающейся смерти. Рано или поздно человек все равно становится бесполезным, и теперь, когда она прикована к своему креслу-коляске, понемногу превращается для всех просто в обузу.
А кроме того, у нее недавно появилось ощущение какой-то отчужденности — она стала чужой в мире окружающих ее людей. Ведь в мире все так сильно изменилось, произошли такие перемены, которые сначала казались ей необъяснимыми, а затем — не стоящими того, чтобы искать им объяснения. Не удивительно, размышляла миссис Долдерсон, что старики так привязываются к вещам; они льнут к предметам, связывающим их с миром, который был им понятен…
Гарольд, конечно, милый мальчик, и ради него она изо всех сил старается казаться не слишком глупой… Только часто это оказывается ужасно затруднительным… Сегодня за завтраком, например, Гарольд был невероятно возбужден в связи с каким-то экспериментом, который должен был проводиться в тот же день, после полудня. Ему просто требовалось выговориться, хотя он, разумеется, отлично понимал, что практически все, произнесенное им, не доходит до ее сознания. Речь шла опять о каких-то измерениях (столько-то она поняла), и миссис Долдерсон согласно кивала головой, не будучи в силах вникнуть в глубинный смысл слов сына. А в тот последний раз, когда обсуждался сходный вопрос, она имела неосторожность высказаться в том смысле, что в ее юности измерений было только три, и что она никак не может понять, несмотря на весь нынешний прогресс, каким образом их вдруг стало больше. Эти слова дали Гарольду повод прочесть ей целую лекцию касательно математического взгляда на мир, согласно которому можно было допустить существование целой уймы измерений. Даже каждый отдельно взятый момент существования являлся, по их мнению, определенным измерением по отношению к остальному времени. С философской точки зрения, начал объяснять ей Гарольд… но тут она окончательно отключилась и потеряла нить разговора. Миссис Долдерсон чувствовала себя в тупике. В дни ее молодости философия, математика и метафизика были самостоятельными науками, но теперь они вдруг необъяснимо перепутались между собой. Поэтому сегодня она лишь делала вид, что слушает, издавая время от времени тихие возгласы одобрения, пока наконец Гарольд не усмехнулся смущенно и не сказал, что она милочка и бесконечно терпелива. Потом обошел вокруг стола, нежно поцеловал ее в щеку, обнял одной рукой, а она от всего сердца пожелала ему успеха в сегодняшнем таинственном эксперименте. И тут же в комнату вошла Дженни, чтобы убрать со стола и подкатить ее кресло поближе к окну…
Расслабляющая жара дремотного послеполуденного времени постепенно погружала миссис Долдерсон в полусонное состояние и уносила ее на пятьдесят лет назад в такой же вот летний день, когда она сидела у того же самого окна (разумеется, и не помышляя о кресле-коляске) и ждала Артура… Она ждала его с мучительно замиравшим сердцем… а он… он так никогда и не пришел…
Странно все-таки, как внезапно меняются расклады событий. Если бы Артур в тот день пришел, она, без сомнения, вышла бы за него замуж. И тогда ни Гарольд, ни Синтия не появились бы на свет. Конечно, у нее были бы дети, но только уже не Гарольд и не Синтия… Какая странная, какая неустойчивая вещь наша действительность… Стоит женщине сказать «нет» одному мужчине и «да» другому, и на свет может появиться потенциальный убийца… Какие глупцы эти нынешние — пытаются все заорганизовать, сделать жизнь безопасной… а за спиной-то у них — в прошлом — тянется длинная цепочка женщин, которые говорили «да» или «нет» в зависимости от причуды или настроения.
А странно, что она вдруг вспомнила Артура. Должно быть, прошли целые годы, с тех пор как он в последний раз пришел ей на память…
Она была совершенно уверена, что в тот день он собирался сделать ей предложение. Ведь это было задолго до того, как она впервые услышала имя Колина Долдерсона, она непременно согласилась бы. О да, она безусловно приняла бы предложение Артура.
Никакого объяснения его исчезновения не последовало. Она так никогда и не узнала, почему он не пришел в тот день. Даже не написал ей ничего. Дней через десять, а может, через неделю пришла весьма сухая записка от матери Артура, в которой сообщалось, что Артур заболел и что врачи посоветовали отправить его за границу. А после этого — ничего, вплоть до того дня, когда она наткнулась на его фамилию в газете — года через два примерно.
Разумеется, тогда она очень рассердилась — у каждой девушки есть своя гордость — ив течение какого-то времени ее рана не заживала… Но может ли кто-нибудь поручиться, что это, в конце концов, не было к лучшему? Может, дети Артура не были бы так дороги ей и не были бы так добры или умны, как Синтия и Гарольд? Такое множество вариантов… со всеми этими генами и прочими штучками, о которых столько болтают в нынешние времена…
Постукивание теннисных мячей прекратилось, видно, игроки ушли — вернулись к своей маловразумительной работе, надо полагать. Пчелы продолжали свое настойчивое целенаправленное гудение среди цветов; с полдесятка бабочек тоже вились там, но вид у них был какой-то дилетантский, -абсолютно не рабочий. Листва дальнего дерева поблескивала в струйках жарко нагретого воздуха.
Сопротивление дремоте ослабело. Миссис Долдерсон просто не могла с ней больше бороться. Она откинула голову на подушку, ощущая лишь в подсознании, что откуда-то начал доноситься сходный с гудением звук, только более пронзительный, чем гудение пчел; впрочем, он был недостаточно громок, чтобы стать помехой. Она позволила себе закрыть глаза…
Внезапно, всего в нескольких ярдах от нее, в том месте дорожки, куда не проникал ее взгляд, раздались шаги. Они возникли как-то внезапно, как будто кто-то вдруг вступил на дорожку с травяного газона… чего быть не могло, так как она непременно увидела бы того, кто шел по траве Одновременно раздался чей-то баритон, весело напевавший только для себя. Этот голос возник тоже неожиданно — на полуслове, можно сказать: «…делают все люди, это делают все люди…» И вдруг пение оборвалось. Одновременно смолк и шум шагов.
Теперь глаза миссис Долдерсон были открыты, причем открыты очень широко. Ее высохшие пальцы впились в подлокотники кресла. Она помнила этот мотив; более того, она узнала и этот голос. Узнала, несмотря на долгие, долгие годы… Какой глупый сон! Она вспоминала об Артуре всего лишь за несколько минут до того, как прикрыла веки…
Но ведь она ни в малейшей степени не ощущает сонливости! Все вокруг видится ясно и резко и кажется таким естественным, а пальцы отлично ощущают твердость древесины подлокотника.
И тут у нее мелькнула новая мысль. Должно быть, она умерла. Вот почему все так не похоже на обычный сон. Сидя тут на солнышке, она тихо отошла прямо во сне. Доктор предупредил ведь ее, что это может произойти с ней совершенно неожиданно… Вот и произошло.
Миссис Долдерсон почувствовала мгновенное облегчение. Никак не скажешь, что она боялась смерти, но все же ее не оставляло ощущение неизбежности предстоящего испытания. Теперь все осталось позади — и никакого испытания! Просто заснула и все! Неожиданно она почувствовала себя счастливой; нет, скорее весело возбужденной… Хотя странно все-таки, что она по-прежнему как будто привязана к своему креслу.
Раздался скрип гравия под переминающимися ногами. Изумленный голос воскликнул:
— Чушь какая-то! Ничего не пойму! Что за чертовщина тут произошла?
Миссис Долдерсон неподвижно застыла в своем кресле. У нее не осталось сомнений в том, чей это голос.
Снова безмолвие. Ноги топтались на месте, будто их хозяин испытывал некие душевные терзания. Затем опять послышались шаги, но очень медленные, нерешительные. Они вынесли пред очи миссис Долдерсон какого-то молодого человека. О, каким юным, каким молодым он казался! Ее гортань перехватила судорога.
Молодой человек был одет в полосатый клубный блейзер и белоснежные фланелевые брюки. Его шею обвивал шелковый платок, а на голове, слегка сдвинутая на затылок, красовалась соломенная шляпа с яркой цветной лентой. Руки он держал в карманах брюк, а левым локтем прижимал к боку теннисную ракетку.
