Ген бесстрашия - Антонов Антон Станиславович (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Однако теперь выходило, что именно Забазар виноват в том, что вражеский агент занял высокую должность в Главном штабе союзнических войск — должность, которая открывала ему доступ к самым серьезным военным секретам.
И вот вам результат. Эти секреты — как те, которые хранятся в мозгу Забатагана, так и те, которые сосредоточены в памяти бортового компьютера парадного катера — попали к миламанам. Чем это может обернуться, страшно даже подумать, и не будь Забазар таким прославленным военачальником, он бы одним выговором не отделался. Как пить дать, пошел бы под трибунал и отправился командовать какой-нибудь штрафной эскадрой.
Но когда у генерала столько орденов и прочих знаков отличия, отдать его под трибунал не так-то просто. Это подрывает авторитет верховной власти, которая увешала его этими наградами. Поэтому сначала надо отобрать у провинившегося знаки отличия и только потом думать о трибунале.
Но отнять все награды сразу тоже нельзя. Вина должна быть соизмерима с подвигом, и чем выше рангом наказуемый, тем это очевиднее. Рядового можно расстрелять на месте без суда и следствия, и никто о его наградах даже не вспомнит. Но с генералами такие вещи не проходят.
Правда, в горячке скандала обезумевший от ярости маршал кричал:
— Я вырву твое кровавое сердце и скормлю его мурбазанским пиявкам!
Но эта фраза, несмотря на зловещее звучание, относилась не к собственному сердцу начальника Главного штаба союзнических войск, а лишь к наградной броши, которую Забазар носил приколотой к своему носовому платку. Эта брошь была изготовлена из синего жемчуга, которым охотно питаются хищные мурбазанские пиявки, чья слюна на две трети состоит из чистого спирта, а спирт, как известно, растворяет жемчуг в два счета.
И Караказар-таки выполнил свою угрозу, когда в ответ на упреки расстроенный генерал начал ему грубить, говоря:
— Я не согласен с вами, достопочтенный маршал. Я повышаю офицеров в чине и должности, исходя из той пользы, которую они приносят. А выявление шпионов в мои функции не входит. Для этого в войсках полно сексотов.
Спорить с самим младшим помощником запасного адъютанта Всеобщего Побеждателя было верхом хамства, бестактности и непочтительности, и маршал Караказар не мог оставить это без последствий.
— Загрызу! — прорычал он, обнажая свои огромные даже для моторо-мотогала клыки, и сразу вслед за тем от имени лично запасного адъютанта Всеобщего Побеждателя вице-генералиссимуса Загогура объявил о лишении генерала Забазара знака особого отличия «Кровавое сердце».
— Мне нужен письменный приказ самого вице-генералиссимуса, — еще раз нагрубил маршалу Забазар.
Оба собеседника прекрасно понимали, что Забазар никогда не стал бы прославленным военачальником, если бы не имел родственных связей, простирающихся далеко наверх. Его родной мотогальник Заба был ответвлением большого мотогальника За’ — и надо ли говорить, что именно к этому мотогальнику принадлежал великий и могучий запасной адъютант Всеобщего Побеждателя Загогур.
А большой мотогальник За’ был через обмен гнездовыми самками связан родством с мотогальником Набу, к которому принадлежал старший помощник второго адъютанта Всеобщего Побеждателя, что поднимало волосатую лапу генерала Забазара на недосягаемую, прямо-таки астрономическую высоту. Ведь у Всеобщего Побеждателя было в общей сложности шестнадцать основных и восемь дополнительных адъютантов, и запасной адъютант Загогур занимал лишь седьмое место среди дополнительных, тогда как второй адъютант Тартакан находился на третьем месте среди основных после главного и первого. Недаром он носил звание Четырежды Генералиссимуса.
Даже если бы генерал Забазар не был столь ценен для моторо-мотогальских войск, следовало ожидать, что родичи не оставят его в беде и возьмут под защиту хотя бы ради поддержания чести мотогальника.
Однако Забазар оставался ценнейшим кадром, даже несмотря на грубый прокол с непредсказуемыми последствиями. И он знал, что делает, когда хамил вышестоящему начальнику в маршальском звании.
Потому что начальник этот — штабная крыса без роду и племени, приставленная к вице-генералиссимусу из мотогальника За’ в качестве соглядатая, а Забазар — боевой генерал, мундир которого рвется под тяжестью наград, а волосатая лапа скребет подножие трона Всеобщего Побеждателя.
28
Млечные слезы источали аромат ванили и сочились, как сладкий сок из тропических плодов.
Ли Май Лим, которая поначалу выглядела усталой, изможденной и осунувшейся, буквально расцвела под благотворным воздействием этих волшебных капель, которыми было покрыто все ее тело. На ее медовой коже смешивалась влага из пяти источников — или даже из десяти, если быть совсем уж точным. Ведь сама Ли Май Лим тоже источала эту влагу.
Млечные слезы действовали, как ведьмин крем. Ли Май Лим молодела на глазах и казалось, она вот-вот взлетит — настолько одухотворенным было ее лицо и окрыленным казалось тело.
Зато Евгений Неустроев по прозвищу Же Ни Йя был по-настоящему изможден. Он не чувствовал усталости, поскольку все его ощущения были вытеснены одним — беспредельным наслаждением. Но когда он попытался в очередной раз переменить позу, оказалось, что мышцы больше не повинуются ему, и единственное, на что он еще способен — это лежать пластом на спине, отдав свое тело в распоряжение пятерых девушек, которые продолжали без устали покрывать его поцелуями и натирать своим божественным напитком.
Похоже, этот напиток все-таки действовал и на него, поскольку Же Ни Йя при всей своей усталости и неподвижности продолжал исправно выполнять свою главную функцию, снова и снова извергая в чрево Ли Май Лим водопады семени, которое миламаны называют «плодоносным дождем».
Такого с ним не бывало еще никогда, и он опасался, что и впредь никогда не будет, потому что эти ненасытные нимфоманки выжмут его без остатка.
— Я больше не могу! — хрипло шептал он пересохшими губами, но тотчас же у этих губ появлялся чей-то влажный сосок, и новая порция волшебного напитка растворяла сухость во рту и в горле и заставляла забыть о протестах.
А где-то далеко внизу тем временем попарно колдовали над предметом гордости Же Ни Йя другие девушки, и казалось бы, навеки поникший цветок сладострастия, как называют его миламанские поэты, снова обретал силу.
Чем все это кончилось, Же Ни Йя не знал. Он не то потерял сознание, не то просто заснул, но и во сне не было ему покоя. Его преследовали видения райского сада, и нагие гурии не миламанского, а вполне земного вида, белокожие, черноокие и длинноволосые девственницы, преследовали его среди тропических растений, и было их столько, что убежать от них и вырваться из окружения не было никакой надежды.
Когда круг сомкнулся и нагие девственницы числом не меньше миллиона навалились на него все сразу, Неустроев громко и протяжно закричал, но не проснулся, как это обычно бывает при кошмарах, а наоборот, потерял сознание еще раз.
Дальше он спал без сновидений и нисколько не удивился, узнав потом, что провалялся на ложе целые сутки и даже больше — полночи, день и еще целую ночь.
А в то утро, когда Же Ни Йя проснулся, Ли Май Лим снова вошла в его каюту и остановилась посередине, лучась счастьем и преисполненная гордости.
В руках она держала большое телесного цвета яйцо, от которого отходила тонкая длинная трубка с расширением на конце. Эта трубка тянулась к соску ее левой груди и раструб охватывал его, как присоска.
— Что это? — спросил Неустроев, не скрывая удивления.
— Это твой сын, — ответила Ли Май Лим, и улыбка на ее лице, казалось, могла осветить непроглядную космическую тьму лучше всякого солнца.
— Вы что, несете яйца? — тупо произнес он, безуспешно пытаясь собрать в кучу свои мысли.
— Конечно. А вы разве нет? — сказала она, улыбаясь еще шире, чем раньше. — Хотя да, я забыла — вы ведь живородящие.
Живородящий Евгений Оскарович не нашелся, что ответить, а тем временем улыбка вдруг сползла с лица Ли Май Лим, и она произнесла с неожиданной злостью:
