Остров «Его величества». И ведро обыкновенной воды...(Фантастический роман-памфлет и повесть) - Максимов Захар
— Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак, — болезненно пошутил Крафке. — В свое время я слышал эту фразу от фюрера.
— О, фюрер тоже имел здравые мысли, — засмеялся Хауз.
— Да, герр Хауз. — Крафке стоял далеко от стола. — Фюрер даже стремился воспитывать молодежь по подобию зверей. Он обещал вырастить юношей, подобных которым еще не видел мир. Жестоких к врагам, по-собачьи преданных ему…
— И лишенных интеллекта? — хмыкнул Хауз. — Хорошо, но до известного предела. У исполнителей нельзя напрочь стирать собственную инициативу, иначе ничего продуктивного не получится. А мне от людей нужна продуктивность, Крафке. Я деловой американец, а не какой-то там австрийский маляр. Но если эта инициатива выйдет за установленные хозяином рамки, то не следует забывать: на каждую собаку найдется свой намордник, свой строгий ошейник, своя плетка и свой живодер, если потребуется. Это я говорю специально для вас, Крафке.
Немец вздрогнул, поняв, что миллиардер не шутит.
— Но к вашему безумному бунту мы вернемся несколько позже. На свои деньги я содержу в пяти странах мира гигантские заповедники, где развожу редчайших особей, давно уже оплаканных Красной книгой. Когда-нибудь я отведу под главный свой заповедник всю Африку. Будем устраивать африканские сафари на львов, крокодилов, тигров и негров. Отменная забава, а? Люблю животных, но охотиться на них тоже люблю…
По выражению лица Хауза нетрудно было понять, что он вспоминает об одном из своих охотничьих приключений. Неожиданно он резко выпрямился в кресле, тигренок на его коленях вздрогнул.
Немец облизнул разбитые губы. Под правым глазом у него был довольно большой кровоподтек.
— Когда люди моего деда приводили в порядок ваше вшивое нацистское подполье, старик Бернард заполучил в свои руки «Объект 88», — продолжал Хауз монотонно. — Дед не успел докопаться до вас, не узнал, что вы сами тоже находитесь в одном из коконов. Ваши нацистские дружки спрятали вас довольно хорошо. Я не мог не воздать должного вашему уму и научному дарованию. Вы обогнали мировую науку на много лет. Я приказал моим людям разыскать вас. И вы были обнаружены. Говорю вам это прямо. Вы умный человек. Ученый вашей широты мышления, вашего интеллекта должен был бы использоваться эффективнее. Я дал вам все, чтобы вы могли за пять лет усвоить информацию, накопленную мировой наукой за те годы, что вы не по своей вине, но благодаря собственной гениальности умудрились преспокойненько проспать. Вам предоставили лабораторию, штат толковых сотрудников, неограниченные средства и немалую власть. Вы проспали сорок четыре года, но сохранили интеллект. В этом я не ошибся. Перед тем как вас сейчас доставили ко мне, я еще раз просмотрел ваше досье. Я был вами доволен, но, притворяясь, что верно служите мне, вы осмелились тайно действовать против. Мне известны все подробности заговора. Я хочу услышать их непосредственно из ваших уст. Говорите!
Крафке молча и выразительно смотрел на свои скованные руки.
— Повторяю, — снова заговорил Хауз, — наручники и меры физического воздействия не должны вас удивлять. Я вполне мог бы обойтись современными средствами, то есть приказать сделать вам два укола, и вы тогда начали бы пытать сами себя. Но ваше воображение все еще живет во времена бездарного «третьего рейха», умудрившегося погубить здравую идею мирового господства. И напоминаю в последний раз, что из всех участников вашего дурацкого заговора вы единственный, кто пока остался в живых. Подчеркиваю — пока.
— Я был в отчаянии, мистер Хауз. — Немец заговорил, с трудом подбирая слова. — После войны пошло прахом дело всей моей жизни. И я не видел иного выхода, кроме как подчиниться Райхеру и уйти «вниз». Пробуждение же было совсем невероятным. Нет, поверьте, меня нисколько не огорчило, что мои прежние вожди стали вашими слугами. Поверьте, мистер Хауз, я глубоко уважаю вас. Вы умный и деятельный человек… Но за пять лет работы на вас я пришел к выводу, что вы занимаетесь не тем. Вы создали прекрасную организацию, дающую огромный доход. И не более…
— Мои деньги — это и есть власть. Самая реальная власть в этом мире, — возразил Хауз.
— Не та власть, которой обладал Гитлер, — смело ответил Крафке. — О, если бы у руля национал-социализма и Германии тогда стояли мы, ученые, конструкторы, инженеры. Мы заставили бы весь мир работать на нас! Да, да, весь мир! Сегодня дарования такого человека, как вы, не растрачивались бы на операции с наркотиками, а черномазые не чувствовали бы себя так уверенно. Ваша нынешняя власть — не власть, а всего лишь влияние. Где сегодня сила, способная обуздать миллиарды людей? Ее больше нет. Ваши предшественники совершили роковую ошибку, позволив Рузвельту воевать вместе с русскими против нас.
— Ошибку совершил ваш идиот-фюрер, а не мы, — перебил немца Хауз. — Он должен был идти на Восток, и только на Восток, а не на Запад. Вы, Крафке, вообще отдаете себе отчет в том, что ваш гитлеровский нацизм был всего лишь маленьким эпизодом большой игры? Мы, промышленники и финансисты Запада, создали Гитлера, чтобы он шел на Восток! А этот взбесившийся ефрейтор кусал руку, которая его же вскормила.
— Вероятно, — неуверенно сказал Крафке, избегая пристального взгляда следившего за ним Сандерса, который сидел сбоку в кресле. — И все же возрождение великой идеи нацизма необходимо… А попав под вашу руку, движение растворяется в вашем бизнесе. Я втайне вербовал бывших членов движения, работающих на вас. Я спешил, у меня почти не было времени, и поэтому я решился на отчаянный шаг — разбудил Райхера. Я ненавидел его, так как он олицетворял все то, что погубило мою идею и мое дело. Но я знал, что смогу использовать этого фанатичного наци. Он взвыл, узнав, что «резерв 88» принадлежит американцу. И я убедил его, сказав: «Райхер, мы проявим истинно нацистский дух. Мы воспользуемся деньгами и организацией этого янки, чтобы воскресить дело фюрера…»
— Я не янки, — процедил сквозь зубы Хауз. — Я техасец.
— Уверяю вас, Райхеру подобные тонкости безразличны, — усмехнулся разбитым ртом Крафке. — Вряд ли он вообще когда-нибудь слышал, что в Штатах была гражданская война. И я говорил ему: «Райхер, через два месяца евреи-плутократы будут праздновать шестидесятилетие своей победы над нами. Так нанесем же им удар в Нюрнберге! В том самом Нюрнберге, где имя фюрера гремело на партийных съездах и где враги казнили позорной смертью святых героев! Что произойдет, — повторял я ему, — если в этом городе, запятнанном кровью мучеников за арийское дело, вдруг появятся пятьдесят героев-эсэсовцев в черных парадных мундирах и штурмом возьмут дом, названный „Дворцом правосудия“? Как содрогнется мир, узнав, что гвардейцы фюрера не умерли, не постарели ни на день за эти шестьдесят лет! Все увидят и поймут, что НСДАП бессмертна. Немцы снова пойдут за нами, как за птицей Феникс, воспрянувшей наконец из пепла!»
Вы же знаете, мистер Хауз, что Гитлер обожал всякую мистическую дребедень. Такому фанатику, как Райхер, она не могла не прийтись по душе. Он даже прослезился, обнял меня и заявил, что впервые поверил мне по-настоящему! И ради воскрешения дела он готов пожертвовать жизнью сорока девяти собратьев-эсэсовцев. Для него, командира ударной группы, мы разработали план спасения. Райхер составил мне список сорока девяти наиболее преданных офицеров, я разбудил их, и мы начали готовить операцию. Чтобы замести следы, все сорок девять заранее приняли яд. Согласились стать мучениками во имя идеи. Одно слово, фанатики! Райхера отравил я сам, подсыпав яд в его кофе.
— Так-так… — Хауз рассеянно барабанил пальцами по столу, затем повернулся к начальнику личной канцелярии: — У нас есть вопросы к доктору Крафке, мистер Сандерс?
Тот снял очки, достал из нагрудного кармана пиджака белоснежный носовой платок, протер стекла, затем оправу. Снова надев очки, он пригладил остатки волос на яйцеобразной голове и начал не спеша складывать платок, прежде чем положить его обратно в карман.
«Очки у него, как у Гиммлера, — невольно подумал Крафке. — Такая же тонкая золотая оправа. И внешне похож на Гиммлера, такая же противная сушеная глиста. Здесь он, судя по всему, выполняет роль Бормана».
