Леннар. Тетралогия - Краснов Антон (электронные книги бесплатно .txt) 📗
Глаза у нее сделались большие и прозрачные, как воды старинного озера, и даже угасла сиявшая в них обычно дерзкая насмешка.
— У нас жрецы раньше так заклинали Небо — на дождь, на распогодь… Тоже — непонятно, но красиво, и по коже, знаешь, течет холод.
В самом деле, было очень холодно. Гамов поднял голову со скомканного отреза ткани, который он использовал как подушку, то есть как жалкое ее подобие. Нельзя сказать, что этот разговор, почудившийся ему так же ясно, как если бы состоялся на самом деле, был совсем уж невозможен, но лицо Лейны, племянницы самого Акила, в рыжих отсветах костра отчего-то казалось холодным и застывшим, будто восковым.
Низинка, в которой отряд Элькана остановился лагерем и разложил походные костры, находилась всего лишь в десятке белломов от города-государства Дайлем и буквально в пяти-шести белломах от знаменитых Нежных болот, древнего ареала обитания священного червя гарегга. Гамов чувствовал это как никто: будучи единственным гареггином в отряде, он непрестанно ощущал легкое жжение в печени, холодок в нижнем отделе позвоночника, а в голове время от времени вихрем проносились какие-то туманные, плотно сотканные почти до уровня зрительных галлюцинаций видения… Из этих видений человек с фантазией Гамова мог выхватить все, что угодно: искаженные болью, темные, чужие лица, языки пламени, лижущие рушащуюся стену, черные потоки какой-то матово поблескивающей, густой жижи, свечение в сером, предночном небе, неестественно четкие, черные тени, отбрасываемые недвижными фигурами на склоне болезненно-желтого холма. Наверное, он слишком недолго был гареггином и оттого не имел возможности истолковать эти видения и привносимые ими ощущения.
Во рту было очень сухо и горчило.
Костя Гамов встал и приблизился к костру. Тут помимо непроницаемой Лейны сидели сам предводитель — экс-профессор Крейцер, а также Абу-Керим, мадемуазель Камара, криннец Бер-Ги-Дар и еще четверо уроженцев Корабля, которые входили в отряд Элькана. Последний поднял на Гамова тускло поблескивающие глаза и тихо спросил по-русски:
— Ну что?..
— Опять дурацкие сны, — коротко ответил Гамов и присел на корточки, всем телом впитывая благотворное тепло, волнами идущее от костра.
— Дурацкие сны, которые очень легко принять за реальность?
— Да. Я и принял… почти…
— Это не очень хороший признак. Да…
— Зато в моих снах приятно пахнет. В отличие от всех мест, в которых мы бывали в пределах этого Корабля…
— Гм… М-да… Понятно. А что Леннар?
— Ты задаешь этот вопрос в тысячный раз и сам знаешь ответ на него, дядя Марк. Я не знаю. Я не видел.
— Мы находимся совсем близко от Нежных болот, тут обостряются все инстинкты, — полувопросительно-полуутвердительно проговорил Элькан. — Я нисколько не удивлен, что тебе снятся яркие сны, мало отслаивающиеся от реальности, но мне все-таки хотелось бы услышать от тебя… ну несколько иное… Ты вот что-то бледен, Костя. А? Нездоровится? Для гареггинов это крайне нехарактерно.
— Да нет… Я себя прекрасно чувствую, — качнул головой Гамов. — Другое дело, что эти мои чувства и ощущения никак не могут помочь в достижении поставленной цели, вот что, дядя Марк.
Элькан хитро прищурился:
— Да ну! В самом деле? Все последние дни ты меня попросту настораживаешь, Костя. Не очень-то ты похож на недавнего бравого коменданта Этер-ла-Винга.
— Есть причины, — пробормотал Гамов и вытянул руки к огню. — Я не понимаю, дядя Марк, а что, ваши древние леобейские строители не могли смоделировать идеальный климат, ну вроде того, что на Гавайях, что ли? Холодно… Какая им разница, какие климатические условия программировать?
Элькан даже отвечать не стал. Это была явная попытка Гамова перевести разговор в другую плоскость. Но, промолчав относительно климат-установок древней Леобеи, не стал предводитель отряда развивать и ту тему, с которой поспешил сойти Константин.
Посидев около костра несколько минут, Гамов отошел в сгущающуюся темноту и, сев на склоне пологого холма, погрузился в раздумье. Подумать было над чем. Неоднозначно, странно, удивительно ощущал свое тело Костя Гамов все последние месяцы. Он мог бы сравнить его с фортепиано, к которому подошел совершенный профан в музыке и вдруг — неожиданно для себя — сыграл сложнейший этюд, написанный для пианистов-виртуозов великим и уже давно умершим композитором. Тело это давало совершенно неожиданные реакции в обстоятельствах, казалось бы привычных и неоднократно встречавшихся ранее. Так, искупавшись в обычной речке, Гамов вдруг поймал себя на ощущении, что чувствует придонный ил, как если бы он донырнул до дна и коснулся его рукой. Волны почудились ему продолжением его тела, вода словно обладала теми же тактильными способностями, что и его, Гамова, кожа, и оттого он чувствовал себе не инородным телом, попавшим в воды реки, а органическим продолжением этих водных толщ, пусть несколько более живым и горячим. Он мог, не открывая глаз, сказать, какая рыба водится в этой реке и в какой норе прячется речной рак. Все это пустяки, но за этими пустяками легко угадывалось истинное их значение, истинный масштаб этих вновь проявляющихся способностей…
Этот червь гарегг, какие же возможности он даст еще?
По склону холма протянулись две длинные тени. Это возвращались из вылазки посланные Эльканом лазутчики. Они отсутствовали уже около суток. Подняв руку, Гамов привлек их внимание. Один из лазутчиков был капитан Епанчин. В отряде Элькана именно он занимался рекогносцировкой местности, планированием тактических операций и являлся одним из троих отвечающих за боевую подготовку.
— Ну что? — произнес Гамов.
— Да ничего. Никаких результатов. Ни следа. Я, конечно, не думаю, что он свалится нам прямо на голову, хотя тут и такое случается. Уже по собственному опыту знаю… Личность-то, прямо скажем, очень заметная, а здешний люд совершенно не умеет врать! А уж применить к аборигенам земные методики допроса — дело верное, но результат!.. Результата-то нет, — устало выговорил капитан Епанчин. — Этот мифический Лен-нар как сквозь землю провалился, а нашего славного предводителя Элькана еще удивляет, чего это он САМ не выходит с нами на контакт!
— Сквозь землю — это в здешних местах очень даже запросто, — тихо сказал Гамов.
Костя знал, что говорил, а еще лучше знал это капитан Епанчин, который никогда не забудет падения с трехкилометровой высоты и земли, — аккуратной рукотворной чужой земли, раскрывающейся под ногами. Плывущей в серой дымке, надвигающейся и словно рассаживающейся на правильные квадраты нарочно кем-то размеченного ландшафта. Тогда даже не хотелось думать, кемименно, ну а потом отпала сама физическая возможность думать: все закрутилось, смятая дурнота стала полновластным хозяином землян, и гигантская рука невидимого бога, подхватив их на ладонь, зашвырнула в сырую котловину, заросшую приземистыми сорняками, подтекающими слизью. Невидимый гигант оказался аккуратен: никто не пострадал, если не считать нескольких царапин и пары сломанных ребер (одно из них у самого капитана Епанчина). Элькан (его по привычке некоторые из землян еще называли профессором Крейцером) тотчас же выставил объяснение происшедшего: дескать, разрушение конструкции повлекло за собой некое смещение в силовом контуре, возникновение нуль-пространства, пусть мизерных масштабов, но все же… В пределах Корабля вообще много аномальных зон, заверил Элькан, а местные, сталкиваясь с тем, что не укладывается в голове и попахивает дьявольщинкой, именуют все это Язвами Илдыза.
Надо сказать, объяснения почтенного Элькана не воспринимались уже так безоговорочно, как в первые часы и дни пребывания в мире Корабля. Земляне предпочитали наблюдать и делать выводы сами… Хотя главенства Элькана в отряде никто не оспаривал. В конце концов, как говорил Наполеон, «лучше один плохой генерал, чем два хороших». Сложно лучше и четче сформулировать принцип единоначалия…
— Это хорошо, что Крейцер выставил по периметру четыре сторожевых маячка, — продолжал капитан Епанчин, — здешние по крайности суеверны и принимают охранные огни за атрибутику новой… этой… их страшилки… Язвы Илдыза. Хотя от беспризорников и это не спасает.
