Человек в картинках - Брэдбери Рэй Дуглас (книги онлайн без регистрации txt) 📗
Когда солнце встало, они преодолели почти полпути до ракеты.
Отец Перегрин начертил на аспидной доске круг.
— Се Христос, сын Отца небесного.
Он притворился, что не слышит изумленных вздохов слушателей.
— Се Христос, во славе его, — продолжил он.
— Больше похоже на задачу по геометрии, — заметил отец Стоун.
— Удачное сравнение. Мы здесь имеем дело с символами. Будучи изображен кругом или квадратом, Христос не перестает быть Христом. Столетиями крест изображал его любовь и страдание. Этот круг станет Христом марсианским. Таким принесем мы его в этот мир.
Святые отцы беспокойно зашевелились, переглядываясь.
— Вы, отец Маттиас, изобразите в стекле подобие этого круга, сферу, наполненную огнем. Пусть стоит она на алтаре.
— Дешевый фокус, — пробормотал отец Стоун.
— Наоборот, — терпеливо ответил отец Перегрин. — Мы дарим им понятный образ Господа. Если бы Христос явился на Землю в облике осьминога, так ли легко приняли бы мы его? — Он развел руками. — Разве дешевым фокусом со стороны Создателя было привести к нам Христа в теле Иисуса? После того, как мы благословим церковь, построенную нами, освятим алтарь и этот символ, разве откажется Христос обрести тот облик, что мы видим перед собой? Вы сердцем своим чувствуете — не откажется.
— Но в теле бездушного зверя! — воскликнул брат Маттиас.
— Мы уже говорили об этом много раз, брат Маттиас, с тех пор как вернулись. Эти существа спасли нас от обвала. Они знали, что самоуничтожение суть грех, и раз за разом предотвращали его. А потому мы должны построить церковь в холмах, жить с марсианами, найти их грехи и пути, которыми идут они, и помочь им найти Господа.
Святых отцов такая перспектива не радовала.
— Потому ли, что их вид странен? — спросил отец Перегрин. — Но что нам плоть? Лишь сосуд, куда Господь вмещает наш дух. Если завтра я обнаружу, что морские львы внезапно приобрели свободную волю и интеллект, познали, что есть грех, что есть жизнь, научились смягчать справедливость милосердием и жизнь — любовью, то я построю собор под водой. И если чудом Господним воробьи будут наделены бессмертными душами, то я наполню гелием церковь и взлечу за ними вслед, ибо все души, в любом облике, если наделены они свободной волей и знанием греха, станут гореть в аду, если не будут причащены истинной верой. И марсианскому шару я не позволю гореть в аду, потому что лишь в моих глазах это просто шар. Я закрою глаза — и передо мною стоят разум, любовь, душа, и я не могу отвергнуть их.
— Но вы хотите поставить этот шарик на алтарь! — запротестовал отец Стоун.
— Вспомните китайцев, -невозмутимо ответил отец Перегрин. — Какого Христа почитают китайские христиане? Восточного, само собой. Все вы видели изображенное китайцами житие Христа. Во что он одет? В восточные одежды. Где ходит он? По китайским пейзажам, среди бамбука, туманных гор и корявых сосен. Его глаза узки, а скулы — высоки. Каждая страна, каждый народ добавляют по капле к облику нашего Спасителя. Я вспоминаю Святую Деву Гваделупскую, которой поклоняется с любовью вся Мексика. Обращали ли вы внимание, что на всех портретах ее кожа смугла, как и у ее почитателей? И разве это богохульство? Ничуть. Неразумно ждать, что человек примет Бога, пусть истинного, с кожей иного цвета. Меня часто поражает, почему наши миссионеры так успешно трудятся в Африке, неся снежно-белого Христа. Наверное, потому, что альбиносы и белый цвет вообще для многих африканских племен священны. Но со временем — не потемнеет ли там кожа Христова? Форма не имеет значения — только содержание. Не стоит ждать, что марсиане примут чуждый им облик Господа. Мы должны дать им Христа в их собственном обличье.
— В ваших рассуждениях есть пробел, отец, — проговорил отец Стоун. — Не заподозрят ли марсиане нас в лицемерии? Они поймут, что мы поклоняемся не шарообразному Христу, но человеку с руками и ногами. Как мы объясним им разницу?
— Показав, что ее нет. Христос заполнит любой сосуд, который мы предложим. Тела или шары — он везде, и каждый почитает его под разным обличьем. Больше того, мы должны верить в тот шар, что даем марсианам. Мы должны верить в шар, бессмысленный для нас видом. Эта сфера станет для нас Христом. Нам нельзя забыть: для марсиан и мы, и облик земного Христа будут смешны и бессмысленны, как расточительство плоти.
Отец Перегрин отложил мел.
— Теперь отправимся же в холмы и построим наш храм.
Святые отцы принялись собираться.
Церковь была не зданием, но расчищенной от камней, выровненной площадкой на вершине холма. Там возвели алтарь, и брат Маттиас установил на нем созданный им пламенеющий шар.
После шести дней трудов «церковь» была готова.
— А что мы будем делать с этим? — Отец Стоун постучал по привезенному с земли железному колоколу. — Что им колокола?
— Я полагаю, что принес его ради собственного успокоения, — признался отец Перегрин. — Нам нужно что-то знакомое. Эта церковь не слишком похожа на храм. Мы здесь чувствуем себя немного нелепо — даже я. Непривычно обращать в истинную веру создания иного мира. Порой я кажусь себе клоуном. И тогда я молю Господа дать мне сил.
— Многие отцы невеселы. Кое-кто смеется над всей затеей, отец Перегрин.
— Я знаю. Вот для них и установим колокол в башенке.
— А орган?
— Сыграем на нем на первой службе, завтра.
— Но марсиане…
— Знаю. Но вновь — для нашего душевного спокойствия пусть и музыка будет нашей. Их гимны мы откроем потом.
Воскресным утром они встали очень рано; бледными призраками двигались они в ледяном холоде, звеня колокольчиками осевшего на одеждах инея, стряхивая струйки серебряной воды.
— Интересно, а воскресенье ли сегодня на Марсе? — задумчиво пробормотал отец Перегрин, но, заметив гримасу отца Стоуна, заторопился: — Может быть, вторник или четверг — кто знает? Неважно. Глупости. Для нас сегодня воскресенье. Пойдем.
Дрожа, посиневшие отцы вышли на просторную площадку «церкви» и преклонили колена.
Отец Перегрин произнес короткую молитву и возложил холодные пальцы на клавиши органа. Музыка взлетела, как стая прекрасных птиц. Он касался клавиш, словно трав заросшего сада, и красота взмывала над холмами.
Музыка усмирила ветры. В воздухе разлился сладкий запах утра. Музыка уплывала в горы, и каменная пыль опадала дождем.
Священники ждали.
— Ну, отец Перегрин, — отец Стоун глянул в пустое небо, туда, где вставало доменно-алое солнце, — я не вижу наших друзей.
— Я попробую еще раз. — Отец Перегрин исходил потом.
Камень за камнем он строил храм Баха, собор столь огромный, что притворы его громоздились в Ниневии, купола — под дланью Святого Петра. Музыка звучала, и, когда орган замолк, собор не рухнул — он взмыл к снежным облакам, и они унесли его в дальнюю даль.
Небо оставалось пустым.
— Они придут! — Но в груди отца Перегрина зародилось крохотное, растущее зерно паники. — Помолимся. Упросим их прийти. Они читают мысли; они поймут.
С шелестом риз, с ропотом преклонили колени святые отцы. И завели молитву.
И с востока, из-за ледяных гор явились пламенеющие шары. На Марсе было семь часов утра, в воскресенье, или четверг, или понедельник.
Они парили и кувыркались, заполняя воздух вокруг дрожащих священников.
— Спасибо, Господи, спасибо тебе. — Отец Перегрин зажмурился и заиграл вновь. А когда музыка умолкла — обернулся и посмотрел на свою удивительную паству.
И голос послышался ему, и сказал:
— Мы пришли ненадолго.
— Вы можете остаться, — ответил отец Перегрин.
— Лишь на краткий миг, — тихо ответил голос. — Мы пришли лишь, чтобы сообщить вам то, что должны были сказать с самого начала. Но мы надеялись, что без наших понуканий вы пойдете своей дорогой.
Отец Перегрин открыл было рот, но голос прервал его:
— Мы Древние, — сказал он, и словно синее газовое пламя полыхнуло в мозгу священника. — Мы первые марсиане, те, что оставили мраморные города и ушли в горы, отбросив плоть. Очень, очень давно мы стали такими, какими ты видишь нас. Некогда мы были людьми; как и вы, имели тела, руки, ноги. Легенда гласит, что один из нас нашел способ освободить душу и разум человека, избавить его от телесных мук и печалей, от смерти и уродства, от скорби и старости; и так мы приняли облик синих огней, и вечно живем с тех пор в ветрах небесных над холмами, без гордыни и надменности, без нищеты и бедности, без страстей и душевного хлада. Мы ушли от тех, кто остался, от других обитателей этого мира, и так вышло, что о нас позабыли, и процесс перехода был утерян. Но мы не умрем, и годы не причинят нам вреда. Мы отбросили грех и живем в благодати Господней. Мы не желаем имущества ближнего своего, ибо ничем не владеем. Мы не крадем и не убиваем, мы лишены похоти и ненависти. Мы счастливы. Мы не размножаемся, не едим, не пьем и не воюем. Вся чувственность, все грехи, все детство тела спало с нас вместе с телами. Мы оставили грех позади, отец Перегрин, и он сгорел, как осенние листья, он растаял, как грязный снег скверной зимы, увял, как ало-золотые цветы весенней страсти, утрачен, как душные ночи раскаленного лета, и наш климат умерен, а времена — богаты мыслью.
