НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 24 - Булычев Кир (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗

— Не тот, — сказала она хрипло. — Не тот!

Шут извернулся, и Анна увидела, что стилет исчез в боку боярина Романа, и тот начал оседать, не отпуская шута. В подвал лезли один за другим немецкие ратники. Рыцарь Фридрих занес свой меч… И мелькнул тенью Кин…

— Не тот! — успела еще раз крикнуть Анна.

В тот же момент из шара исчезли двое: Кин и шут.

Меч Фридриха разрубил воздух. И, отбросив его, рыцарь опустился на колени над телом Романа, сделав знак своим, чтобы они бежали наверх. И ратники один за другим начали подниматься по лестнице — шустро и ловко…

Шар погас.

— Все, — сказал Жюль.

— Они где? — спросила Анна.

— Они прошли сквозь нас. Они уже там, дома… Ты не представляешь, как я устал.

— Я тоже, — сказала Анна. — Я тоже устала.

— Спасибо, — сказал Жюль. — Без тебя бы не вылезти.

— Не стоит благодарности, — сказала Анна.

Ей было очень грустно.

— Ты уверен, что он забрал Акиплешу?

— Ты же видела, — сказал Жюль. Он поднял пульт и уложил его в чемодан.

— Они добрались до места? Ты уверен?

— Разумеется, — сказал Жюль. — Что с ними может случиться?

26

Анна проснулась, когда солнце уже склонялось к закату. В комнате было жарко, над забытой чашкой со сладким кофе кружились осы. В комнате стоял дед Геннадий.

— Прости, — сказал он. — Я уж стучал, стучал, дверь открыта, а ты не отзываешься. У нас в деревне не то, что в городе, — у нас проще. Дверь открыта, я и зашел.

— Ничего, — сказала Анна, спуская ноги с дивана. Она заснула одетой. Зашуршала парча.

Анна бросила взгляд на себя — еще бы, ведь она так и осталась в платье польской княжны Магдалены, племянницы короля Лешко Белого, родом из стольного города Кракова.

— Это в Москве так носят? — спросил дед Геннадий.

Анне показалось, что он подсмеивается над ней. Она встала и выглянула в прихожую. Там было пусто и чисто. Дверь в холодную горницу распахнута настежь. И там пусто. Кровать аккуратно застелена.

Дед Геннадий плелся следом за ней.

— Уехали, значит? — сказал он.

— Уехали, — сказала Анна.

— А я тебе на память принес, — сказал дед. — Из музея.

Он вытащил из глубокого кармана плаща медную голову льва с кольцом в пасти.

— Я еще достану, ты не беспокойся.

— Спасибо, дедушка, — сказала Анна. — Они в самом деле оттуда?

— Мне-то откуда знать? Были бы люди хорошие.

Анна вернулась в большую комнату. За открытым окном виднелся крутой холм. У ручья паслась гнедая кобыла Клеопатра.

— Грехи наши тяжкие, — вздохнул дед. — Спешим, суетимся, путешествуем бог знает куда. А ведь это рискованно. Да, я тебе молочка принес. Парного. Будешь пить?

ГЕННАДИЙ ПРАШКЕВИЧ

Соавтор

Шкиперу Шашкину было плохо. Баржа шла вниз по Оби, то есть на север, и давно солнцу полагалось уйти за горизонт, на запад, туда, где все затянуло то ли предгрозовой дымкой, то ли сухим туманом, но шел уже одиннадцатый час, воду пригладило потемками, а солнце, сплющенное как яичный желток, все еще весело низко над берегом. Обычное. Круглое. Без прикрас. Без пятен. Во всем обычное, кроме одного — заходило оно на востоке, чуть ли не над Завьялово, огоньки которого смутно маячили вдалеке.

«Там, в Завьялово, — горько подумал шкипер, — мой Ванька сейчас. Сынок Ученый. Наставил в лесу палаток, рыбу бесплатно жрет. Отца вот только стесняется пригласить. Прост я. Правду люблю. Мало сукиного сына Ваньку драл в детстве. Мало правил: к делу иди, бумажки добра не скопят! Не послушался Ванечка, вот и бегает от своих ста двадцати к дармовой рыбе… — Шкипер мутно посмотрел на багровое, садящееся не по правилам солнце и выбросил пустую бутылку в темную Обь: — Не сумел я Ваньку до человека поднять. Ученым стал Ванька…»

Шкипер твердо знал: солнце заходит на западе. Но так же твердо он знал: верь лишь своим глазам! Маясь от головной боли, он пытался примирить увиденное своими глазами с тем, что сам же не раз видел и слышал с детства. Это было трудно. Очень трудно. Он даже никого не позвал посмотреть на спятившее светило. А о Ванечке так думал: «Не в отца пошел, свою идею ищет. Мало я порол его, мало любви к себе вбил в его голову, я, отец родной! Он ведь такой, мой Ванька! Его в любой час ночи разбуди, спроси — чего, мол, желаешь? Он не задумается ни на миг, как часы, отрубит: «На батю не походить!» Обидно…»

1

Гроза шла со стороны Искитима. Небо там было заплывшее, черное, сочащееся влагой, а над базой отдыха НИИ солнце светило по-прежнему и даже ветерок не дунул ни разу. Стояла необъяснимая, плотная, графическая, как определил ее про себя Веснин, тишина.

Подоткнув под голову спальник, Веснин лежал на зеленом надувном матрасе и сквозь расшнурованные, отброшенные в стороны полы палатки уныло рассматривал мощную сосну, за которую была захлестнута одна из растяжек. От голых рыжих корней до первых криво опущенных вниз ветвей ствол был обожжен, покрыт натеками выступившей от жары смолы: то ли неудачно палили костер, то ли баловались… «Интересно, чувствуют ли растения боль? Ощущать лижущее тебя пламя и не иметь возможности отодвинуться даже на миллиметр…»

Веснин вздохнул, нервно повел плечами Он-то, Веснин, мог шевелиться. Он-то, Веснин, мог бежать от любого огня, случись такое. И все-таки… все-таки Веснину было неуютно. Не совсем приятные мысли мешали ему. А от мыслей не отодвинешься.

Чуть повернув голову, Веснин увидел палатки, занявшие широкую, окруженную соснами прогалину, и почти всех оставшихся на базе обитателей — математика Ванечку с гитарой в руках, геолога Анфеда, весело оседлавшего пень, наконец, олигофренку Надю. Нет, упаси господи, Надя, конечно, не была олигофренкой. Просто обучала детей в спецшколе (есть и такие), что и позволяло Анфеду за глаза, беззлобно отпускать в ее адрес это так странно звучавшее здесь слово. Сама же Надя больше походила на балерину- великолепно развитые ноги, сухой торс. Темные глаза Нади, очень темные, хотя и не темнее до черна загоревшей кожи, весело поблескивали из-под густых, длинных и рыжих волос, схваченных выше высокого лба лентой. Единственное, что мешало Наде (разумеется, только по мнению Веснина), — плохо развитый инстинкт самосохранения. Он, этот инстинкт, срабатывал у Нади, как правило, поздновато, после того как она совершала глупость…

Веснина на базе встретили с интересом. Правда, больше от того, что Кубыкин, начальник базы, бывший завхоз Осиновской экспедиции, спутал его с двумя весьма известными братьями. Слышал краем уха: книги, фантастика… И брякнул. Наде же или Ванечке, а тем более Анфеду и в голову не пришло — с чего вдруг знаменитые братья поедут в Сибирь, да еще осенью? Они ни секунды над этим и не задумывались. Ну, приедут и приедут. И когда вместо братьев явился один Веснин, разочарован был только Анфед:

— Судьба у меня, как у твоих воспитанников, да, Надя?

Надя кивнула.

Все знали (сам Анфед лучше всех), что он, Анфед, неудачник. Вроде спортивный парень, поддержит любую компанию, на гитаре запросто побренчит, мысли в голове водятся, в рыбной ловле конкурентов не знает, а все равно куда ни ткни — дырка! И жена от Анфеда ушла, запретив ему встречаться с малолетней дочерью, и на переаттестации его чуть не вышибли из младших научных в старшие лаборанты. И даже последний случай: вместо полевого сезона тянул он лето в помощниках Кубыкина. С одной стороны, нормально: полевые идут. С другой, не очень: ребята на Таймыре по обнажениям лазят, а он, Анфед, за сметаной мотается в Завьялово да пересчитывает вкладыши к спальным мешкам.

«Опять я не о том, — вздохнул Веснин. — Мне не об Анфеде, мне о рукописи надо думать. Специально сюда забрался: база отдыха, осень, почти никого нет. Ни телефонных звонков, ни неожиданных банкетов, ни суеты. Сиди у моря, гуляй, вышагивай в осеннем лесу сюжет, тему, композицию… Что мне Анфед! Он из другой оперы, в любом случае не из космической. Не об Анфеде мне надо думать. О том мне надо думать — отправится ли на ИО Рей Бранд? Вернется ли «Громовержец» в порт? Что, наконец, делать с пришельцем с Трента? Ведь контакт с иной цивилизацией несомненно перевернет всю нашу жизнь… А об Анфеде пусть реалисты пишут — он из их сюжета сбежал: из деревни в город. Я преподаватель воображения. Мое дело — мечта».