Невероятный уменьшающийся человек - Мэтисон (Матесон) Ричард (читать книги без регистрации TXT) 📗
И тому было несколько причин.
Царившая здесь страшная скукотища начинала угнетать. Процесс уменьшения шел изо дня в день, незаметно для глаза, ни на миг не останавливаясь, — дюйм в неделю, — напоминая такой точностью страшные часы, отсчитывающие время до начала казни. И вся ежедневная домашняя рутина подавляла своей монотонностью.
Время от времени Скотт взрывался приступами гнева, который таился в его душе загнанным зверем. По какому поводу они случались — не важно. Главное, чтобы повод был.
Например, кошка.
— Клянусь Богом, если ты не выкинешь эту чертову кошку, я убью ее!
Игрушечный гнев, голос не мужской и неубедительный.
— Скотт, она не делает тебе ничего плохого.
Он закатал рукав и показал ей рваный шрам.
— А это что такое? Моя фантазия?
— Она испугалась, вот и поцарапала.
— Что ж, я тоже испугался! Ты что, ждешь, когда она перегрызет мне глотку?
Иногда поводом становилась нежность Луизы.
— Чего ты хочешь? Унизить меня?
— Скотт, ты все выдумываешь.
— И только из-за того, что тебе очень захотелось дотронуться до меня!
— Это неправда!
— Неужели?
— Нет! Я пыталась, как могла...
— Я не мальчик. Не смей дотрагиваться до моего тела как до тела мальчика!
Или Бет.
— Скотт, неужели ты не видишь, что она не может это понять?
— Но я, черт возьми, еще отец ей!
Все приступы гнева заканчивались одинаково. Он бросался в прохладный подвал, прижимался к холодильнику и так стоял, хрипло дыша, стиснув зубы, сжав кулаки.
Дни шли за днями, принося с собой новые испытания и мучения. Одежду для него ушивали, а мебель становилась все больше и неудобнее. Бет и Лу словно вырастали на глазах. Финансовые заботы тревожили сильнее и сильнее...
— Скотт, я должна сказать тебе, что не понимаю, как мы сможем прожить на пятьдесят долларов в неделю. Нам ведь всем надо есть, одеваться, надо еще платить за...
Голос Луизы сорвался, и она в отчаянии покачала головой.
— Надо полагать, ты хочешь, чтобы я вернулся в газету?
— Я этого не говорила. Лишь сказала...
— Я слышал, что ты сказала.
— Хорошо, извини, если это тебя обидело. Но пятьдесят долларов в неделю! И что мы будем делать, когда придет зима? На что мы купим зимнюю одежду и топливо?
Он мотнул головой, словно пытаясь отогнать от себя необходимость думать обо всем этом.
— Ты думаешь, что Марти...
— Я больше не могу просить деньги у Марти, — отрезал Скотт.
— Ладно.
Она больше ничего не сказала. Говорить дальше на эту тему было бессмысленно.
А если она, забывшись, раздевалась при свете, полагая, что он спит, Скотт обычно лежал, пристально глядя на ее обнаженное тело, вслушиваясь в нежный шелест ее ночной рубашки, закрывавшей волнами материи большие груди, живот, бедра и ноги. Раньше он никогда не обращал на это внимания, а сейчас вдруг понял, что этот звук, как никакой другой, способен свести его с ума. И Скотт глядел на нее в таких случаях как человек, умирающий от жажды, который видит воду, но не может дотянуться до нее.
А потом, в последнюю неделю июля, не пришел чек от Марти.
Сначала они думали, что это произошло по чьей-то оплошности. Но прошло еще два дня, а чека все не было.
— Скотт, мы не можем долго ждать, — сказала Лу.
— А что у нас со счетом?
— На нем не больше семидесяти долларов.
— А, ладно... Подождем еще один день.
И весь следующий день он просидел в гостиной, уставившись взглядом в одну и ту же страницу книги, которую он якобы читал.
Скотт не переставая говорил себе, что надо вернуться в «Глоб пост» и дать им возможность продолжить серию материалов о его феномене. Или принять одно из многочисленных предложений о выступлении где-нибудь. Или позволить этим жадным до сенсаций журналам опубликовать его историю. Или разрешить какому-нибудь писателю кошмарных повестушек нацарапать книжицу о том, что случилось с ним.
Решись он на какой-нибудь из этих вариантов — и у них было бы достаточно денег. Таким образом он положил бы конец бедности, которой до отчаяния боялась Лу.
Но недостаточно говорить себе все это. Надо было сделать невозможное: преодолеть свое отвращение к роли предмета грубого любопытства толпы. И он, пытаясь успокоить себя, вновь и вновь повторял: «Завтра придет чек. Завтра».
Но чек не пришел. И вечером следующего дня они с Лу поехали к Марти. Он сказал им, что лишился контракта с Фэйрчайлдом и поэтому ему пришлось свести доминимума деловые операции. Добавил, что чеков больше не будет. Затем дал Скотту сто долларов и предупредил, что больше на его помощь рассчитывать не стоит.
Холодный ветер обдувал Скотта. За озером лаяла собака. Скотт опустил глаза и стал смотреть на свои раскачивающиеся словно маятники ноги.
Теперь неоткуда ждать денег. Семьдесят долларов в банке, сто — в бумажнике. Что делать, когда и они закончатся?
Скотт представил, как опять сидит в редакции газеты. Берг фотографирует, Лу строит глазки всем подряд, Хаммер задает бесконечные вопросы. В голове у него знаменами замелькали газетные заголовки: «Меньше двухлетнего ребенка!» «Ест, сидя на высоком стуле!» «Носит детскую одежду!» «Живет в коробке из-под сапог!» «Сексуальные способности без изменений!»
Скотт быстро закрыл глаза. Если бы у него была акромикрия. Тогда, по крайней мере, его оставило бы мужское желание, которое росло с каждым днем и уже сейчас мучило его сильнее, чем до болезни. Иначе и не могло быть, потому что уже слишком давно не было освобождения от семени. Он больше не мог находиться рядом с Лу. Желание жгло, и с каждым днем его пламя разгоралось все сильнее, обрекая Скотта на неописуемо ужасные страдания и обостряя все остальные переживания.
Скотт не мог разговаривать об этом с Лу. В ту ночь, когда она сделала ему недвусмысленное предложение, он почувствовал себя едва ли не оскорбленным, понимая, что о его сексуальной близости с нормальной женщиной не может быть и речи.
Смеюсь над гомиком!
Смеюсь я до упаду!
Вжав голову в плечи, Скотт поежился на скамейке. Щурясь в темноту, он разглядел неподалеку от себя три темных силуэта. Тонкие голоса подростков выводили песню:
Жизнь моя — блуждание в потемках.
Я заблудился, только что родившись.
«Юнцы, — подумал Скотт, — поют, растут и принимают это как должное». Он с черной завистью смотрел на них.
— Эй, да я вижу, там малыш какой-то, — сказал один из юнцов.
Поначалу Скотт не понял, что речь идет о нем. А когда понял, от волнения плотно сжал губы.
— Интересно, чего он там делает?
— Можа, он...
Остальное Скотт не расслышал, но по взрыву гогота догадался о том, что было сказано шепотом. Не без труда он сполз со скамейки и двинулся обратно к асфальтовой дорожке.
— Эй, да он уходит, — сказал один из ребят.
— Может, повеселимся немножко? — предложил второй.
Скотт сильно испугался, но гордость не позволила ему броситься наутек и он продолжал идти ровным шагом. Топот ног юнцов позади сделался громче.
— Эй, куда идешь, малыш? — спросил один из них. — Ишь, раскочегарился, как на пожар.
Все трое прыснули со смеху. Скотт дрогнул и ускорил шаг. Парни тоже пошли быстрее.
— Похоже, мы малому не нравимся, — хмыкнул один.
— Ну, это нехорошо, — добавил второй.
Скотту стало страшно. Он чувствовал, что внутри у него вот-вот что-то оборвется. Броситься бежать? Нет, только не от троих юнцов! Каким бы маленьким он ни был, улепетывать от таких преследователей Скотт не станет. Ступив на склон, который вел к асфальтовой дорожке, Скотт быстро оглянулся. Парни нагоняли его. Он видел огоньки их сигарет, похожие на подрагивающих в воздухе светлячков.
Скотт еще не дошел до дорожки, когда один из парней схватил его за руку и потянул назад.
— Отпусти, — процедил Скотт.
— Эй, малыш, куда идешь? — спросил тот, что держал его за руку. Голос у него был нахальный, с потугой на фамильярность.
