Ночное лицо - Андерсон Пол Уильям (книги онлайн полные версии txt) 📗
Мрачность окружающего мира и общества сделали Ворона тем, кто «все время живет с Ночными Лицами». Несмотря на это, он все же находится в гармонии со всеми основными реальностями, с цветами, точно так же, как и с ножами. Парадоксально однако, что именно тень, господствующая в его народе, связывает его с кажущимися светлыми гвидионцами.
Лохланнцы могут показаться темными, а гвидионцы светлыми, но обе расы по опыту знают оба Вида существования. (И обратите внимание — Лохланн и Гвидион говорят на родственных языках, весьма отдаленных от языка Нуэвамерики).
Толтека, антагонист Ворона, руководитель намериканской экспедиции на Гвидион. Ею интеллект не бросок, но он член наследственного класса интеллектуалов, спокойно наслаждающийся привилегиями своего класса, провозглашая тем временем свои антиаристократические принципы. Его оценка искусств — это механический отклик. Он слушает признанную классику земной музыки или записи, в то время, как Ворон играет и поет народные песни, до сих пор составляющие часть живой традиции его домашнего мира. (Ворон называет Толтеку «не видавшим культуры охотником за деньгами»). Хотя он необыкновенно горд своим предположительно терпимым, просвещенным отношением, Толтека по обыкновению судит других по собственным меркам и огорчается из-за различий. Он не может почувствовать узы обязательств перед обществом, которые связывают лохланнцев, или даже более мягкого давления обычаев у гвидионцев, потому что Нуэвамерика — это общество разобщенных индивидуалистов.
Нуэвамерика, возможно, дочерняя колония Нуэво Мексики в старой Земной Империи, но если так, то она утеряла воинственную суровость своих основателей. Нуэвамерика испанская только на поверхности. Общество ее материальное, утилитарное и совершенно светское.
«Намериканец, озабочен только тем, чтобы его работа была сделана — независимо стоит ли она того, а потом — чтобы отдохнуть — и то и другое с максимальной суетой».
Но главный изъян Толтеки — и перенося дальше, его народа — это их наивный идеал здорового образа жизни. Они представляют, что любую проблему можно решить обращением к разуму. Они не могут принять боль и смерть как неизбежные стороны действительности. В результате они стараются держаться исключительно Дневного Лица. Толтека глупо полагает, что гвидионцы достигли идеала его культуры и не может видеть в них ничего, кроме света.
Легенда гласит, что гвидионцы произошли от одного мужчины и двух женщин, одной темной, другой светлой. Теперь же цикл изменился, и Человек Ночи и Человек Дня преследуют одну и ту же женщину. Эльфави, их добыча, это воплощенная красота и ясность своего мира. Природа на Гвидионе обладает прелестью, о которой и не мечтают на мрачном и тоскливом Лохланне, никогда она не была и опустошена, подобно тому, как были опустошены районы Нуэвамерики. (Как говорит отец Эльфави: «У Бога разное лицо в большинстве известного космоса»). Мирный, архаичный Гвидион — это рай, где скромная технология служит искусству добродетельной жизни. Однако само имя Эльфави предупреждает, что совершенство Гвидиона — не из этого мира (Эльфави — отголосок Королевы Эльфов, чья любовь — это гибель для смертных, и Рианнон, несчастливой сверхъестественной королевы-матери из Мабиногиона). Гвидион — это всего лишь обманчивая иллюзия, как и кельтский Счастливый Потусторонний Мир, который он напоминает. Ирландское описание восторженного острова Потустороннего Мира равно подходит к Гвидиону.
Однако если в своей фазе Дня он кажется преддверием небес, то во время Бейля — это круги ада. Гвидион колеблется между слишком заботливо поддерживаемой гармонией и полным разладом. Его шизофренические жители не добродетельны в истинном смысле — они недостаточно здравы, чтобы грешить.
Таковы люди, расы и принципы, которые так гибельно сталкиваются в «Ночном Лице». Бесплодность их попыток понять друг друга симпатична для межзвездных условий постимперской эры, когда время развело людей по языку и крови. Их история — это дальнейшее свидетельство — как будто нужно еще одно — того, что у человечества нет абсолютно никакого долга, обязательств быть честными и справедливыми.
Когда Толтека, Ворон и Эльфави сходятся в кровавой кульминации, они распределяют роли гвидионских мифических героев. Их судьбы решаются этими случайными ролевыми заданиями: безопаснее жить с прототипами, чем в них. Когда Ворон пытается спасти Толтеку от гвидионцев, провозглашая его Кузнецом Солнца, убегающего оленем от врага, это отождествление только заражает толпу желанием схватить его. По иронии, в более широком контексте всего повествования намериканский инженер напоминает охотника, преследующего Оленя Солнце и растаптывающего цветы каждым своим шагом, который не в состоянии видеть дальше, за пропасть, через которую перепрыгивает олень. Он представляет бессилие разума в объятиях тайны.
Хотя значение имени Ворона предполагает черноту, горе, гибель на поле боя, звучание его по совпадению связывает его с Гораном, гвидионским погибающим богом-спасителем, попавшем в Колесо Солнца. Он принимает фатальную партию и погибает, чтобы спасти остальных. Только его темнота делает возможным рассвет. Эльфави отказывается от прежней роли неземной, утешающей Птицы-Девы. Вместо этого она становится Матерью, опустошенной тоской по Горану, нетерпеливой в своем стремлении оплакать его смерть. Но вызывает она не поэтическую, а реальную смерть.
В скобках следует заметить, что Эльфави это также и Эвридика, которая теряет своего Орфея, не в состоянии оплакать его в последствии. «Ночное Лицо» это необычный вариант мотива о потерянных возлюбленных, который Андерсон так интересно развил в «Мире без звезд», «Кирие», «Песне Козерога» и других работах.
Для читателей трагедия заключается в том, что Ворон жертвует своей жизнью ради человека, который не сможет понять этого поступка, и ради женщины, которая не сможет его вспомнить. Но для Ворона обстоятельства его смерти превращают ее в некоторый вид триумфа. Он расплачивается за Толтеку и в то же время оставляет своего соперника в долгу чести, который тот никогда не сможет отплатить. Не хочет он и портить жизнь Эльфави воспоминаниями о себе. Единственным его желанием является ее спасение и счастье. Чувства Ворона — это чувства умершей возлюбленной в «В беспокойной могиле». Наконец, с точки зрения автора, пронизывающая душу трагедия «Ночного Лица» — это не вопрос потерянной любви или ненужной смерти. Она скорее возникает из самого факта нашего существования — как грешных существ в смертной вселенной. Трагический изъян героев заключается в их обычной человечности.
Ворон свидетельствует этому суровому зрелищу. Он разоблачает мечту о божественном восприятии через экстаз как ложную. Человек должен удовлетворяться своим человеческим уделом, радоваться жизни, мужественно встречать трудности, стоять поочередно перед Дневными и Ночными Лицами, прежде чем он умрет.
Ворон подтверждает, что боль реальна, а разделение в смерти окончательно. Цветы увядают, сердца угасают. Скорбь нельзя отрицать (как это пытается делать намериканец) или оправдать (как это делают гвидионцы). Для расставшихся влюбленных нет спасительного средства или возрождения. Жизнь — это не стремящийся выше прогресс, как думает Толтека, и не обновляющийся цикл трансформаций, как верит Эльфави. Неумолимо, мгновение за мгновением, все подходит к своему концу. Время можно называть относительным измерением или мифическим Горящим Колесом, но это и горящий позади нас Мост.
Сандра Мизель