Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут - Дозуа Гарднер (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
Луны спустились, был отлив. Сырую прибрежную полосу покрывала толстая и твердая, как дерево, летняя кожа, и в памяти отпечатался каждый шаг. Торгаш шел быстро, пока не взошло жаркое солнце. Остановившись и надолго приковав взгляд к раскинувшейся позади равнине, Торгаш продолжил путь, на трое суток забыв про еду и сон.
До этого обособленного клочка земли он добирался не один год.
Оставшись один, он посетил без счета мест и видел всё, что показывал окружающий мир, а временами общался с разумными существами, которых только его крайне малочисленная раса называла нотами.
В минуты отчаяния он беседовал с призраками. Со своими воспоминаниями. Не с мертвыми колонистами, а с людьми, которых знал в прошлой жизни. Большинство из них, наверное, еще оставалось в живых, разбросанное по тысяче благополучных колониальных миров. Он допускал, что теперь они процветают. В своем уютном бессмертии эти счастливцы едят что пожелают и спят мирным сном, а когда есть настроение — становятся экспертами в предельно узких, фантастических областях. Кое-кто из старых друзей, без сомнения, изучал тех или иных аборигенов, вызнавал их занимательные секреты и делился открытиями с галактикой, которая все больше становилась людской.
Общаясь с призраками, Торгаш частенько живописал им нотов.
Местная биология не была уникальной, но во многом подвела всё, что могла, к рациональному пределу. Здешняя жизнь почти наверняка зародилась на какой-то из лун. Скорее всего — на Белой, самой маленькой и остывшей первой. Но мир тот был немногим больше огромной капли воды с начинкой из грязи и камня. В этих недрах образовался генетический материал, построенный из пептидных нуклеиновых кислот — элементов простейших, но достаточно прочных, чтобы выдерживать резкие перепады температуры и кислотности. Возникли громоздкие белковые молекулы. Вероятно, развился устойчивый метаболизм. Затем в этот живой бульон плюхнулась какая- нибудь забытая комета, которая доставила массу жизнеспособных спор.
Десять миллионов лет назад мир нотов был, видимо, жарким и бесплодным краем. Споры упали, их драгоценное меньшинство выжило, и следующие десять миллионов лет естественного отбора приучили пришельцев брать из таблицы элементов больше, но ненамного. В крошечных объемах усвоилось железо. И фосфор. И сера. Но жизнь в итоге всегда бывает губительно консервативной. При избытке свободного кислорода и воды живые клетки с их импровизированной химией могли позволить себе быть неэффективными. Даже когда море покрывалось толстым, удушливым слоем живой кожи, на глубине оставалось много растворенного кислорода, которого хватало для зачаточных жабр. А времена года сменялись предсказуемо, несмотря на крутую эллиптическую орбиту. Массовое вымирание и мелкие победы породили сонм удивительных существ, которые продолжили цепляться за жизнь, перерабатывая всё те же глубоко функциональные и немногочисленные ингредиенты.
Там, где ноты благоденствовали, люди боролись за выживание.
В крови и костях колонистов таилась способность переносить великие бедствия и оправляться даже от самых ужасных ранений. Но магия дармовой не бывает, а эта требовала не только колоссальных запасов химической энергии, но и большей части периодической таблицы — десятков элементов, которые встречались намного, намного реже, чем древняя ржавчина, струившаяся по их артериям.
В нестареющем организме Торгаша скрывались микроскопические сложные органы, и до конца он так и не разобрался, какие чем ведают.
Но они были жизненно необходимы и бесстыдно прожорливы. Эти хитроумные механизмы работали на таких раритетах, как висмут и селен, серебро и тербий, а из этого разбавленного царства важнейшие и зачастую невосполнимые вещества уходили с потом, мочой и кровью.
До прибытия в мир нотов Торгаш не особо интересовался устройством своих легких и сердца. Но после бегства из колонии у него не осталось выбора: если не возмещать потери атом за атомом и не делать запасов, которые дадут ему продержаться столетиями лишений, то тело в буквальном смысле распадется на части.
Успех никогда не давался легко и тем паче не был гарантирован. Но жизнь, которую он наладил на этом острове для себя и больше ни для кого, стала достижением, достойным того, чтобы его отметить. Он, не задумываясь, поставил бы свою биографию против лучшей в истории человечества. Случались дни, когда его удачливость казалась безграничной, и он невольно улыбался от дерзкой и самодовольной гордости. И выдавались замечательные летние ночи вроде нынешней, когда он бывал уверен, что никогда не покинет ни эту обжитую землю, ни сердцекрылов, ни нотов, к которым испытывал всю гамму чувств, включая глубокую и страстную любовь.
Он достиг баррикады, когда скрылась Золотая Луна.
В каждом необычном нотском мозгу был отпечатан простой, но важный календарь. Выживания ради Торгаш решил внедриться в сознание соседей, которое делило год на череду памятных дат. Веками раньше первая ночь лета ежегодно приносила смерть. Монстр-людь, одинокий и в маске, внезапно выходил из холмов и терроризировал рыбаков и фермеров, убивая всех, кто осмеливался принять бой. Ноты учились медленно, но их самые живые воспоминания часто встраивались в генетический код и передавались по наследству. Он писал в их душах, проявляя как ненависть и террор, так и бесконечное божье терпение. И, победив соседей, он в конце концов приучил этот карликовый народец принимать и усваивать неизбежное.
Ноты опять, и снова, и в сотый раз пытались убить чужака.
На протяжении веков они засылали видных бойцов и рабов, приглашали наемников, которые прибывали на зимних лодках. У лучших из этих профессиональных убийц имелся опыт борьбы с такими же монстрами. Колония погибла, но потомки колонистов рассеялись по всей суше. Торгаш был попросту старейшим из опасного выводка, но сильным, грамотным противником, воевавшим на земле, которую знал лучше, чем кто-либо, а главное, слишком хитрым, чтобы попасться.
В конечном счете Торгаш вошел в достаточную силу, что убить последних местных нотов — крохотное племя, ютившееся в каменной крепости, которую от отчаяния возвели на одном из дальних островных «пальцев». Он прибыл туда первой ночью далекого лета, но проявил милосердие, ни о чем не предупреждая и ничего не объясняя. Монстр-людь продемонстрировал душевное благородство путями, понятными даже самому несмышленому ноту. Полночи он нарезал вокруг форта круги. Затем вдруг упрятал в ножны свой длинный алмазный меч и взялся за дело: принялся извлекать из стены крепости один из камней поменьше. Сытый, натренированный и отдохнувший человек был сильнее шестерых нотов. Он отнес этот камень на кончик «пальца». Был час прилива. Он посмотрел на водный простор, затем оглянулся на спрятавшиеся лица и, когда все внимание оказалось приковано к нему, швырнул обломок в солоноватое море.
Потом вернулся к форту, извлек второй камень и бросил на первый.
Всего он переправил в бухту лишь дюжину камней, на рассвете же опять удалился в холмы, к своей постели в подземном домике. А ноты, неправильно истолковав его послание, разобрали крепость и, ссыпав обломки в залив, создали новый островок.
Так наступило временное перемирие, которое продлилось целый год. Затем, снова в первую летнюю ночь, Торгаш вернулся и опять бросил в воду камни.
И постепенно, очень медленно его намерения стали ясны.
Сменилось несколько поколений нотов, но прибытие монстра осталось главным событием года. В дальнейшем, когда они начали добавлять камни к растущей дамбе, он наградил их дичью и досками, нарезанными из гигантского магнодрева. Когда он постепенно усвоил их древний, врожденный язык, а они — его мысли, взаимопонимание было достигнуто. Правила стали законом. Одаренная юная нотка уделила пристальное внимание этому ритуалу с камнями и, совершив интеллектуальный прыжок, сумела растолковать свое озарение остальным. Не зная науки, они тем не менее достроили дамбу раньше, чем потеплела вода, и, возведя целый холм из утрамбованной почвы, отрезали бухту от моря даже на время приливов. А когда солнце в бледно-зеленом небе разрослось, вода испарилась и не осталось ничего, кроме тонкого белого наноса, которого их монстр требовал по какой-то непостижимой причине.
