Последний дар времени - Фармер Филип Хосе (книги онлайн txt) 📗
— Прекрасно, — сказал Грибердсон. — В таком случае, оставьте в лагере огнестрельное оружие.
— Чего ради? — вскинулся Драммонд. Мускулы его рук напряглись.
— Я должен быть уверен, что несчастных случаев не будет.
— Несчастных случаев, дьявол! Вы хотите быть уверены, что я не выстрелю вам в спину, не так ли? — закричал Драммонд.
— Именно, — холодно произнес Грибердсон.
— А какое право вы имеете меня подозревать? Я сказал, что следил за вами тогда, и был совершенно прав. То, что я увидел, оправдало мои подозрения! Но я в вас не стрелял! Это был Дубхаб, и вы это знаете!
— Ничего я не знаю, — сказал Грибердсон. — А насчет ваших подозрений — что вы видели? Ничего, потому что ничего и не было. Впредь я вам этого не обещаю, если вы и далее намерены устраивать идиотские сцены ревности. Порой, Силверстейн, я пытаюсь понять, что с вами происходит, и не могу. Я видел заключение психиатров, оно свидетельствует о стабильном характере и о продуманной, благополучной женитьбе. Но теперь эти утверждения выглядят как издевательство.
Произнося последнюю фразу, Грибердсон улыбнулся, и Драммонд встревожился, так как не понял, почему тот улыбается, но промолчал.
— Мне кажется, внезапное перемещение во времени в чужой мир сказалось на вашем психическом равновесии. Будем надеяться, что скоро все пройдет, иначе это может кончиться безумием или смертью.
— Это угроза? — воскликнул Драммонд.
— У меня и в мыслях не было угрожать. Я всего лишь обдумываю возможные варианты. — Грибердсон помолчал, а затем добавил: — Мне жаль, что так вышло, потому что для ведения эффективной научной работы, конфликты нам не нужны. Времени у нас мало, а сделать предстоит много. Мы не можем тратить время на дрязги…
— Дрязги? — заорал Драммонд. — Потерять жену — это дрязги? Услышать обвинение в предумышленном убийстве — это дрязги?
— Вы не потеряли жену, потому что мы с Речел не сделали ничего, в чем вы могли бы упрекнуть нас. Точно так же я не обвиняю вас в попытке совершить убийство. Но вы находитесь под подозрением.
— Что же я должен сделать, чтобы оправдаться?
— Боюсь, что исправить ничего нельзя, — сказал Грибердсон. — Поэтому предлагаю заняться делом и попытаться оставить друг друга в покое. Честное слово, Драммонд, мне не хотелось бы оказаться в ситуации, когда я должен буду испытывать к вам благодарность.
— Посмотрите на нее! — сказал Драммонд. Он указал на Речел. Преданная жена! Верная супруга! Моя прекрасная, любимая, невинная Речел! Она верит вам! Она считает, что я пытался застрелить вас!
— Или ее. Или нас обоих, — сказал Грибердсон.
— Драммонд, вы больны, — сказала Речел. — Только сейчас я поняла, что вы и впрямь способны на убийство. Я никогда не замечала, что вы ревнивы. Во всяком случае, до такой степени. С вами что-то случилось, и это причиняет мне боль. Но…
— Иди к черту! Идите к черту оба!
Он посмотрел на фон Биллмана, который сидел, опустив голову, и потягивал кофе.
— Вы тоже можете отправляться к черту!
— Что я вам сделал? — осведомился Биллман.
— Вы верите им, а не мне! — бросил Драммонд и шагнул во тьму.
Остальные молчали. Они сидели вокруг костра на эластичных подушках. Пламя освещало два белых конуса хижин. Чуть подальше, ярдах в тридцати, раздавались голоса. Люди племени разговаривали и смеялись шуткам друг друга. Они были довольны. Никто не болел, и мяса было вдоволь.
Ученые поставили свой лагерь в стороне от других жилищ, так как не хотели, чтобы им мешали во время вечерних совещаний. Они собирались остаться здесь на три дня, чтобы как следует изучить район. Но уход Драммонда нарушил их планы.
Речел посмотрела в беззвездное безлунное небо и произнесла:
— Скорей бы он вернулся. Сейчас опасно бродить одному. У него с собой только пистолет.
— Я предлагаю подвергнуть его физическому и психическому обследованию, — сказал Грибердсон. — Но если он откажется, нам придется смириться с этим. Не знаю, смогу ли я быть объективным при обследовании.
— Вы полагаете, что это темпоральный шок? — спросила Речел.
— Полагаю, что это именно шок, — подал голос фон Биллман. — Ко мне только сейчас вернулось ощущение реальности. Долгое время все казалось расплывчатым, словно вне фокуса, каким-то неестественным. Я просто не мог поверить, что все происходит в действительности. Джон, вы испытали что-нибудь подобное?
— Первые три-четыре дня, — ответил Грибердсон. — Хотя не скажу, что это было очень уж сильное чувство.
Фон Биллман отправился спать, люди разбрелись по шатрам и завязали пологи, а Речел и Грибердсон сидели у костра и смотрели в огонь, лишь изредка поднимая головы, чтобы взглянуть в темноту снежной ночи. Лишь потрескивание хвороста, глухой волчий вой, да отдаленное мычание зубров нарушали тишину. Речел посмотрела на Грибердсона сквозь пламя костра. По щекам ее текли слезы.
— Мы с Драммондом могли быть так счастливы, — сказала она. — По сути дела, у нас не могло быть никаких причин для трений. Нас связывали общие интересы, и часто он бывал со мной очень мил, хотя обычно оставался серьезен. И, потом, нас выбрали для участия в экспедиции — одно это могло сделать его счастливым. Но… — она всхлипнула. — Но что-то случилось. Он стал таким печальным. И все это калечит наши души. Прежнее никогда уже не вернется. Если так будет продолжаться, он попытается убить меня или вас, или нас обоих, или, может быть, покончит с собой. Мне кажется…
— Очень многие люди изначально идут не тем путем. Люди гораздо более нестабильны, чем животные. И эта нестабильность — цена знаний и сложной эмоциональной системы. Самосознание и владение речью необходимы для прогресса и развития. Но за свой огромный потенциал человек платит тенденцией к дисбалансу. И ваш Драммонд — всего лишь один из десяти биллионов неуравновешенных двадцать первого века.
— Эта теория относит и меня к десяти биллионам неуравновешенных, верно? Видит Бог, я сама это знаю. А как насчет вас, Джон?
— Я тоже — человек, к сожалению, слишком человек, — сказал он и чуть заметно улыбнулся. — Но в начале своей жизни, в период формирования, я был несколько иным. Не уверен, что тогда я смотрел на мир сквозь призму, которая во всем была человеческой. Впрочем, заметного влияния на мое отношение к миру это не оказало.
Неустойчивость, о которой я только что говорил, в основном генетическая. Сложная природа нервной системы заставляет человека оступаться. Он делает ошибки, промахи, реагирует на происходящее в уникальной эгоистической манере и заболевает. Болезнь разума — это образ жизни мыслящих, можно сказать так. Думаю, что мне повезло. Я обладаю необычной стабильностью. Но и за это, конечно, я должен платить. Что это за цена…
— Вы так загадочны, — сказала Речел. — Вы много говорили, но не сказали ничего существенного. Что же насчет юности? Вырастили ли вас человеческие существа? Или вы какой-нибудь Маугли, Ромул или Рем? Будь так, все знали бы об этом. Но мне довелось узнать, что вы родились в Кенийском заповеднике и были воспитаны родителями и черными туземцами. Об этом говорят метрики. Я понимаю, зачем вы затеяли этот бессмысленный и загадочный разговор. Вы хотите, чтобы я не думала о Драммонде. Вы очень умны. Но достаточно. Благодарю за участие. Что он делает там, бродя по снегу? Он может заблудиться, встретиться с медведем или львом…
— В этой местности нет гор, так что медведи здесь не водятся. К тому же у них сейчас спячка, — сказал Грибердсон. — Советую вам лечь спать и выбросить все из головы, если получится. Ваш муж скоро вернется, а утром посмотрим, как он будет себя чувствовать. Работы у нас много и…
Он попытался встать, но Речел остановила его:
— Сядьте, Джон! Пожалуйста, только на минуту. Не оставляйте меня!
Он опустился на подушку.
— Хорошо. Я останусь ненадолго, если вам это поможет. Она наклонилась к нему и спросила:
— Джон, вы меня любите?
Он чуть заметно улыбнулся, и она спросила:
— Вы смеетесь надо мной?
