Достаточно времени для любви, или жизнь Лазаруса Лонга - Хайнлайн Роберт Энсон (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
– Схожу.
С точки зрения Лазаруса, его помощник вполне мог командовать взводом. Шульцу было за сорок, он был женат и стеснялся своей немецкой фамилии и произношения (все-таки второе поколение). Он делал все методично, упорно и без огонька. К славе не рвался. Хорошо если противостоящие немцы-противники не похожи на Шульца, – но Лазарус знал, какие они, особенно ветераны, которых перебросили сюда после победы на русском фронте. Лазарус находил у Шульца единственный недостаток: тот недолюбливал Динковского.
– Один есть. Только не говорите все сразу.
– А эти? – громко спросил Кэдуолладер, тыча пальцем в сторону другого взвода. – У учителя завелись любимчики? Они уже неделю ни черта не делают. Из второго взвода отозвался капрал О'Брайен:
– На беды свои жалуйся Иисусу; капеллан отправился за холм! Чей ход?
– Кто еще?
Динковский сглотнул.
– Возьмите меня, капрал.
Талли пожал плечами.
– О'кей.
(Черт бы тебя побрал, Динки. Почему ты не подождал? К черту этого дурака офицеришку, что приказал мне подобрать добровольцев. Уж лучше бы я назначил их.) – Я хочу услышать еще кого-нибудь. Это не SOS.
(Чертов лейтенант, птичьи мозги, сопли под носом; Кэдуолладер прав: теперь не наша очередь. Почему ты не обратился к взводному и командиру роты? Они знают, как распределять грязную работу.) Рассел и Вьятт вызвались вместе. Лазарус подождал, а потом проговорил:
– Кэдуолладер! Ты один промолчал.
– Капрал, вам нужны были три добровольца. Или вы решили повести с собой все отделение?
(Мне нужен ты, гнусный павиан. Потому что ты самый лучший солдат в отделении.) – Я хочу, чтобы ты пошел. Будешь добровольцем?
– Я не доброволец, капрал, меня призвали.
– Очень хорошо.
(Черт бы побрал всех офицеров, которые вмешиваются там, где не следует этого делать.) – Вьятт, ты ходил прошлой ночью, возвращайся на койку. Рассел, тебе тоже нужно выспаться, ты скоро можешь понадобиться. Шульц, я беру Динковского, ты берешь Талли. Оставайся за меня и делай все быстро; мне еще надо повидать лейтенанта.
* * *
Лазарус без особого труда пролез через свою собственную проволоку, пришлось только расширить разрывы, проделанные германскими снарядами. Всю работу он сделал сам, приказав Динковскому только следовать за ним. Ровно погромыхивала артиллерия: и своя, и германские гаубицы. Лазарус не обращал на них внимания – впрочем, ничего другого просто не оставалось. Приходилось забывать и про дробный кашель пулеметов, который доносился откуда-то с фланга. Снайперов можно не опасаться – если не высовываться. Он боялся лишь наткнуться на германский патруль, да еще его тревожили осветительные ракеты; их было слишком много. По этой причине он велел Динковскому лежать плашмя: ему не хотелось, чтобы напарник встал на колени и, открыв рот, провожал взглядом вспыхнувшую над головой ракету. Выбравшись за пределы своего ограждения, они с Динковским поползли вперед и, наткнувшись на воронку, залезли в нее.
– Оставайся здесь, пока я не вернусь, – шепнул Лазарус на ухо рядовому.
– Но, капрал, я не хочу отсиживаться.
– Не ори, а то детей перебудишь. Шепчи на ухо. Если я не вернусь через час, иди назад один.
– Но я не смогу найти дорогу!
– Вот тебе "ковш", вот – Полярная звезда. Ползи на юго-запад, пока не попадешь в проход; у тебя есть ножницы для разрезания проволоки. Запомни одно: если вспыхнет ракета – замри! Двигаться можно только тогда, когда она погаснет, пока немцы ослеплены. И старайся не дергаться – ты напоминаешь мне двух скелетов на жестяной крыше. Еще свои подстрелят – в последнюю минуту. Пароль помнишь?
– Э...
– О, черт! "Чарли Чаплин". Попробуй забудь его еще разок – и получишь пулю от наших ребят. Кое-кто из них обожает давить на курок. Ну-ка повтори.
– Капрал, я собираюсь резать проволоку вместе с вами.
Лазарус вздохнул. Этот неуклюжий клоун решил стать солдатом. Если я не возьму его с собой, он упадет духом. Но если я сделаю это, мы можем погибнуть оба.
Кэдуолладер, я восхищен твоим здравомыслием и ненавижу тебя: как жаль, что тебя нету рядом.
– Ну, хорошо. А теперь – молчок. Если чего увидишь, похлопай меня по ноге и покажи рукой, но чтобы был рядом. Помни, что я говорил о ракетах. Увидишь боша – не дыши. Если вляпаемся – сразу сдавайся.
– Сдаваться?
– Если хочешь стать дедушкой. В одиночку с германским патрулем не справиться. А если наделаешь шума – они своими пулеметами запросто разнесут тебя на куски. Так что держись возле меня и не подымайся с земли.
* * *
Первая немецкая проволока уже оказалась позади на расстоянии вытянутой руки, когда над ними вспыхнула ракета и рядовой в панике попытался укрыться в воронке, мимо которой они только что проползли. Но, настигнутый пулей, он свалился в нее.
Лазарус замер, не обращая внимания на стоны. Светящаяся звезда догорала над ним. Эта из наших, подумал он, германская осветила бы американские траншеи. Если этот бедный дурачок немедленно не заткнется, воздух над нашими головами сию секунду наполнится веселенькими подарками. Теперь проволоку резать нельзя. Но, черт побери, он же мой парень; придется о нем позаботиться. Может, лучше прикончить его – из милосердия, чтобы не мучился. Но Морин это не понравится. Хорошо, потащу его назад, а потом вернусь и все закончу. Спать сегодня не придется, я вылезаю за бруствер уже, наверное, в четырехсотый раз. В следующей войне поступлю во флот.
Стало темно. Лазарус быстро встал. Не успел он шагнуть, как вспыхнула новая ракета и автоматная очередь прошила его. Одна пуля ударилась о твердый имплант в правом боку, повернулась и вышла над левым бедром. Остальные тоже наделали дел – впрочем, ничего страшного по понятиям 4291 года от Рождества Христова, но в Темное время любая из этих ран была смертельной.
Лазарус ощутил могучий удар, сбивший его с ног и забросивший в воронку. Он не сразу потерял сознание. У него оставалось время, чтобы понять: он ранен смертельно. Упав на дно воронки, он разглядывал звезды, сознавая, что нашел свой конец.
Каждый зверь в конце концов приходит туда, где его ждет смерть. Один гибнет в ловушке, другой – в бою, иные счастливцы забираются в нору и ждут конца. Но как бы то ни было, сейчас и ему придет конец – человек всегда осознает, когда настает его последний час. Пришло мое время.
