Переменная звезда - Робинсон Спайдер (читаем книги txt) 📗

И еще кое о чем я размышлял. Я уже говорил о том, что организаторы полета на Иммегу-714 не были как-то связаны с Конрадами. На самом деле вместо этого они были связаны с Кангами и Да-Костасами, а обе эти династии состояли в давней вражде с Конрадами. Разработчики звездолета "Шеффилд" – престижная фирма "Рей, Гай и Дуглас" не принадлежала ни одной из корпораций, но они считались известными конкурентами гигантского дочернего предприятия Конрадов – "Старшип Энтерпрайзиз".

Я ничего не знал об истории взаимоотношений этих трех корпораций и не знаю до сих пор – но порой гадаю, уж не выявило ли скрупулезное исследование моего прошлого и настоящего каких-нибудь сведений, из-за которых семейство Конрад занесло меня в "черный список"… и почему это произошло. Неужели отношения между финансовыми империями действительно настолько мерзкие, что какой-нибудь китайский или бразильский слушатель, который был далек от следования принципу Питера [17], дал ход моей заявке только потому, что пожелал сделать бяку Ричарду Конраду?

Понятия не имею. А вы?

Мне казалось, что до полета нам на Земле устроят что-то вроде курса подготовки, что несколько недель будут посвящены тренировкам, муштре, обучению, тестированию, и закончится все это тем, что я наконец обрету соответствующее место в табели о рангах громадного звездолета.

А вышло так, что со мной не провели даже ознакомительную беседу. Звонок в Уайт-Роке раздался чуть позже семи утра по тихоокеанскому стандартному – в это время в Брюсселе, где принимались решения, как раз заканчивался рабочий день, – и мне сообщили, что я отобран для полета на "Шеффилде". Так что в девять утра я уже был на борту.

А по бортовому времени было всего шесть утра, поскольку на "Шеффилде" использовалось то же самое стандартное европейское время, что и в Брюсселе, и пусть над причиной этого ломает голову читатель, который любит легкие разгадки.

Я вышел из шлюзовой камеры готовый, как мне казалось, к новым ощущениям и впечатлениям, ожидая неожиданностей – если так можно выразиться. Ощущений я испытал совсем немного. Меня сразил наповал запах.

Можно напрочь перестать дышать носом, что я незамедлительно и сделал. Но аромат царил такой, что я его ощущал ртом, и если бы я ухитрился произвести нечто вроде трахеотомии, то упал бы замертво… Я так старательно готовил свое сознание к поглощению новых впечатлений, что забыл воспользоваться более материальной частью своего организма – то есть я не удержался рукой за ручку на люке шлюзовой камеры. Не совершив этого действия, я поплыл вперед с неизбежно величественным изяществом беглой больничной койки, оказавшейся на льду, и в итоге врезался в голого лысого мужчину.

Я – колонист. Колонисты блюдут определенные консервативные (общественные) принципы, касающиеся сексуальности, – консервативные относительно нынешних стандартов Солнечной системы, но в то же самое время, обитая на фронтире, мы чаще всего более прагматичны и терпимы в отношении наготы, чем большинство землян. Так что меня сильнее удивила лысина.

Благодаря безымянным дамам, которые оказали нам такую любезность и растерзали Пророка на окровавленные кусочки плоти и костей, теперь снова было разрешено проводить биологические исследования, поэтому, к счастью, лысыми люди сейчас становятся исключительно по доброй воле, и это не очень популярно. А избыточный вес стал настолько редким явлением, что издалека все люди выглядят почти одинаково. Так почему же этот мужчина, разгуливающий голышом, предпочел сбрить такой существенный признак своего отличия? Антисоциальный элемент? Или он решил себя обезличить?

Ни то, ни другое.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – объявил он и сумел удержаться за скобу, так что мы оба не понеслись по коридору на полной скорости. Его голос был едва слышен, хотя мы находились лицом к лицу.

Я осознал, что любовно обхватил его руками и ногами, и едва удержался, чтобы не поморщиться. Я здесь был в гостях, а он – дома. Но я надеялся, что мы с ним одинаковой сексуальной ориентации.

– Да?

Мужчина отпустил меня так, что я не отлетел от него далеко в сторону. По его лицу ни о чем нельзя было догадаться.

– Ты думаешь: "Если тут так пахнет всего через несколько месяцев после заселения, какая же вонь здесь будет стоять через двадцать лет?"

Я вынужден был признаться, что, как только я вышел из шлюзовой камеры, у меня мелькнула примерно, такая мысль.

– Тут вы правы.

– Поверь, гораздо скорее, чем через двадцать лет, ты будешь готов поклясться, что на этом корабле не пахнет ничем, кроме стряпни и духов твоей женушки.

И снова его голос прозвучал еле слышно. Он меня не убедил. Но меня и не надо было убеждать.

– А что за запах я чувствую сейчас? Чем пахнет?

– Нами, – ответил голый мужчина.

Я робко отнял палец от одной ноздри и нахмурился.

– Я знаю, как пахнут люди, как пахнет на корабле, но тут пахнет не только этим.

– Ты знаешь, как пахнут ганимедцы, как пахнет малая часть землян из трети обитавших в северном полушарии. А тут не просто собраны разные люди – они собраны все вместе. Прежде тебе ни разу не доводилось находиться в замкнутом пространстве с таким количеством людей. Земляне из разных уголков планеты, луняне, о'нильцы, марсиане, поясники – все одновременно. Меньше двух десятков раз за всю историю человечества эти запахи смешивались между собой в большом количестве – а остальные уже покинули Солнечную систему.

– О!

– Запах одной группы людей сам по себе ничем не хуже запаха любой другой, и ты очень скоро убедишься в том, что персональный запах представителя почти каждой расовой, политической и социальной группы на борту этого корабля будет для тебя совершенно приемлемым. Но стоит соединить все эти запахи в одном месте – и в силу древнего инстинкта человеку сразу станет не по себе. Считай это одним из последних проявлений нашей физической предрасположенности к ксенофобии и расизму. Чем-то вроде аппендикса.

Я ни разу в жизни не видел, чтобы кто-то так долго говорил, совершенно не меняя выражения лица.

– Надеюсь, вы правы, – вежливо заметил я.

– Кроме того, две палубы непосредственно над этой – сельскохозяйственные. Мы, в некотором роде, находимся в трюме Ноева ковчега.

– Прошу прощения за то, что налетел на вас.

Мужчина покачал головой – медленно, как это всегда получается в состоянии невесомости.

– Ты всего-навсего не понял, что тебя должен кто-то поймать, а это было настолько неизбежно, что я тут поджидал специально для того, чтобы это сделать. В шаттлах всегда повышенное давление: в эту дверь все влетают на полной скорости. Так что возьми извинения обратно.

Я покачал головой еще медленнее, дабы подчеркнуть то, что хотел сказать.

– Вы не понимаете. Я родился в невесомости. Уж мог бы войти более ловко.

Мужчина кивнул – еще более замедленно, чем я, покачал головой и… подмигнул мне. Или у него был тик?

– Ага, – сказал он. – В таком случае, ты действительно болван. И растяпа к тому же. Но с этим ничего не поделаешь, так что все равно не стоит извиняться. Пойдем со мной, пожалуйста…

Я успел только рот раскрыть, а он уже развернулся, ухватился за скобу на стенке, оттолкнулся и поплыл по коридору со скоростью, подходящей для болванов и растяп.

К собственному изумлению, я чуть было окончательно не утратил свое достоинство, собираясь крикнуть: "Погодите!", совсем как какая-нибудь позорная сухопутная крыса. Кричать "погодите" тому, кто только что отлетел от тебя при нулевом G, это примерно то же самое, как если бы вы крикнули это слово человеку, только что шагнувшему с крыши. Нет, в таких ситуациях это совершенно нелепо. Почти вовремя я успел вместо "погодите" выговорить:

– А как быть с багажом?

– Ты его больше никогда не увидишь, – отозвался мужчина, не оборачиваясь. Я его еле расслышал. Он уплывал от меня все дальше.

К полному изумлению, я понял, что он оставил меня в неподвижном положении. По идее, такое в невесомости невозможно, и, наверное, технически, у меня таки имелось какое-то направление движения, но тем не менее я видел, что расстояние в полметра между мной и стенкой коридора упорно не желает сокращаться. А у меня не было ни реактивного ранца за спиной, ни даже крыльев.