Стрелы в полёте - Корепанов Алексей Яковлевич (версия книг TXT) 📗
Олег?.. Ольга?.. Оксана?..
Он торопливо открыл глаза, потому что ему вдруг стало действительно жутко. Значит, и после смерти сохраняется что-то такое?..
«Двадцать восьмое января… Выходит, сегодня девятый день, – сообразил Сергей. – Девятины…»
Проблемы посмертного существования никогда его особенно не занимали – видимо, не пришло еще время об этом задумываться, – но все-таки он знал, что за усопших принято молиться Господу на третий, девятый и сороковой день после их смерти. И поминать ежегодно в день кончины. Сергей не мог сказать определенно, но помнилось ему – то ли со слов родителей, то ли из какой-то религиозной телепередачи или журнала, – что душа после смерти первые два дня ходит по земле, где она хочет, потом возносится для поклонения Богу… потом разглядывает небеса… спускается в ад… потом что-то еще… В общем, этот серый фон не был случайным. И вспомнились еще чьи-то слова о некой «серебряной нити», обрывающейся со смертью физического тела; душа теряла связь с телом и отделялась от него… Возможно, думал Сергей, стоя у могилы, во всех этих представлениях множество ошибочного, но в их основе все-таки лежит нечто истинное… Истинное – хотя и не вписывающееся в рамки обычных представлений.
Но последние события основательно расшатали стены его обычных представлений…
Уловив краем глаза какое-то движение, Сергей резко повернул голову. Оскальзываясь и хватаясь руками за ветки и ограды, к нему приближался какой-то мужик в грязно-серой мешковато сидящей длинной куртке и дырявой шляпе неопределенного темного цвета, натянутой на самые брови. Мужик мог, конечно, оказаться и восставшим из могилы покойником, только зачем покойник стал бы таскать на плече потрепанную сумку, в которой, судя по звяканью, лежали пустые бутылки? Приближающаяся персона была именно мужиком, а не мужчиной, и уж тем паче – не господином, и более всего смахивала на тех субъектов, плодящихся год от года, что отираются у забегаловок и тщательно исследуют содержимое урн и мусорных контейнеров. Таких людей принято было издавна именовать «бомжами», и они являлись обязательным элементом любого населенного пункта; откуда, из какого языка взялось это странное слово, Сергей не знал. Когда мужик подошел ближе, Сергей рассмотрел и другие предметы его экипировки: свободного покроя засаленные брюки, не доходящие до лодыжек, так что из-под их потрепанных старомодных штрипок виднелось подобие то ли спортивных штанов, то ли и вовсе женских колготок, и видавшие виды разношенные кроссовки, завязанные обрывками шнурков с множеством узлов. Бомжу было, наверное, за пятьдесят и он имел нездоровый цвет лица, приличную ссадину над бровью и трех-четырехдневной давности щетину. В общем, бомж был самый типичный, «бомжус вульгарис», и Сергей без труда мог предположить, на какую тему начнется сейчас разговор.
Он не ошибся. Остановившись в трех шагах от могилы посланника, наискосок от Сергея, бомж опустил на снег вновь зазвякавшую сумку и начал униженно-просительным тоном:
– Слышь, земляк, мелочишки не добавишь немного на хлебушек, а?
Сергей молча вынул бумажник, битком набитый Юриными деньгами, протянул мужику помятую купюру из тех, что утром дали ему на сдачу в гостиничном буфете. Мелочиться, а уж тем более отказывать просящему здесь, на кладбище, было бы неловко. Хотя Сергей вовсе не был уверен в том, что побирающийся потратит эти деньги именно на хлеб.
– Дай Бог тебе здоровья, земляк, – с чувством сказал мужик, проворно переместившись к Сергею и забрав деньги. – А то – поверишь, нет, – жизнь такая сволочная.
Сергей коротко кивнул и чуть отвернулся от мужика, надеясь, что тот, получив искомое, не будет набиваться на разговор, а заспешит за своим «хлебушком». Но то ли мужику было неудобно вот так вот сразу покидать благодетеля, то ли хотелось ему потолковать о своем «жутье-бытье», только он, спрятав купюру в карман куртки, извлек оттуда помятую пачку дешевых сигарет и спички и, закурив, мотнул головой в сторону могилы:
– Не успел, значит, на похорона. – Сказано это было утвердительно и явно относилось к Сергею. – А народу много понаехало, да… Серьезный парень был Олег, деловой. – Мужик, деликатно прикрывшись ладонью, сплюнул на снег, потом вновь мотнул головой на могильный холмик. – Я-то его с малолетства знал, да… Кто бы мог подумать… Вот так-то вот, бля…
Мужик замолчал. Он задумчиво дымил сигаретой, иногда простуженно покашливая, и Сергей, искоса взглянув на его обветренные, покрытые ссадинами руки с черными ногтями, решил, что есть смысл поддержать разговор.
– Послушайте, батя, – медленно начал он, обдумывая слова, – я, вообще-то, не в курсе… Позвонили: Олег умер, а что, как, почему – не сказали. Я ведь о нем почти ничего, ну, кто он, что он – было одно совместное дело, недавно – и все. Он что, здесь родился? Как все случилось-то, почему?
– Родился не родился, а рос здесь, – ответил мужик, продолжая дымить сигаретой. – В интернате. Здесь у нас интернат, вот он там и воспитывался. («Ага! – подумал Сергей. – Без родителей…»). А я шоферил тогда в интернате, ну, там, продукты возил, стройматериалы, то-се… Это я уже потом прав лишился и вообще… Есть тут одна… была, вернее… Все горести только через баб, земляк, только через них, потому как курвы они все… С самой первой, с Евы, бля! Со змеем снюхалась и своего же мужика под монастырь подвела. Курвы, они курвы и есть…
Разговор грозил свернуть в несколько иную плоскость, но Сергей не дал собеседнику углубиться в дебри.
– Ты не про женщин, батя, про Олега расскажи, – прервал он экс-шофера. – Ну, учился он тут в интернате. А дальше?
– А дальше как в сказке. – Мужик выпустил окурок из пальцев, сплюнул и тщательно втоптал его в снег. – Тут, значит, образование окончил и определили его в город, в профтехучилище, по слесарному делу. Я же туда и возил – восьмое училище, возле троллейбусного депо, знаешь? Что там дальше и как было – понятия не имею, земляк, врать не буду. Тут у меня свои проблемы пошли косяком – не успевал расхлебывать. В общем, позапрошлым летом… или весной, не помню… короче, вернулся Олег. И как вернулся! При костюме, на «вольве» такой серебристой – ну, как вон та ограда. Дом здесь купил, на Родниковой, жену потом перевез, дочку. Был я у него, узнал он меня, коньяк выставил… Да, попили мы с ним тогда коньячку! – Мужик прищурился, покачал головой, выудив, по-видимому, из памяти светлые картины былого. – Серьезный был парень, серьезный… В городе у него свое производство было, производство, а не торговля, ие скупка-перекупка. Денег, вон, на ремонт интерната дал, стройматериалы. Опять же, меня никогда не гнал, не обижал. Зайдешь, бывало, ну, после этого дела… а он: «На, дядь Слав»… Да-а… Понимал… – Мужик опять задумчиво покачал головой.
– Так что с ним случилось-то? – спросил Сергей, зная уже, какой ответ даст потрепанный жизнью местный житель.
– Сбила какая-то сволочь, вон там, – мужик махнул рукой, показывая направление. – Километра три отсюда будет. Ночью. Вообще, темная история, земляк. Менты копают-копают, а докопаться, как я понимаю, не могут.
Сергей слушал «дядю Славу», и для него все в этой «темной» истории было ясным. Олег поздно вечером ехал домой, но до Большой Старицы так и не доехал. Лондар следил за ним, каким-то образом выманил из машины
– а дальше сценарий был знакомым: открытый перелом, сотрясение мозга… Только вот развязка оказалась покруче, чем в происшествии с Большевиком: Олег пролежал в кювете без сознания всю ночь и умер от потери крови…
– И главное, – сокрушался мужик, – ведь проезжали же мимо наши, местные, видели «вольву» знакомую, но ни одна сволочь не остановилась, не поинтересовалась. А он в канаве, в хламе разном лежал, с дороги-то не видно. Вот, земляк, время-то какое страшное – каждый только о себе печется. Так вот глупо и пропал… Все мы, конечно, там будем, никуда не денемся, но чтобы вот так… Ну что за жизнь такая, земляк? Куда, бля, катимся?
«К Перепутью, – подумал Сергей. – К преобразованию… Дай Бог, чтобы мир действительно изменился в лучшую сторону…»
