Беатриче кота Брамбиллы (сборник) (СИ) - Слезкин Юрий Львович (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt, fb2) 📗
— Нет-нет, — не то…
Она больше не спорила, но никто не мог разубедить ее в ее уверенности. Жизнь точно подтверждала ее предчувствия. Действительно, не прошло и месяца, как нам пришлось перебираться, — хозяйка заявила, что наша девочка мешает соседям.
Во всех действиях Веры громадное значение имели какие-то непонятные для меня соображения. Ее настроение всецело зависело от мелочей, которым ни ты, ни я не придали бы никакого значения. И изумительнее всего, — эти ее соображения имели такие же реальные следствия, как и наши, построенные на вполне естественном ходе событий.
Она жила в каком-то своем мире, где многое, ничтожное на наш взгляд и даже не замечаемое, приобретало громадное значение, становилось причиной и следствием, руководило всеми ее действиями.
Прошло четыре месяца со дня нашей встречи. Наступил петербургский май с белыми ночами, с солнечными зелеными днями, с радостной пестротой витрин, запахом нарцисса, с неуловимыми, но обольщающими надеждами.
Я возвращался домой в одном из своих самых радостных, самых светлых настроений, когда все кажется прекрасным, а былые огорчения — ничтожными. Я купил по дороге ландышей и фиалок, потом, проходя мимо модного магазина, вспомнил о Вере. Мне захотелось сделать ей маленький подарок. Я люблю женские наряды, их бесчисленные краски, их легкость и капризность, их торжествующую бесцельную красоту.
Глядя сквозь толстое сверкающее стекло витрины на богатый эталаж всевозможных кофточек, юбок, кружев и вышивок, я невольно представлял себе изящную фигуру Веры, ее белую шею, незаметно сливающуюся с плечами, ее тонкий греческий профиль, бледнеющий в волне золотых волос. И я невольно заулыбался, взволнованно подумав, как была бы она восхитительна вот в той ярко-алой кофточке, совершенно гладкой и свободной, со строгим вырезом и широкими рукавами. Никаких украшений, ничего лишнего, только нежная, мягкая, шуршащая шелковая ткань, окрашенная горячею кровью.
Восхищенный созданным видением, я сейчас же купил приворожившую меня кофточку и сел на извозчика, чтобы скорее увидеть Веру.
Она меня встретила необыкновенно радостно.
— А я так ждала тебя, — воскликнула она и тотчас же добавила чуть слышно, — и так люблю тебя сегодня.
Солнце залило всю нашу комнату; в настежь открытое венецианское окно веяло морем. Белые стены мастерской слепили глаза.
— Я принес тебе подарок, — сказал я, — догадайся, какой?
— Кофточку? — радостно улыбаясь и уверенно кивая головкой, спросила Вера.
— Да, но откуда ты знаешь?
Она засмеялась.
— Я все знаю… Нет, я шучу, конечно… но в твоих руках желтый конверт с названием магазина… Ничто другое сюда не поместилось бы… Ну же, покажи мне ее…
Тогда я усадил Веру на диван, бросил ей на колени стебли белых ландышей и медленно вынул из конверта свой подарок. Я не видал лица Веры, но вдруг почувствовал прикосновение холодных пальцев к своей руке. Я поднял глаза.
Вера сидела сама не своя.
— Что с тобой?
— Уходи, уходи, — шепотом сказала она. — Да уходи же!
— Но почему?
— Слышишь, уходи… Я никогда не надену этой кофточки!.. Унеси, выкинь, променяй ее, но только чтобы я ее не видела..
Я обиделся. Я не ожидал, что так скверно примут мой сюрприз. Мелькнуло воспоминание — красный галстук ее первого мужа, — но все-таки я не находил объяснений.
— Это глупо, в конце концов, — сказал я с раздражением. — Опять твои непонятные капризы! Я хотел сделать тебе удовольствие, я радовался… Это неделикатно даже!
— Может быть, — сухо ответила она, и глаза ее стали бесцветными, невидящими, — но больше не подходи ко мне, пожалуйста, со своей кофточкой… И можешь сам уходить.
Я бережно сложил свой неудачный подарок и, обозленный, вышел в другую комнату. Накипала глухая обида. Я никогда не чувствовал себя таким оскорбленным.
Через десять минут Вера сама пришла ко мне. Она первая никогда не целовала меня, только ласково улыбалась.
— Ну? — спросила она.
— Что — ну?
— Перестань дуться. Сегодня такой хороший день. Устроим что-нибудь.
— Я ничего не буду делать, никуда не пойду и не стану с тобой разговаривать, если ты мне не объяснишь, что вое это значит.
— Опяать начинается, — поморщилась Вера и положила мне на голову свои руки. — Брось, право, экий ты…
— Не я, кажется, начал…
— Но что тебе нужно?
— Я хочу знать, почему ты не приняла мой подарок.
— Не могла…
— Как не могла?
— Очень просто…
— Объясни же…
Я протянул к ней руки и посадил ее себе на колени.
— Ну, рассказывай, моя глупая, умная головка…
Обиды как не бывало. Я с любовью смотрел в ее лицо.
— Да ничего особенного… Я ненавижу красный цвет и никогда не надену красной кофточки.
— Почему?
— Потому что…
— Какие глупости! — рассмеялся я.
— Нет, не глупости, — печально и убежденно ответила она, — далеко не глупости…
Вера поежилась, боязливо прижимаясь ко мне.
— Нет, нет, я никогда не надену красное…
Мне самому стало не по себе, но я старался быть спокойным и начал доказывать ей, что страхи ее нелепы. Вера слушала, но не сдавалась. Я просил, умолял ее надеть мою кофточку. Для меня это стало вопросом самолюбия.
— Если ты меня любишь, ты наденешь мою кофточку, — твердил я. — Посмотри, какая она красивая и как она пойдет тебе! Неужели ты не веришь моему вкусу?
— Верю, милый, верю!
— Ну, вот и хорошо, а твои страхи ни на чем не основаны. Ведь я же люблю тебя и у меня нет желания причинить тебе неприятность, посуди сама!..
Наконец, Вера решилась. Я сам помог ей одеться. Когда я подвел ее к зеркалу, она радостно улыбнулась.
— Ты видишь, как хорошо… Я непременно напишу твой портрет в этой кофточке. Как горит золото волос на красном шелке, как бела твоя шея… Даже глаза твои стали похожи на две фиалки…
Она смеялась, слушая мою восторженную болтовню.
Мы решили отпраздновать этот день.
В сумерки, которые падают внезапно перед наступлением белой ночи, мы вышли из дому, — она в своей красной кофточке, — я — в своем весеннем костюме. Мы смеялись, как два влюбленных, радостные и возбужденные недавней ссорой, предстоящей «кутежкой» и одержанной над собой победой. Она — несла как вызов — свою красную кофточку, счастливая моим восхищением.
Мы взяли автомобиль и поехали на острова.
Влажный соленый ветер несся к нам в лицо вместе с гулом встречных автомобилей и желтыми искрами огней. Высокий ряд домов Каменноостровского проспекта сменился тьмой деревьев Крестовского парка и опаловыми водами озер.
Вера жалась ко мне. Мы смолкли, — наслаждаясь, ни о чем не думая, чувствуя, как сильно бьются наши сердца. Когда мы остановились, Вера долго не могла очнуться.
— Как хорошо, — наконец произнесла она, — и как страшно…
— Почему страшно? — спросил я, удивленный.
— Не знаю…
Мы ужинали в плавучем ресторане, над самой водой, ласково плескающейся о борт и тихо качающей нас. Конечно, вокруг нас стоял немолчный гул человеческой толпы, звенели стаканы, стучали стулья, но немая ширь реки с темными островами зелени, окрашенная неверным светом вечернего восхода, точно окружила нас со всех сторон, и нам казалось, что мы были совершенно одни за своим маленьким столиком, под бледным небом.
Когда нам налили шампанское, я поднял свой бокал и улыбнулся.
— Выпьем за красную кофточку…
Вера не ответила, потом точно проснулась и рассмеялась.
— Конечно, выпьем…
Ее красная кофточка — Вера сняла свое манто — ярко горела на сером фоне реки; из-под широкой шляпки блестели чуть пьяные глаза, вечно двигающийся рот приоткрылся.
— Я хочу поцеловать тебя, — шепотом сказал я ей, перегнувшись через стол.
— И я тоже…
Тогда мы встали и опять поехали.
Теперь мы неслись с необычайной быстротой, — потому что путь был свободней, — с бешеным свистом рассекали воздух. Мы то ныряли в темный тоннель густо заросших аллей, то выносились на простор, сразу охваченные холодным ветром реки. Казалось, и шофер и автомобиль угадали наше тайное желание нестись как можно скорей, так, чтобы забылось время, ушло пространство…
