Леннар. Тетралогия - Краснов Антон (электронные книги бесплатно .txt) 📗
На выходе из подземного узилища стоял третий. Этот был другой, и хватило одного взгляда, чтобы уразуметь это. Третий был высок, ростом не ниже Гамова, с почти детским лицом и очень нежной кожей, перламутрово-переливающейся изнутри. Гамов видел таких же — быстрых, смуглокожих, пластичных, с движениями одновременно плавными и рвано-хищными — там, в шлюзе. Те, что передвигались на гравиплатформах; те, что смеялись, получая безусловно смертельные раны и корчась уже на земле…
Желтоглазые недоделки подтолкнули Гамова к смуглолицему. У того были большие неподвижные глаза и отсутствующий взгляд. Он впустил в эти глаза, в расширенные зрачки отражение Костиного лица и, помедлив, застыл. Облизнул губы нежным розовым языком. Потом раздвинул углы рта в улыбке, которая может означать решительно все что угодно: презрение, иронию, любопытство. Все, кроме страха. Глядя на это нежное, полудетское лицо, на высокие, красивые скулы и темные глаза, Гамов вдруг подумал, что страх несвойствен этому типу, который, верно, не совсем в себе. Быть может, под воздействием препарата соответствующего профиля?
Смуглолицый что-то сказал — коротко, негромко, отрывисто. Желтоглазые тотчас выхватили из-под одежды короткие, грубо выделанные клинки из тусклого темно-желтого металла и, вскинув их в полусогнутой правой руке на уровень лба, с двух сторон приступили к Гамову. Глядя в мускулистую спину смуглолицего, Константин проследовал длинной галереей с темными нишами по левую руку и маленькими, забранными редкой решеткой окнами под потолком, по правую.
Он не сразу понял, что вышел из здания под открытое небо. Да и само открытое небо — голубовато-серое, с тускловатыми прожилками и тяжелыми, угловатыми, напоминающими куски прессованной глины облаками, — так не походило на небесный купол Земли. Гамов обернулся, меряя взглядом низенькое здание с полуобвалившимся фасадом и невнятной дырой прохода, из которого его только что вывели. Лепная бахрома пущенных по балкам и карнизам украшений, траченных временем и людьми, выглядела откровенно жалко. Как единственный кариесный зуб в гнилой пасти нищего, торчал над западающей крышей здания шпиль, по бокам которого висели неподвижно два полуразложившихся трупа. Очевидно, архитектурная эстетика здешних мест вполне допускала такие стихийные вольности…
Гамова подтолкнули к повозке, запряженной двумя… лошадьми?.. Животные, впряженные в это, с позволения сказать, транспортное средство, определенно напоминали земных лошадей, однако были ниже, мощнее, обладали более короткими ногами и увесистыми крупами, а приплюснутые зубастые морды определяли некое сходство с земными рептилиями. Однако это были, без сомнения, лошади, и использовали их как тягловую силу. Бежали они, впрочем, настолько резво, насколько позволяла чудовищная дорога, что-то среднее между мостовой и канализационным стоком, по которому непрерывно текла и журчала дурно пахнущая жидкость. К запаху этой жидкости примешивался еще один, сладковатый, тошнотворный, и Гамов, насторожив свою память, попытался угадать, вспомнить, что же это за знакомый запах.
Вспомнил. Давно это было… Летом, после окончания первого курса, когда Константин подрабатывал в похоронном агентстве. Очень забавное было то трудоустройство. Масса впечатлений. Одно из впечатлений — первое посещение морга, где в воздухе стоял вот такой же сладковатый трупный запах, перемежаемый острыми парами медикаментов и химикалий.
В повозку к Гамову сел и смуглолицый. Его лицо казалось вырезанным из твердой породы дерева. Удивительная бедность мимики!
Маршрут поездки с сопутствующими достопримечательностями разглядеть было невозможно, так как, сев напротив Константина, парень с полудетским лицом задвинул за собой решетку и энергичным движением спустил на нее полог. При этом под нежной кожей перекатились такие мускулы, что у Гамова отпало всякое желание противиться судьбе или хотя бы обозначать сопротивление. Ну даже в теории.
Тряска продолжалась около десяти минут, по оценке Гамова — хотя он сомневался, уместно ли тут применять земные величины.
О том, ГДЕ он находится и ЧТО произойдет с ним в ближайшем будущем, которое уже не рискнешь промерить земными единицами, он предпочитал не задумываться.
Тряска и подпрыгивание на ухабах прекратились, и затянутая решеткой повозка с земным гостем остановилась. Смуглолицый откинул полог, оттянул задвижку, и створка, сыто поблескивающая темной смазкой, отошла, давая проход наружу. Гамов увидел весьма просторную площадь, посреди которой высилось нечто темное, громоздкое, очертаниями напоминающее пирамиду. Со всех сторон площадь была обнесена строениями. Смуглолицый поднял руку, указывая на высящееся прямо перед ними здание с тремя купольными башнями, с резными несущими колоннами и живописной аркадой, на которой были разложены огни. С фасада здание было обнесено крытой галереей, по которой двигались — словно в заданном ритме и согласно амплитуде — люди в одеяниях темных и полосатых, с покрытыми головами и с лицами, перехваченными масками.
У входа в колонную галерею, завершенную фронтоном, в свете двух мощных факелов вытянулись двое смуглокожих атлетов, похожих на того, что сопровождал Гамова, как родные братья. Нет, у них не было столь значительного сходства черт, но какая-то запрограммированность внешнего облика, отсекающая все лишнее и не дающая места фантазии, делала этих людей похожими как два восковых слепка с одного и того же ключа.
Оставалось узнать, какие двери открываются этими ключами.
И стоит ли вообще входить…
Впрочем, мнения Гамова никто не спрашивал, и уже через пару минут и две сотни шагов оказался он на той самой открытой галерее, освещенной такими же факелами, что и на входе. Среди множества людей в темных и полосатых одеждах… Под взглядом рыжеволосого человека, который стоял, положив руку на искусно изваянную желтую статую какого-то нелюдя, своим купольным затылком доходящую рыжему до пояса.
Гамов сразу же, пуганым диким инстинктом, понял, что этот рыжеволосый тут главный. И кажется, именно его видел он в шлюзе во время того скоротечного боя, и именно этот человек с рыжими волосами, обтекающими характерное лицо с точеным носом, тяжелыми надбровными дугами, применил оружие, похожее на хищного электрического ската.
Смуглолицый, приведший Гамова, склонился перед рыжеволосым и бросил короткую гортанную фразу, оканчивающуюся словом «Акил». По тому, как оно было произнесено, землянин угадал, что это имя рыжеволосого.
Акил.
— Ты свободен, Таэлл, — произнес многоустый Акил, тот, кто шествует рядом с пророком, один из Двух, предводитель сардонаров. Нет смысла перечислять все титулы рыжеволосого, ибо они наслаивались по мере его свершений, а равно и досужей молвой и добирали в своем числе практически каждый день. — Иди, гареггин.
Тот, кого он назвал гареггином Таэллом, отошел на несколько шагов и, став спиной к колонне, замер как изваяние. Рыжеволосый Акил уставил в Гамова неподвижный взгляд. Наверное, у них у всех такая манера гипнотизировать взглядом гостей и замирать в жалком подобии мхатовской паузы. Даже слова, произнесенные на этом языке, тягучие, вязкие, как строительная замазка. Единожды испачкав в них язык, уже, верно, не хочется разевать рот, так что неудивительно, что они все тут такие молчаливые и сдержанные, подумал Константин.
И тут произошло самое забавное. Рыжеволосый Акил поднял руку, сломав неподвижность этой живой скульптурной композиции из двух или трех десятков людей, и все они разом рухнули на пол, широко разбросав руки и ноги и до отказа выгнув шеи, — так что прямо к Гамову обратились все лица, совершенно неподвижные, белые и темные. Сам Акил опустился на одно колено, то же сделали и смуглолицые парни в узких кожаных, тесно шнурованных на щиколотках штанах. Акил шевельнул поднятой вертикально ладонью, и один из гареггинов поставил к ногам Гамова чашу, похожую на лепесток цветка и едва заметно покачивающуюся. В ней была тягучая темная жидкость, пахнущая свежо, остро, дурманяще. Избавившись от чаши, гареггин многоустого Акила снова опустился на одно колено и замер как часовой.
