Фантастика 1980 - Михановский Владимир Наумович (лучшие книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
— И по кометам. И по молниям. И по журчанию ручьев, — вздохнула Лерка.
— Ты же занимаешься гаданием по внутренностям слов. Пошамань-ка лучше своему школьному другу, язычница.
Лерка окунула кончики пальцев в ручей, потерла виски.
— Проще простого. Таланов — от старинного слова «талан», то есть «талант», «удача», «счастье».
— Ты счастливчик, Таланов, — сказал Леркин муж. — Ты счастливчик от рождения. Так сказать, генетически обречен на удачу.
Я сорвал стебелек мятлицы. Даже выстояв зиму под пластами снега, трава была как живая. Я не встречал ее розово-дымчатые, стелющиеся по ветру косички разве что в Антарктиде. Впрочем, в Антарктиде я не был. Там, где не проложены автомобильные дороги, делать мне нечего.
— Ты прав, Тимчик. Он переполнен счастьем. Его распирают удачи. Он готов делиться талантами с молниями, ручьями, кометами, ущельями, муравьями. По всему свету. В том числе и в городе своей юности, куда он частенько — раз в три-четыре года — заглядывает, хотя и ненадолго. — Лерка притворно вздохнула.
— И ты говоришь о счастье? — спросил ее Андрогин, но глядел он на меня. — Быть приглашенным бывшим сокурсником и бывшей одноклассницей в горы, трястись на автобусе в Чилик, потом в кузове грузовика до перевала, потом пёхом, навьючив на себя трехпудовый рюкзак, — разве это счастье? Это гораздо больше. Это есть невыразимое блаженство.
Я смолчал. Славно они поднавострились в словесных забавах, соузники.
— К чему слова? Кто молчит — не грешит, — подделываясь под Леркину интонацию, сказал Андрогин.
— Не задирай чемпиона континента, безгрешный Тимчик, — сказала Лерка и поводила рукой по наконечнику своего альпенштока. — Он уже тоскует по своим железкам, начиненным электроникой и бензином. Зимой я видела его в деле. Шел фильм об автогонках. По-моему, в Мексике или Колумбии, тамошние страны я вечно путаю. Так вот, представь: его машина, похожая на дельфина, на повороте трижды перекувырнулась и ухнула в пропасть. Я глаза зажмурила от ужаса. А ему хоть бы что: высовывается из кабины, в руках ружьище, вроде гарпунного, бах! — и стрела с тросиком уже торчит из глыбы базальтовой. По тросику этому дельфин мигом вскарабкался — и был таков. Жаль, выражение его лица я плохо разглядела. Они там все в скафандрах, как космонавты.
— Вношу необходимые уточнения, — сказал я. — Перевернулись всего лишь дважды. И не в пропасть ухнули, а скатились в овраг. И не Мексика или Колумбия, а Перу. Там во времена инков тоже гадали. По внутренностям живых еще людей.
Сорванный стебелек мятлицы я положил над тихо поющим ручьем, осторожно подвел кончик стебля к обреченным муравьям. Наслышанный об их недюжинном уме, я не сомневался, что они попытаются воспользоваться мостом, опустившимся прямо с небес. Ничего не случилось. Муравьи на мост не шли.
— Ты счастливчик, — не унимался Андрогин. — Ты объездил десятки стран, был в Нью-Йорке, в Рио-де-Жанейро, в Сингапуре, в Багдаде, в Калькутте, даже в самом Иерусалиме. Ты лицезрел красивейших женщин Земли, а может, даже с некоторыми из них, — он лукаво погрозил мне пальчиком и пощекотал свои огромные вислые усы, — коктейли распивал. Ты понавез небось кучу модного барахла. Да и в кубышке, я уверен, кое-что звенит про черный день. Ведь звенит, счастливчик, меня не проведешь!
Я не стал объяснять Леркиному мужу, что звенит у меня не в кубышке, а все чаще и чаще в голове, особенно если не спишь несколько ночей подряд, что по черным дням, когда сеется дождь, ноет позвоночник — напоминание о компрессионном переломе пятого позвонка; что лишь в этом году на гонках в Гималаях разбилось четверо: де Брайян, Омежио, Ту Хара, Виктор Голосеев.
— Ты опять прав: кое-что я оттуда поднатаскал, Тимофей, — сказал я, впервые за много лет назвав его полным именем. — В частности, навыки по спасению муравьев…
Муравьи не шли на мост.
Концом спички я попытался подогнать одного к спасительному стеблю мятлицы. Бесполезно. Он исхитрился юркнуть под бурый прошлогодний лист.
— Муравей не по себе ношу тащит, да никто спасибо ему не скажет, — загадочно проговорила Лерка.
Пришлось прибегнуть к насилию. Я расщепил ножом спичку надвое, одной половинкой поддел муравьишку, перенес его к мосту над поющей бездной ручья, а другой половиной спички пересадил, точнее, перегнал на мост. Насекомое крепко обхватило стебель лапками и не двигалось ни вперед, ни назад.
Я начал слегка его подталкивать, ощущая пальцами необычайную силу сопротивления упрямца.
И все-таки он пополз! Сперва медленно, неуверенно, потом осмелел, перевернулся вниз головой и в таком положении засеменил к берегу надежды.
Лерка опасливо наблюдала за моими манипуляциями, как если бы я разбирал гранату. Лишь теперь, сидя рядом с ней, при беспощадном свечении горного солнца я заметил, как она изменилась за минувшие четыре года после нашей последней встречи. Возле глаз и у висков явились еле заметные знаки морщин, брови она теперь выщипывала снизу, отчего ее глаза стали почему-то чуть уже, но теперь в них время от времени трепетало странное, неведомое мне сияние. Возможно ли, чтобы такое сияние было порождено этим Тимчиком с его уже выпирающим брюшком, с его анекдотами, с его одутловатым лицом, которому нелепые, как бы надутые воздухом бакенбарды, похожие на рачьи клешни, придавали приторно-нелепое выражение? «Постой, постой, — тут же одернул я себя, — ты, кажется, начинаешь злобствовать по поводу Тимчика Андрогина.
А злобствуешь ты потому, что ему завидуешь. Ларчик-то открывается довольно просто, чемпион континента!» Когда последний, девятый, муравей благополучно закончил переправу, меня озарило: а что, если вернуть его на прежнее место, к пятачку, где они только что толпились? Так я и поступил. К моему удивлению, подопытный смело двинулся к мосточку, ощупал стебель усиками и живо перекочевал по уже разведанной стезе. Научился!
Дважды еще пришлось мурашу проделать этот путь. Он бежал так уверенно, как будто самолично, с ордою собратьев создал мост над ручьем.
— Ты беспощаден, как гладиатор, Таланов, — сказала Лерка. — Тебе что машины, что муравьи, что людишки — все одно и то же. Материя, так сказать. Одинаково безответное содрогание атомов.
— Все еще предпочитаю людей. А среди людей ставлю выше прочих тех, кто ходит над пропастью, — ответил я и сразу же понял, что дал промашку. Во-первых, это походило на саморекламу. Во-вторых, больно задевало Лерку.
— И ты всерьез поверил одиссее этой горе-альпинистки? — Тимчик разглядывал небеса, изрезанные узорами вершин, холил свои бакенбарды. — Типичная хохма. Расчетливая красавица завлекла нас в лабиринт Заилийского Алатау, чтобы обоих подставить под лавину. Так она отделается и от осточертевшего мужа, и от бывшего поклонника, переметнувшегося к жгучим креолкам. Славный был парень Тимчик, но в автогонщики не годился.
Леркино лицо оставалось незамутненным.
— Один из вас достоин лавины. Но на этот раз обойдемся без трагедии. Повторяю: я не прошу мне верить. Все, чего я хочу, — показать вам то место. А шагать до него порядочно. Надо бы до вечера успеть. Скоро двинемся дальше, мальчики.
Андрогин не преминул воспользоваться моей оплошностью.
Я забыл, что с этим кандидатом надо держать ухо востро.
— Царица грез моих, — замурлыкал Андрогин. — Повели маэстро исповедаться, отчего это он души не чает в ходящих над пропастью. А может, над пропастью ездящих…
Это был запрещенный прием, хотя и отменно проведенный.
Все-таки он вытянул из меня кишки, этот гадатель по внутренностям: — В Андах, чуть выше линии вечных снегов, иногда встречается цветок. Я его не видел, но говорят, он похож на наши полярные маки, только побольше, — отрывисто, глухо, как всегда, когда злюсь, начал я. — Местные племена называют его гравестос. А может, гравейрос, за точность не ручаюсь. Говорят, кто выпьет его отвар, заболевает лунатизмом. Правда, ненадолго. С незапамятных времен жрецы использовали гравейрос, чтобы ходить ночью над пропастью — на устрашение своей паствы. По туго натянутому канату. Такие канаты сплетают из волокон агавы. До сих пор в Перу на них кое-где подвешены мосты…
