Полоса невезения - Каплан Виталий Маркович (бесплатные серии книг TXT) 📗
- Сюда! - глазами показал Кузьмич.
И мы шагнули в плотную, густую тьму.
Сперва ничего не было. Потом, медленно и словно нехотя начал разгораться свет. Сперва едва заметное зеленоватое мерцание, точно от гниющего дерева, потом пляска лазурных огней перед глазами, клочья лилового тумана, пронизанные яркими голубыми лучами - и вот уже видно стало как днем.
Оглядевшись, я беззвучно охнул.
Мы стояли в Мраморном зале. Те же черно-зеленые, в узких прожилках стены, те же дуги люминесцентных ламп, тот же расчерченный на метровые квадраты пол. Разве что не было молчаливых людей в лазоревом и не стоял на возвышении судейский стол. Зато, как и в прошлый раз, опрокидывалась с потолка острая пирамида-метроном, и сухие четкие удары разрезали застывший холодный воздух.
Но было и новшество. Тонкая прямая колонна, вырастая из пола, уходила в полутьму потолка и терялась там. Впрочем, слишком уж тонка эта колонна. Не толще каната. Не сравню с корабельным, не доводилось видеть, но в любом спортивном зале есть такой же.
От колонны исходил слабый, но все-таки заметный свет. Голубовато-лазоревое сияние, некая полупрозрачная дымка. Странная, совершенно неуместная аналогия пришла мне в голову. Бледная поганка на длинной тонкой ножке. Настолько длинной, что и шляпки не видать, теряется на фоне потолка. Или сам потолок и есть шляпка чудовищного гриба?
- Мы пришли! - медленно проговорил Кузьмич. Тяжелые слова, точно гири, падали на черно-зеленый пол. - Мы пришли, и с нами - Приходящий, взыскующий твоей музыки, Струна. Он отрекся от зла и суеты внешнего мира, просты его слова и чисты намерения. За его плечами исполненный скорбей путь, но сердце горит светлым пламенем любви. Мы, недостойные твои служители, рассудив по-земному, приняли решение. Но что наши мысли пред твоей волей, Струна? Скажи свое слово, прими этого человека либо угаси его свет, наполнив последней тишиной.
Он замолчал, но эхо его слов долго еще кружилось по залу, отражаясь от слепых стен, вплетаясь сухой травой в размеренное щелканье метронома.
Потом Кузьмич обернулся ко мне:
- Гляди, Приходящий. Ты в зале Испытания, Великая Струна слышит тебя. Та, чьи вибрации порождают жизнь, свет, радость. Та, благодаря которой существует и наш мир, и множество других, звучащих в иных тональностях. Сейчас Струна заглянет в твою душу, впитает твою сущность и изречет слово. Знай - у тебя есть еще возможность повернуться и уйти. Ибо если Струна найдет в тебе скрытую тьму, ты не выйдешь из этого зала. Тело твое умрет, застынет горой праха, а душа отправится в басовые тональности, в темные миры Искупления. Если же Струна найдет в тебе свет, она прозвенит - и с той минуты ты полностью с нами. Решайся же, Приходящий.
Интересно, что же конкретно от меня ожидают? Я бы спросил, да Кузьмич сам не велел рта открывать. Оставалось лишь растерянно моргать.
- Если ты готов довериться воле Струны, просто подойди к ней и коснись рукой. Струна скажет свое слово - и либо зазвучит в тебе, либо...
Кузьмич замолчал. Оба они с Женей испытующе поглядели на меня.
А что тут, собственно говоря, решать? Убьет ли меня эта самая штука, еще неизвестно, а вот отказаться - значит поставить на себе крест. Ажурный такой металлический крест на могилку. Хотя, разумеется, не будет ни того, ни другого. Утилизируют биомассу. Может, человека с улицы они и отпустили бы восвояси, настрого запретив рассказывать о Струне.
Но я - не с улицы, новые друзья вцепятся в меня по-бульдожьи, заново прошерстят всю мою легенду - и поползет она гнилыми нитками... Трудно, что ли, затребовать из Дальнегорска все материалы по Косте Ковылеву? Наверняка найдется и что-то написанное его рукой, и какие-нибудь снимки, да и просто знавшие его люди. Смешно думать, что в Дальнегорске у "Струны" нет своего отделения. Тоже детей защищают от взрослой жестокости...
Только вот Костиных девочек почему-то не спасли. И десятки тысяч таких вот девочек и мальчиков, погибших при бомбежке, застреленных в "акциях умиротворения", да и просто умерших от голода и холода...
В конце концов, должна же у них быть картотека разыскиваемых врагов? С фотографиями, графологическими образцами, записями голоса и отпечатками пальцев. Ведь не могли они прекратить поиски. Такое ж дело - исчезло тело... Чудо, что до сих пор меня не раскрыли. Неужели замкнуло что-то в их чудовищной системе?
В общем, хуже не будет. Как говорится, "чего тут думать? Наливай да пей".
Я кивнул Кузьмичу с Женей и медленно пошел вглубь зала, к тонкой колонне-поганке...
Идти почему-то было чем дальше, тем труднее. Воздух заметно уплотнился, я не чувствовал ветра, но какая-то огромная невидимая ладонь тормозила меня, и вскоре мне почудилось, будто я иду по горло в воде, движения мои легки и плавны, но скорость черепашья, ноги способны делать лишь крошечные шажки, а быстрее никак не получается.
К тому же странные чудеса стали твориться с освещением. Нет, никуда не делись лампы со стен, но свет их простирался едва ли на метр, стены виднелись ясно, а вот всю сердцевину зала точно заволокло темным облаком. Я с трудом различал свои руки и ноги, а оглянувшись назад, вообще не увидел Женю с Кузьмичом, их силуэты размыло нахлынувшей тьмой. Зато колонна-Струна с каждым шагом светилась все ярче, голубоватое сияние набирало силу, слегка пульсировало и, если меня не подводили глаза, тянулось ко мне. Струна явно меня почуяла - и встрепенулась, точно гигантское хищное растение.
А в довершение всего тишина сменилась негромким рокотом. Сперва это напоминало шум бьющихся о парапет волн, но затем рокот стал тяжелее и громче, заглушая даже щелканье метронома. Если поначалу звук можно было списать на шум крови в ушах, то сейчас я понимал - гудела сама Струна. И с каждым моим шагом гудела она тоньше и жалобней. Постепенно стоны ее превратились в музыку, ту странную музыку без мелодии и ритма, музыку, которая нарушала все каноны, выворачивала наизнанку всё, что только возможно, и даже то, что нельзя.
Пространство раздвинулось, время растянулось бесконечно упругой резиной, не было уже ни Мраморного зала, ни пола, ни потолка, над головой плыли звезды, которым нисколько не мешало жгучее злое солнце, под ногами без всякого ветра колыхалась жесткая рыжая трава, огромные тени вставали и справа, и слева - не то далекие горы, не то наклонившиеся надо мной, готовые стереть в порошок исполины. А впереди, у бесконечно далекого горизонта высилась лазоревая колонна, уходящая в черное небо и исчезающая в нем круглым голубым облаком. Грибовидным, разумеется.
