Бегство охотника - Мартин Джордж Р.Р. (прочитать книгу .txt) 📗
Как он туда доберется? Всякий, кто мастерит шалаш так же ловко, как сделал это полицейский, без особого труда смастерит из подручных материалов и плот. Стоит ему дойти до Рио-Эмбудо и построить плот — и он поплывет вниз по течению до самого Прыжка Скрипача, — это куда проще и быстрее, чем пробираться сквозь густые леса. Именно так поступил бы он, окажись здесь без фургона, припасов и помощи. И он не сомневался: полицейский поступит именно так. Инопланетяне, похоже, не совсем уж сглупили, используя его в качестве своего охотничьего пса, — он знал, что будет делать полицейский, куда направится. Он мог бы отыскать его.
Сколько ему еще тянуть время, чтобы полицейский успел сбежать? Добрался ли тот уже до реки? Путь от отрогов Сьерра-Хуэсо по сильно пересеченной местности на своих двоих неблизкий. С другой стороны, все-таки несколько дней прошло… наверняка если тот не вышел еще к реке, то уже сейчас на подходе.
Они пролетали над очередным густым лесом ледокорней — высоких стройных деревьев, прозрачные бело-голубые то ли узкие листья, то ли широкие хвоинки которых напоминали миллионы крошечных сосулек. Из деревьев взмыла в их направлении вавилонская башня — рой странных, словно металлических насекомых почуял в них угрозу своей королеве-матке, но они уже летели дальше. Мелькнула прогалина, пустая, если не считать обглоданного чупакаброй остова вакеро — похожего на шестиногого коня существа. Снова ледокорни. Они летели кругами. Как, интересно, собирается Маннек отыскать полицейского?
— Что мы ищем? — поинтересовался Рамон, перекрикивая шум встречного ветра. — Отсюда же ничего не разглядишь! У тебя на этой штуковине есть датчики?
— Мы ощущаем многое, — ответил Маннек.
— Мы? Я, блин, ничего такого не ощущаю.
— Юйнеа принимает участие в моем течении, сахаил принимает участие. Твоя природа такова, что ты участия не принимаешь. Вот почему ты являешься причиной глубокого сожаления. Но таков твой таткройд, и потому с этим приходится мириться.
— Я не хочу принимать участия в твоем гребаном течении, — заявил Рамон. — Я только спросил, имеются ли на этой штуке какие-нибудь сенсоры. Я не спрашивал, готов ли ты отдаться при первом же свидании.
— Все эти звуки действительно необходимы? — спросил Маннек. Если бы Рамон верил в то, что инопланетяне испытывают схожие с людскими эмоции, он сказал бы, что голос у того звучал раздраженно. — Поиск есть выражение…
— Твоего таткройда, что бы эта гребаная абракадабра ни означала, — перебил его Рамон. — Как скажешь. Поскольку на твою фигню с течением я не способен, может, мне лучше заниматься именно этим? Я имею в виду, дружеской болтовней, а?
Перья на голове у Маннека вздыбились и тут же снова опали. Тяжелая голова его повернулась из стороны в сторону и снова уставилась на Рамона. Чешуйки, составляющие обшивку ящика, немного вспухли, и шум ветра разом сделался тише.
— Ты прав, — сказал Маннек. — Эти плевки воздухом — единственный доступный тебе способ коммуникации. Верно, что мне стоило бы попытаться задействовать высшие твои функции, чтобы помочь тебе избежать ойбр. И если бы я лучше понимал механизм нескоординированной личности, природа человека тоже сделалась бы яснее.
— Знаешь, чудище, это звучит почти как извинение, — заметил Рамон.
— Это странное понятие. Я не впадал в ойбр. У меня нет причины сожалеть о чем-либо.
— Что ж, отлично. Пусть будет так.
— Однако если ты желаешь говорить, я буду участвовать в этом аналогичным образом. Разумеется, у меня имеются сенсоры. Они так же присущи юйнеа, как черпание из твоего течения присуще сахаилу, или как соответствует моя функция этой, — инопланетянин махнул рукой, показывая на свое тело, — форме. Однако человек во многом подобен другим созданиям, поэтому выявить каналы, к которым привязано его течение, непросто.
Рамон только пожал плечами.
Наиболее логичным путем поисков полицейского было бы для них направиться на запад, к Рио-Эмбудо, выйдя к ней южнее того места, куда тот вышел бы пешком, а потом ждать на берегу, пока этот ублюдок не покажется на своем плоту. Однако на случай, если инопланетянин не додумался до этого, Рамон не собирался облегчать ему задачу. Если инопланетянин намерен весь день бесцельно болтаться туда-сюда, как причиндалы у миссионера, Рамона это вполне устраивало.
— Что вы сделаете с этим гребаным бедолагой, когда поймаете?
— Исправим иллюзию его существования, — ответил Маннек. — То, что нас обнаружили, не может произойти. Иллюзия того, что это произошло, является прямым противоречием, гэссу, отрицанием реальности. Если бы нас увидели, мы оказались бы не теми, кем мы являемся, и никогда больше не смогли бы стать теми, кем мы являемся. То, чего нельзя обнаруживать, не может быть обнаружено. Это противоречие. Оно должно быть разрешено.
— Бессмыслица какая-то. Этот тип, он же вас уже увидел.
— Пока что он является частью иллюзии. Если ему не будет позволено встретиться с ему подобными, информация не просочится. Его можно будет исправить. Иллюзия его существования будет опровергнута. Однако если он реален, существовать не можем мы.
Рамон развернул лист с остатками вчерашней рыбы, доел ее и бросил обсосанные кости на пол у своих ног.
— Знаешь, чудище, такую ерунду, как ты, я мог бы нести, только если бы пил беспробудно с вечера до утра.
— Я не понимаю.
— В этом-то все и дело, cabron.
— Ты хочешь сказать, потребление тобой жидкости оказывает воздействие на твои коммуникативные способности? Почему тогда этого не проявилось за то время, что мы провели в лагере?
— Это была речная вода, — не без раздражения объяснил Рамон. — Спиртное. Я имел в виду — пить спиртное. Я думал, только дьявол в своей преисподней не слыхал о крепких напитках.
— Объясни мне, что означает «крепкие напитки».
Рамон почесал живот. Как-то непривычно было ощущать под пальцами гладкую кожу. Как может он объяснить, что такое «пьянство» — настоящее, не легкие какие-нибудь там возлияния — существу с ненормальным, дьявольским разумом?
— Ну, есть такая штука. Жидкость, — сказал Рамон. — Называется «алкоголь». Ее получают путем ферментации. Разложения веществ. Из картофеля получается водка, из винограда — вино, из зерна — пиво. И когда пьешь это… ну, когда человек пьет это, это… как бы сказать… приподнимает его над собой, что ли? Понимаешь? Все, что ему полагалось делать, его больше не заботит. Все гребаное дерьмо, что связывало его по рукам и ногам, немного отпускает. Вот блин. Ну, не знаю. Это все равно что объяснять девственнице, что значит «трахаться».
— Это освобождает узы, — произнес Маннек. — Делает тебя свободным.
На Рамона снова нахлынули воспоминания; мир вокруг исчез.
Ему только-только исполнилось четырнадцать — два долгих года оставались еще до того момента, когда он нанялся в рабочую бригаду и улетел с Земли. Август в горной Мексике всегда богат на грозы, и небо затягивает тучами, белыми сверху, свинцово-серыми у основания. Удрав из родной горной деревушки, Рамон поселился с парнем чуть старше его в скваттерском поселке в пригородах Мехико.
В тот день он сидел на бесформенной груде прогнивших деревяшек и дырявого пластика, который они с парнем постарше в шутку именовали своим парадным крыльцом, и глазели на клубившиеся в небе облака. Гроза подойдет к вечеру, решил Рамон. Он попытался определить, выдержит ли их хибара еще одну грозу или обрушится под натиском воды и ветра, когда на улице — точнее, на узкой полоске камней и грязи, отделявшей один ряд хибар от другого, — показался его сосед, тот самый парень постарше. Одной рукой он обнимал за талию незнакомую девицу. В другой держал бутылку.
Рамон не стал спрашивать, откуда взялось и то, и другое. Ему запомнилось, как джин обжег ему горло, и то смешанное чувство восторженного любопытства и отвращения, с которым он прислушивался к доносившимся из хибары звукам. Парень постарше трахался с девицей, а Рамон сидел на крыльце, пил из горлышка и считал секунды, отделявшие вспышки молний от ударов грома. К моменту, когда начался дождь, парень постарше вырубился, а пьяный Рамон поделился остатками джина с девицей, которая дала и ему. Ветер сотрясал стены, дождь заливал окна, а он прижимался к девице, которая все отворачивала от него лицо.
