Сборник 9 КОНВЕКТОР ТОЙНБИ - Брэдбери Рэй Дуглас (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
– Вам со мной скучно!
Отец с матерью для приличия помолчали, а потом тоже начали фыркать, посмеиваться, судорожно хватать ртом воздух. Наступила разрядка, а с ней пришло веселье.
– Извини, сынок! – кричал отец. Слезы текли у него из глаз, но сам он улыбался.
– Он не нарочно… – с трудом выговорила мать, которая раскачивалась туда-сюда, издавая смешки при каждом вздохе.
– Нет, нарочно, нарочно! – кричал сын. – Он это нарочно!
Теперь все в ресторане смотрели на веселящуюся троицу.
– Еще вина! – потребовал отец.
– Еще вина.
Когда из последней бутылки извлекали пробку и разливали по бокалам вино, все трое сидели в довольном молчании, улыбаясь и тяжело дыша. Сын поднял бокал и произнес тост:
– За того, кто самый занудливый!
Это их опять развеселило, они хохотали, отдувались, колотили руками по столу, утирали слезы радости, подталкивали друг дружку локтями.
– Ну, сын, – сказал наконец отец, немного успокоившись. – Уже поздно. Нам пора.
– Куда вам спешить? – хохотнул сын и тут же замолчал. – Да, верно. Я не подумал.
– Да не расстраивайся ты, – сказала мать. – Не так уж там и плохо, как отец расписывает.
– Понимаю, – тихо сказал сын, – но разве там не… тоскливо?
– Можно приноровиться… Пейте вино. Так-то лучше!
Они допили вино, еще немного посмеялись, качая головами, потом вышли из дверей ресторана и окунулись в тепло летней ночи. Было только восемь часов, с озера дул легкий ветерок, в воздухе веяло ароматом цветов – хотелось просто идти без остановки куда глаза глядят.
– Давайте я вас провожу, – предложил сын.
– Нет, не стоит.
– Мы сами доберемся, сынок, – сказал отец. – Так будет лучше.
Они стояли и смотрели друг на друга.
– Ладно, – сказал сын, – зато весело провели время.
– Не так чтобы очень. Просто по-родственному. Да, по-родственному, потому что мы – одна семья, мы тебя любим, сынок, а ты любишь нас. Весело? Не очень-то подходящее слово. Скучновато, на самом деле – скучновато, но по-семейному: по семейному скучновато. Доброй ночи, сынок.
Они еще немного помедлили, обнимаясь, целуясь и обливаясь слезами, напоследок дружно посмеялись, и родители направились по темному бульвару к своему низинному пристанищу.
Сын потоптался на месте, наблюдая, как их фигуры становятся все меньше и меньше, а потом отвернулся, зашел, почти не раздумывая, в телефонную будку, набрал номер и опять услышал автоответчик.
– Здравствуй, Элен, – сказал он и сделал паузу, потому что слова застревали в горле. – Это папа. Мы договаривались в четверг поужинать. Может, отменим? У меня все нормально. Просто много работы. Через пару дней позвоню, и мы это дело перенесем. Свяжись, пожалуйста, с Дебби – надо ее предупредить заранее. Люблю. Пока.
Он повесил трубку и всмотрелся вдаль.
Родители как раз проходили сквозь железные кладбищенские ворота. Они оглянулись, помахали ему на прощанье и скрылись из виду.
Мама, папа, твердил он про себя. Элен. Дебби. И опять: Элен, Дебби, мама, папа. Им со мной скучно. Им скучно со мной! Черт возьми!
Смеясь сквозь слезы, он неторопливо вернулся в ресторан. Посетители начали коситься в его сторону.
Но он и бровью не повел, потому что спиртное, выпитое до дна, было как-никак очень приличного качества.
Прощай, «Лафайет»!
У входа осторожно постучали; гость не воспользовался звонком, поэтому я догадался, кто пришел. Такой стук раньше повторялся раз в неделю, но в последнее время я слышал его через день. Прикрыв глаза, я помолился и пошел отпирать дверь.
Билл Уэстерли смотрел на меня слезящимися глазами.
– Это мой дом или твой? – спросил он.
Шутка была невеселой. В свои восемьдесят девять лет он, выходя погулять, запросто мог заблудиться в нашем квартале. За руль не садился давным-давно, с тех пор как укатил на тридцать миль от Лос-Анджелеса, вместо того чтобы свернуть к центру. Самое большее, что ему теперь было по силам, – это преодолеть расстояние от соседнего дома, где он жил со своей бесконечно доброй и терпеливой женой, до моей двери, в которую он и постучал, прежде чем войти, поблескивая слезами.
– Это твой дом или мой? – повторил он, переставив слова.
– Mi casa es su casa, 27 – процитировал я старую испанскую пословицу.
– Слава богу!
Я провел Билла в гостиную, где стояли наготове две рюмки и бутылка хереса, и усадил в кресло напротив. Тогда он вытер глаза, высморкался, аккуратно сложил носовой платок и вернул его в нагрудный карман.
– За тебя, везунчик. – Он поднял рюмку. – В небе от вашего брата уже тесно. До скорого. Но если что, положим траурный венок там, где найдем обломки.
Я отпил глоток, дождался, пока по жилам растечется тепло, а потом внимательно посмотрел на Билла:
– Опять эскадрилья ревет?
– Каждую ночь, как пробьет двенадцать. А теперь еще и по утрам. Всю прошлую неделю – даже днем. Впрочем, я не хотел тебе досаждать. Крепился три дня.
– Ясно. Мне вас не хватало.
– Ты очень добр, сынок. Золотое сердце. Но я понимаю, что в моменты просветления становлюсь жутко надоедливым. Сейчас у меня как раз просветление: пью за твое здоровье и гостеприимство.
– Вы хотите об этом поговорить?
– Точно так же спрашивал один мой знакомый – психоаналитик. Нет, на прием к нему я не ходил, мы просто были приятелями. По-моему, разумнее ходить к тебе: ты и денег не берешь, и выпить наливаешь. – Он задумчиво осмотрел свою рюмку. – Плохо, когда тебя преследуют призраки.
– Такое со всеми бывает. Шекспир до этого своим умом дошел. Сам все понимал, других наставлял, психиатры у него учились. Не делайте зла, говорил он, иначе ваши призраки вам же и отомстят. И верно, совесть и раздумья, что людей пугают по ночам, восстанут и взовут: Гамлет, узнаешь ли меня? Макбет, ты отмечен, и ты отмечена, леди Макбет! Берегись, Ричард Третий, в твой стан придем с восходом солнца, и кровью пропитаются одежды. 28
– Красиво говоришь, ей-богу. – Билл тряхнул головой. – Удобно жить рядом с писателем. Потребовалась доза поэзии – пришел и получил.
– Меня частенько тянет на философию. Знакомые от этого лезут на стенку.
– Другие – возможно, милый мой везунчик, но только не я. Ведь ты совершенно прав. В отношении тогo, о чем мы говорили. В отношении призраков.
Он поставил рюмку и взялся за подлокотники, как за края кабины аэроплана.
– Теперь я все время летаю. Как будто сейчас тысяча девятьсот восемнадцатый год, а не восемьдесят седьмой. Будто я во Франции, а не в Штатах. В рядах славного «Лафайета». 29 Стою рядом с Рикенбакером 30 на взлетном поле, неподалеку от Парижа. И как только заходит солнце, появляется Красный барон 31. Захватывающая у меня жизнь, верно, Сэм?
В знак особого расположения он называл меня самыми разными именами, которых у него в запасе было штук шесть-семь. Мне это даже нравилось. Я кивнул.
– Когда-нибудь напишу про вас книгу, – сказал я. – Не каждому писателю выпадает удача жить по соседству с ветераном эскадрильи «Лафайет», который совершал боевые вылеты и сражался против самого фон Рихтгофена.
– Ничего не получится, любезный Ральф. Словами этого не выразить.
– А вдруг я еще вас удивлю?
– Может быть, ей-богу, все может быть. Я тебе не показывал фотографию восемнадцатого года, на которой эскадрилья «Лафайет», включая и меня, выстроилась в полном составе перед нашим хлипким бипланом?
