Журнал «Если», 1998 № 03 - Финтушел Элиот (читать книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
Надсмотрщик вышел, повозился с засовом и забухал сапогами по трапу. Трюм сразу ожил.
— Куда колоду дел, Плешивый? — заорал Локи, карманник, залетевший на каторгу по какой-то злой усмешке судьбы. По всем законам полагалась ему хорошая плеть, ну, может, еще отсечение пальца. А вот не приглянулся судье — и все. Плыви к Печальным Островам, мотай три года. Впрочем, Локи не унывал — такие никогда не унывают. Свое прозвище в честь северного бога проказ он получил не зря…
В дальнем углу Волли затянул прерванную песню. Длинный язык в третий раз довел его до каторги. Волли честно вкалывает пол года — больше за крамолу не дают — и принимается за старое.
Пел бы лучше не о налогах, а про любовь, про лунную дорожку на воде, про потаенное Слово. Жил бы безбедно и людей радовал.
— Новую! — завопил Локи; ему сегодня везло.
— Хватит, — глядя в деревянный потолок, сказал я. — Наигрались. Спать пора.
— Ильмар, да ладно тебе… — неуверенно начал Локи.
— Поговорили!
Я встал, потянулся — цепь напряглась — и затушил фитиль. Запахло горелым маслом. В темноте будто стал сильнее плеск волн за бортом. Поскрипывали койки, кто-то торопливо бубнил вечерние молитвы Искупителю, а Волли вполголоса допевал песню. Скрипели койки, порой прогибалась под чьими-то шагами палуба, стучали в борта волны. Суденышко маленькое, для быстрого тюремного клипера полного этапа не набрали. Потому и плыли долго.
Кутаясь в тонкое одеяло, я машинально разминал пальцы — словно собирался немного поколдовать над замком. Тьма была кромешная. Спать бы и спать… вот только начала по ночам мерещиться всякая чушь или… Вот! Нет, не показалось!
Я услышал, как сверху тихо звякнул металл. И это не цепь гремит — я-то знаю, как поет замок, когда в нем ковыряют куском стали.
Расслабившись, я шептал благодарения Сестре-Покровительнице. Не оставила в беде глупого братца, не загнала под землю на семь нескончаемых лет! Сестра, как вернусь на Солнечный берег — приду в храм, упаду в ноги, ступни мраморные целовать буду, пять монет на алтарь положу, хоть и знаю, ни к чему богам деньги, все в карман священника попадет. Спасибо, Сестра, послала удачу мне, неумелому!
Ай да мальчишка! Пронес на корабль с этапом железо! И где прятал — досмотрщик ведь был ушлый, в такие места заглядывал, что и вспомнить противно. А все равно пронес!
Целую неделю я трюм проверял: нет ли подарочка от прежнего этапа, нет ли случайного гвоздя в досках, за всеми приглядывал — только на пацана внимания не обращал. Не знал, в ком моя удача!
Мальчишка едва вошел в возраст, чтобы по эдикту об «искоренении младенческого злодейства» на каторгу загреметь. То ли карманы кому-то важному обчистил, то ли в дом залез. Молчаливый паренек сам ничего не рассказывал, а расспросы я пресек — не положено!
Кто-то вскрикнул сквозь сон, и звяканье надо мной стихло. Ничего, дружок, ничего. Теперь дождусь.
Тишина давно уже устоялась, а пацан все таился. Наконец скрипнуло железо. И в тот же миг я соскочил с койки беззвучно — цепь рукой зажимая, чтоб не гремела.
Но мальчишка услышал. Дернулся, но поздно — схватил я его за руку, лежащую на замке, прижал, прошептал вполголоса:
— Тихо, дурак!
Он замер.
А мои пальцы разжали ладонь, проверили — ничего.
Я осторожно выпустил цепь и двумя руками провел по койке, надеясь, что пальцы почувствуют холод металла. Ничего!
Ощупал замок, обыскал постель, под мальчишкой пошарил рукой и вокруг, потом его ощупал — спал он, как все, в одежде. Пусто.
— Уберите лапы! Я кричать буду!
Я руки мальчишке сдавил. Потом перехватывать начал — правой рукой его левую взял, левой правую и наоборот. Мальчишка молчал — видно, все понял.
— Не будешь ты кричать дружок, — прошептал я. — Никак не будешь. Даже если пальцы тебе сломаю, промолчишь. Только ты не бойся, малыш, мы теперь друзья лучшие…
Правая ладонь у него была холодной! Просто ледяной! Вот и ответ.
— А сделаем мы вот что, — шептал я, лихорадочно вспоминая, как мальчишку зовут. — Сделаем мы, Марк, вот что — сядем рядышком и поговорим. Тихонько и по-дружески…
— Не о чем нам говорить! — огрызнулся Марк.
— Есть о чем, — прошептал я на ухо. — Ты Слово знаешь!
Он чуть дернулся, но я держал крепко.
— Ты не спеши, — уговаривал я пацана. — Подумай. Вторую ночь впустую замок ковыряешь. А завтра — порт. Потом — рудник. Из рудника выход один, и замков там нет — там стражники караулят. Не поможет и Слово! Я знаю, бывал.
Мальчишка притих.
— Ну а снял бы замок? — я тихонько засмеялся. — Что дальше? Думаешь, я не могу открыть? Потрогай!
Я заставил его взяться за дужку замка, сам быстро выдернул из шва припасенную на крайний случай щепку — прочную, хорошую, еле отодрал от койки. Замок тихонько щелкнул, отпираясь.
— Хочешь, тебя выпущу? Беги! Только железку мне отдай…
Марк сделал вид, что не услышал.
А вообще-то можно уйти, — добавил я.
— Как?
Я зажал ему рот.
— Тихо! Как — не твоя забота. Металл нужен, щепкой я только с такой ерундой справлюсь. А придется отпирать большой замок.
— Ножом сможете?
— У тебя нож? Покажи!
Я сказал и прикусил язык. Но Марк решился. Пошевелил еле слышно губами и протянул мне руку.
Ладонь была холодной, словно мальчик несколько минут подержал ее на льду. С замиранием сердца я осознал: рядом со мной и впрямь знающий Слово! А вот сталь — теплая, согретая рукой. Не зря говорят — Слово лишь живое морозит.
— Осторожно, острый! — запоздало предупредил Марк.
Зализывая палец, я ощупал нож другой рукой. По форме — короткий обоюдоострый кинжал. Видимо, хорошая сталь, раз пацан не сломал его, неумело ковыряясь в замке.
— Годится, — сказал я. — Дай-ка…
Конечно, он не дал. Еще секунду я держал лезвие, потом оно исчезло. Растворилось под пальцами, и я схватил воздух.
— Парень, все равно нож мне отдашь. Доверяешь или нет… Когда нас поведут на канате, не опоздай. В старых шахтах, куда напихано тысяч двадцать каторжан, ничего хорошего нам не светит. Утром держись рядом. Выведут — станешь за мной. Придет время, я тебе дам знать.
— Нельзя мне на Острова… — прошептал мальчик. — Я… случайно на этап попал.
Старая песня. Все мы тут невинные, верные сыны Искупителя, несчастные братья Сестры. А вокруг нас — злодеи, душегубцы…
— Меня должны были казнить.
Пацан не врал, я это сразу понял. Судьи, может, и сволочи, но они лучше душегуба на каторгу упекут, на рудниках вкалывать, чем без толку веревку потратят. Да и казнят лишь таких злодеев, которых все равно попутчики-каторжане на части разорвут. Ну, если кто убьет женщину, что ребенка носит, — это понятно, сама Сестра заповедовала, как с такими быть, когда ее на костер вели. Сонного или беспомощного убить — тоже грех смертный. Если жертвам обычным счет за двенадцать перевалит — и тут дело простое, Искупитель же сказал: «если кто дюжину положит, все равно передо мной чист», а про вторую дюжину промолчал. Можно, конечно, и перед Домом провиниться — только какую крайность измыслить мальчишке, чтобы Дом рассердить?
На всякий случай я отодвинулся. Если он такой лиходей, ему миг нужен, чтобы Словом в Холод потянуться и нож достать. Хоть чуть-чуть бы света! Ко всему привычен, по саксонским подземельям ползал, в курганах киргизских копался, китайские дворцы ночами обчищал, когда одна смальта фосфорная с потолка светила… Но без света ждать, не вонзится ли в бок кинжал!
— Ложись-ка спать, — велел я, будто Марк сам на разговор напросился, и с койки слез. — Завтра силы понадобятся. Учти, хитрость хитростью, а если бегать не умеешь — конец.
Подсадил я мальчишку обратно на койку, сам прилег, щепкой своей верной замок закрыл и задумался.
Великое дело — Слово знать. Видал я таких, только издали. На войне, по молодости. Или из темного угла в чужом доме, молясь Сестре, чтобы прошел мимо хозяин, не вынуждал грехи множить.
А вот чтоб рядом — никогда. Был, правда, такой Гомес Тихой. Лихим делом промышлял, но не зверствовал. И пили вместе, и гуляли крепко. А потом нашли его в переулке, так подло изрезанного, что всякому стало ясно — Слово пытали. На лице у Гомеса улыбка застыла, страшная, злая. Видно, все стерпел, а Слово не открыл…
