Знак Единорога - Желязны Роджер Джозеф (бесплатные серии книг .txt) 📗
Затем каждый подчеркнуто заявил, что останется во дворце на ночь. Все хотели показать, что не страшатся того, что утром может рассказать Бранд, и не собираются покидать город. Даже если ночью Бранд не выживет, об этом не забудут. Поскольку я не имел больше вопросов, и никто не вскочил и не покаялся в грехах, о которых упоминалось в этой клятве, то просто сидел в кресле и слушал. Разговор распался на отдельные беседы и диалоги. Одной из основных тем были попытки восстановить немую сцену в библиотеке, расставить всех по местам. Неизменно оказывалось, что нанести удар мог каждый, кроме говорящего. Я курил и помалкивал. Дейдра высказала интересное предположение. А именно, что Жерар мог сам нанести удар, когда все толпились вокруг, и что его подвиги были призваны не стремлением спасти Бранда, а желанием заставить его замолчать. А в таком случае у Бранда оставалось мало шансов дотянуть до утра. Остроумно, но в это я просто не мог поверить. Другие также не соглашались с ней. По крайней мере, желающих подняться наверх и вышвырнуть Жерара из библиотеки не нашлось.
Через некоторое время подошла Фиона и села рядом:
— Надеюсь, из моего предположения что-нибудь получится. Больше ничего в голову не приходит.
— Может, и получится.
— Я вижу, ты добавил к своему гардеробу любопытное украшение, — промолвила она, поднимая двумя пальцами Самоцвет и внимательно рассматривая его.
Затем Фиона подняла на меня глаза:
— Он у тебя действует?
— Понемногу.
— Выходит, ты знаешь, как его настраивать. Кажется, что-то, связанное с Лабиринтом?
— Да. Перед самой смертью Эрик рассказал, как это делается.
— Понятно.
Она выпустила Камень, откинулась на спинку кресла, посмотрела в огонь:
— И он ни о чем не предупреждал тебя?
— Нет.
— Интересно, умышленно он промолчал или просто так получилось?
— Нет, он в это время умирал, и до всего прочего ему дела не было. Это значительно сократило нашу беседу.
— Знаю. Меня интересует другое. То ли это ненависть к тебе перевесила надежды, которые он питал насчет судьбы королевства, то ли он не знал кое-каких принципов при работе с Самоцветом.
— А ты-то что знаешь об этом?
— Корвин, вспомни, как умирал Эрик. Когда это случилось, меня не было в Амбере, но на похороны я пришла рано. При мне его подготавливали, брили, одевали. И я видела его раны. Я уверена, что ни одна из них сама по себе не была смертельной. Он был трижды ранен в грудь, но только один удар мог бы дойти до сердца.
— Одного вполне достаточно, если…
— Подожди, — прервала она меня. — Как ни сложно это было, но я все-таки попыталась проверить угол проникновения тонкой стеклянной палочкой. Хотела сделать разрез, но Каин не позволил. Но все равно я считаю, что сердце и артерии задеты не были. Если желаешь проверить, еще не поздно сделать вскрытие. Я уверена, что раны и усталость сыграли свою роль, но, по-моему, главной причиной его смерти был Самоцвет.
— Что?!
— Я помню кое-какие слова Дворкина, я ведь училась у него. А эти слова помогли мне потом кое-что заметить. Дворкин намекал на то, что Самоцвет дает своему хозяину необычайные возможности, но в то же время высасывает его жизненную силу. Чем дольше ты носишь его, тем больше он отбирает у тебя сил. Не знаю, как именно. Позже я обратила внимание на то, что отец очень редко носит Камень, и всегда очень быстро его снимает.
Мои мысли вернулись к Эрику. В тот день — когда он умирал на склонах Колвира — и вокруг кипела битва. Я вспомнил, каким он показался мне с первого взгляда: бледное лицо, затрудненное дыхание, кровь на груди… И Самоцвет на цепочке пульсировал, подобно сердцу, в складках его мокрого одеяния. Никогда прежде и никогда потом я не наблюдал подобного зрелища. Я вспомнил, что пульсация Камня становилась все слабее и слабее. И когда Эрик умер и я сложил его руки на Камне, пульсация прекратилась.
— Ты знаешь что-нибудь о том, как действует Самоцвет? — обратился я к Фионе.
Она покачала головой.
— Дворкин считал это государственной тайной. Я знаю то, что и так всем известно: власть над погодой. Если судить по некоторым словам отца, он повышает восприятие. Может быть, даже переводит его на более высокий уровень. Дворкин говорил об этом, в основном, как о примере того, что во всем, что дает ему власть, присутствует Лабиринт. Он приводил это как пример принципа сохранения: все необычные возможности имеют свою цену. Чем больше власть, тем дороже она обходится. Карты — мелочь, но даже после них ощущаешь легкую усталость. А пересекаешь Тень — а это значит используешь образ Лабиринта, заложенный в нас — еще более утомляешься. Пройти сам Лабиринт — физически невероятно тяжело. Но Камень, говорил Дворкин, есть еще более высокая ступень того же явления, и тот, кто использует его, платит намного дороже.
Так. Что ж, если это правда, то я получил еще одно косвенное доказательство о характере моего покойного и наименее любимого братца. Если, зная об этом, он все же ради защиты Амбера надел Самоцвет и носил его слишком долго, то, выходит, он был героем. Но тогда то, что он передал мне Камень ни о чем не предупредив, можно считать последней попыткой отомстить даже после смерти. Однако Эрик сказал, что исключил меня из своего проклятия, чтобы оно полностью пало на наших врагов. Конечно, это означало только то, что он ненавидел их чуточку больше, чем меня, и старался разумно расходовать свои возможности на благо Амбера. Я вспомнил о том, что заметки Дворкина, которые я нашел в тайнике, указанном Эриком, оказались неполными. Возможно ли, что Эрик получил их полностью и умышленно уничтожил ту часть, в которой были предупреждения об опасности, чтобы облечь на гибель своего преемника? Это казалось мне маловероятным. Он не знал, что я возвращусь, что битва закончится его гибелью и что я и в самом деле стану его преемником. Власть вполне могла перейти к одному из его любимцев, и уж, конечно, Эрик не стал бы ставить ему такие ловушки. Нет, либо Эрик не знал об этом свойстве Камня и сам получил неполные инструкции, либо кто-то добрался до бумаг раньше меня, изъяв некоторые из них и стараясь преподнести мне смертоносный сюрприз. И это снова могло быть рукой истинного врага.
— Тебе не известно, до каких пор им можно пользоваться безболезненно? — спросил я.
— Нет, — ответила Фиона. — Могу подкинуть тебе парочку намеков, может пригодиться. Во-первых, я не припоминаю, чтобы когда-нибудь отец долго носил Камень. Второй я вывела из слов отца. Когда-то он заметил: если люди превращаются в статуи, то либо ты попал не туда, куда хотел, либо «здорово влип». Я долго выпытывала у него, что означает эта фраза. В конце концов, у меня создалось впечатление, что первый признак того, что ты носишь Самоцвет слишком долго — это какое-то искажение чувства времени. Очевидно, начинается ускорение всего обмена веществ, и в результате этого тебе кажется, что мир вокруг тебя движется медленнее. Это может нанести человеку большой вред. Вот и все, что я знаю. Да и последняя часть, в основном, мои догадки. Давно ты его носишь?
— Порядочно, — ответил я, мысленно измеряя свой пульс и оглядываясь, проверяя, не замедлилось ли время вокруг меня.
Все вроде бы нормально, хотя мне действительно нездоровилось. Но раньше я приписывал это объятиям Жерара. Однако, я не собирался срывать с себя цепь с Камнем только из-за слов другого члена семьи — пусть даже это будет умница Фиона в дружеском расположении духа. Что это было извращение, упрямство? Нет, независимость. Именно независимость, да еще чисто формальное недоверие. Как бы то ни было, я надел Камень всего несколько часов назад, вечером. Подожду.
— Что же, ты добился того, чего хотел, когда надевал Самоцвет, — заявила Фиона. — Я просто хотела посоветовать тебе долго не носить его, пока ты не выяснишь всего досконально.
— Благодарю, Фи, скоро я его сниму. Я благодарен тебе за то, что ты сообщила мне об этом. Кстати, а что случилось с Дворкиным?
Она постучала пальцем по виску:
